В предыдущем тексте я писал, что основным фактическим выгодоприобретателем от атаки на объекты саудовской нефтяной инфраструктуры стали США. Теперь давайте посмотрим, какие «коврижки» получил главный обвиняемый — Иран. Для этого обратимся к иранскому углеводородному экспорту, после введения эмбарго сжавшемуся до 100–300 000 баррелей в день сырой нефти, 400–500 000 б/д нефтепродуктов и примерно 500 000 тонн сжиженного углеводородного газа (СУГ) ежемесячно. Специально отметим, что примерно половина экспорта нефтепродуктов идет в ОАЭ, а 95% экспорта сжиженного углеводородного газа импортируется Китаем.
С одной стороны, подорожание барреля нефти на пять долларов вроде бы принесло Ирану от 2,5 до 4 млн долларов дополнительной ежедневной выручки. С другой — Иран мог ожидать гораздо более значимого удорожания нефти. С третьей же стороны, удар по саудовской «нефтянке», точнее, возможность его повторения, возможно, сможет предупредить традиционное для последних 11 лет «предвыборное» снижение стоимости нефти, что как минимум утраивает, а то и учетверяет выигрыш Ирана.
Опять же, если переговоры Тегерана и Вашингтона все же состоятся и закончатся отменой эмбарго, то возвращение на рынок более чем двух миллионов б/д иранской нефти пройдет в гораздо лучших ценовых условиях. В конце концов, переговоры нужны Трампу, который в последние месяцы буквально упрашивал о них Тегеран. Еще больше они нужны Ирану,
где в условиях значительного сокращения выручки от экспорта сырой нефти стремительно ухудшается экономическая ситуация и падает популярность власти как гражданской, так и вышестоящей — религиозной.
В прошлом году в Иране уже прошли массовые волнения, вызванные падением уровня жизни, но тогда ситуация еще не была настолько плохой. Иранское население, с учетом преобладания в нем молодежи, представляет собой весьма взрывоопасную массу.
Поскольку в регионе и в мире в целом нет сил, готовых, а главное, способных провести против Ирана успешную наземную операцию, военный ответ на атаку может быть только в виде воздушного удара, каковой (если его нанесут США) на время сплотит народ вокруг власти аятолл. Это дополнительный «нефинансовый» бонус к доходам, которые принесет Ирану рост стоимости нефти.
На этом «плюсы», которые принес бы Ирану ракетный удар по саудовской нефтяной инфраструктуре, исчерпаны. Начинаются «минусы».
Прежде всего, США могли надавить на ОАЭ, с которыми у них достаточно неплохие отношения, и добиться от этой страны прекращения импорта иранских нефтепродуктов, что сократило бы иранский экспорт на 220 000 б/д. В условиях, когда для оставшегося практически без экспорта сырой нефти Ирана важен буквально каждый проданный баррель, это был бы сильный удар по его экономике.
Более того, со временем — причем весьма непродолжительным — США могли бы добиться того же и от остальных импортеров иранских нефтепродуктов, при необходимости предложив им перейти на импорт из США (все-таки США — крупнейший экспортер нефтепродуктов в мире). Именно добиться, ибо импортеры иранского мазута и других нефтепродуктов наверняка имеют серьезные ценовые преференции со стороны попавшего в тяжелую ситуацию Ирана, каковые им вряд ли сможет предоставить частная нефтяная отрасль США.
Но они не сделали этого, предпочтя углубить введенные в ноябре прошлого года санкции против иранского Центрального банка, что, прямо скажем, является минимально возможной реакцией на приписываемые Ирану действия и может расцениваться как очередное приглашение Тегерана к началу диалога с США. Невозможность использовать долларовую финансовую систему — серьезная проблема для Ирана, но развитость мировой финансовой инфраструктуры, предлагающей компенсирующие решения, серьезно снижает ее остроту.
Кроме того, США могут сделать предметом переговоров с Китаем ежемесячно закупаемые этой страной в Иране полмиллиона тонн СУГ — чужими интересами Китай пожертвует с гораздо большей охотой, чем своими. Возможно,
все эти действия, в итоге приводящие Иран на грань экономической катастрофы, отложены на будущее
и будут применены в случае необходимости, пока играя роль висящего над режимом аятолл «дамоклова меча». Ведь, как было сказано в одном голливудском фильме, «Ожидание смерти хуже самой смерти».
Можно предположить, что, просчитывая возможные последствия удара и понимая, насколько Трампу нужен успех на иранском направлении, Тегеран и рассчитывал на подобную минималистскую реакцию Вашингтона.
Но мы рассмотрели лишь одну грань ситуации, исходя из того, что удар был нанесен по распоряжению высшего руководства Ирана. Но в Иране есть мощные политические силы, чьи интересы могут совпадать, а могут и не совпадать с устремлениями аятоллы Хаменеи.
Во-первых, речь идет о гражданском руководстве страны во главе с президентом Рухани, которое, находясь на достаточно умеренных позициях и отвечая за экономику и уровень жизни населения, заинтересовано в возобновлении экспорта сырой нефти, а значит в отмене эмбарго и в новых договоренностях с США. Настолько заинтересовано, что верховному аятолле Хаменеи приходится выступать с заявлением, что Иран не пойдет ни на какие переговоры, прежде чем не будет снято эмбарго, что невозможно уже для Трампа (хотя что в этом мире невозможно при острой политической необходимости?).
В принципе можно предположить (хотя это и крайне маловероятно), что за полтора года до следующих выборов президента Ирана партия действующего президента Рухани принимает решение пойти на резкое обострение ситуации, ожидая, что США нанесут полноценный ответный удар. Это, возможно, заставило бы верховного аятоллу все-таки пойти на переговоры с Вашингтоном, которые завершатся отменой эмбарго. В этом случае как раз к выборам в Иране случится резкое улучшение экономической ситуации.
Но тут вопрос в том, что времени у религиозного руководства Ирана гораздо больше, чем у Трампа, которому договоренность нужна до выборов президента США в ноябре 2020 года. Аятолла же, перед которым (в отличие от президента Рухани) не стоит перспектива потери власти на выборах 2021 года, вполне может ставить на проигрыш Трампа и на то, что договоренность с демократами будет достигнута на условиях мало или вовсе не отличающихся от тех, что действовали до прихода Трампа к власти.
Кроме партии Рухани, которого на подобное может заставить пойти только поистине отчаянное положение, в Иране есть еще одна мощная политическая сила — Корпус стражей исламской революции, сокращенно КСИР. Она могла нанести удар ровно из тех же соображений, рассчитывая на военный удар США или же на то,
что те окончательно обнулят экспорт иранских углеводородов, что обрушит уровень жизни в стране и нанесет смертельный удар их политическим оппонентам из стана президента Рухани.
Вопрос в том, была ли это самостоятельная игра КСИР или же верховный аятолла был в курсе. Если в течение года аятолла проведет серьезные перестановки в руководстве КСИР, это будет означать, что КСИР играл самостоятельно… или же что религиозное руководство в силу каких-то причин приняло решение списать ситуацию на «эксцесс исполнителя».
Не стоит упускать из виду и того, что на следующий день после атаки должен был начаться визит на сессию ООН президента Рухани, где он мог бы встретиться с Трампом. Но ракетный удар по Саудовской Аравии (как незадолго до того и атака террористов в Афганистане, не позволившая Трампу провести переговоры с лидерами талибов) поставила крест на этой встрече.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»