«Потребовали рыбу. Отказался — начали стрелять»

Тоневой участок Сергея Попихина — на острове. Попасть туда можно пешком по отливу или на лодке, если ветер не слишком задувает. Островок метров 20 в диаметре, на нем есть ветхая избушка, лодка, невод и собака. Прогоревшая печь быстро остывает, ливень хлещет в окна, Сергей запускает Грэя в дом. Говорит, погоды уже не будет, значит, и лов в это лето больше не пойдет. Год выдался несчастливый.

Поморы — небольшая национальная группа, живут на русском севере, в Архангельской и Мурманской областях. Мореходы считаются первооткрывателями Шпицбергена — арктическую землю, которой достигли на парусных лодках, они на свой лад называли Грумант. На Кольском полуострове поморские деревни стоят на Терском берегу Белого моря. Здесь все живут рыбой, по сей день вручную шьют лодки-карбасы и помнят старинные песни. «Наше поле — море» — это присловье точно описывает суть здешнего быта. Поморы никогда не были в рабстве — на Крайний Север в XVI веке пришли с новгородчины, не желая терять независимость.

Тоня — рыболовецкий участок, артель, члены которой ловят неводами. Таких на Терском берегу еще 5 лет назад было 45. Осталось 11.

Одна из них — тоня Мосеевская — уже 18 лет в аренде у Попихина. На этом безымянном островке поморы ловили беломорскую селедку последние 400 лет. Сейчас она почти никому не нужна — добрую половину годового улова Попихин даром отдает старикам в деревне. Он бы с радостью отправлял ее в Мурманск на переработку, да некуда — «импортозамещать» рыбную продукцию в некогда рыбном крае особо никто не спешит, а в Терском районе рыбоперерабатывающий завод давно приказал долго жить.

Впрочем, в эти места они чаще являются без погон, — именно так, «по гражданке» группа молодых мужчин с красными корочками заявилась к Сергею летом 2016 года. Корочки показали издалека, а вот дань потребовали вполне отчетливо.

— Я в лодке проверял невода, слышу, стреляют на берегу. По банкам, думаю. А у меня машина там, я подошел поближе. Вижу, парни по гражданке одетые, выпившие, автомобиль стоит, на капоте стопочки стоят. Корочками машут, говорят, мы тебя засняли, что ты семгу ловишь. Я объясняю, что тоневой участок у меня в аренде, ловлю селедку неводом, если в прилов попадает лосось, выкидываю за борт, как и требуют правила рыболовства.

На лов лосося требуется лицензия. В противном случае — административный штраф. С 2014 года для жителей побережья — еще и уголовное дело. Тогда Кандалакшский залив Белого моря был включен в перечень путей миграции лосося. Нет, рыба свой путь не меняла, поменялся ее маршрут на бумаге. И вместо «палок» по административным статьям местные правоохранители стали выставлять их уже по уголовным делам. При этом пойманный с приловом рыбак может сразу возместить причиненный ущерб — и тогда уголовное дело прекращается. Так и происходит практически всегда. Проще откупиться от государства, чем доказать, что три-четыре рыбины зашли в невод без всякой твоей на то воли. Но Сергей Попихин решил поспорить с пограничниками.

Здесь требуется пояснение. Мосеевская, равно как и соседние Кузрека и Варзуга, а также райцентр Умба никакого отношения к госгранице не имеют. Нет ее там. А пограничники — есть. Числятся они в карельском погрануправлении ФСБ, а дислоцируются в поселке Алакуртти близ российско-финской границы. От Мосеевской тони это 250 км. Что не мешает им «гореть на работе» на побережье Белого моря — на минуточку, моря внутреннего.

— Они в суде говорили, что просто мимо проезжали, направлялись в Варзугу, увидели из машины, что совершается правонарушение, и решили пресечь, — поясняет Сергей.

На службе пограничники были в этот момент или нет, так достоверно и не выяснили. Равно как и то, какие у погранслужбы интересы в отдаленной, но богатой рыбой Варзуге, и, главное, что за соколиный глаз узрел якобы пойманного Попихиным лосося с трассы, которую от берега моря отделяет густая лесополоса — настолько густая, что мы с коллегой, например, когда ехали к Сергею, не сразу сообразили, в какой стороне море.

— Я им объяснял, как мог, что прилов выкинул, они требовали, чтоб я подошел к берегу: «Приказ остановиться!» Я плюнул, развернулся и поехал на тоню. Мне, говорю, с вами разговаривать не о чем, у меня никаких нарушений нет. Они стрелять начали. Гильзы следствие потом даже не изымало, а на запрос в погрануправление пришел ответ, что вооружены сотрудники быть не могли, так как в тот день все табельное оружие было в оружейной комнате в Алакуртти. Отлив начался, они пришли на остров — обыскивать. Без постановления суда, без понятых. Собрали в кучу и забрали сетки, лежавшие несколько дней под снегом. Конечно, на море-то им лень было в ботиночках идти невода снимать. Я на сети разрешение показал, им все равно. В 10 метрах от берега нашли три рыбины, которые я в море выбрасывал с лодки. И еще одну, вообще рачками объеденную, видно, что давно лежит, тоже забрали — как только что пойманную. Уже на берегу искали понятых, люди не хотели в этом участвовать, в протоколах пометили, что, где именно взяли эту рыбу, им неизвестно. И на суде повторили это. Потом для осмотра этой рыбы следователь в Кандалакше других понятных приглашал в свой кабинет. Так они вообще заявили, что рыбу им показывали черного цвета. А лосось — серебристый.

Сергей возмещать ущерб за не пойманного им лосося отказался. Решил, что в суде абсурдное дело рассыплется. А заодно оспорил составленный на него в погрануправлении протокол о неповиновении законным требованиям сотрудников правоохранительных органов. А именно пограничников Жука и Климова, требовавших доставить их в лодке на остров «для предотвращения преступления и изъятия незаконно добытых водных биологических ресурсов». В апелляционном суде Попихин выиграл у Погранслужбы ФСБ, доказав, что составлявший на него протокол майор Куроптев вообще составлять его не имел права — нет у него полномочий на административные дела по данной статье. А значит, и протокол ничтожен.

все с теми же четырьмя рыбинами, одну из которых обглодали рачки.

Дело вел все тот же майор Куроптев, который, чтобы уложиться в срок дознания, предложил обвиняемому подписать протокол проведенного без адвоката допроса задним числом. Уже потом, сообразив, что таким образом дал своим преследователям карты в руки, Сергей запросил биллинг своего телефона, нашел свидетелей, которые в суде подтверждали, что в день «допроса» и «предъявления обвинения» видели его в Мурманске, то есть в 250 км от Кандалакши, где якобы проходили следственные действия. Больше того, судя по справке сотового оператора, ему настойчиво названивал тот самый майор Куроптев, который, по бумагам, весь день провел с ним в одном кабинете. Сергей заказал экспертизу процессуальных документов и доказал, что на них имеются поддельные подписи. По идее, все это делает доказательства недопустимыми.

Апелляцию помор проиграл, готовит документы в Верховный суд и жалобу в ЕСПЧ. Продолжает ловить рыбу. А пограничники продолжают наблюдать за ним, просиживая порой часы в кустах на берегу напротив острова — а ну как удастся сделать из упрямого рыбака рецидивиста. Рецидивист не получился. Получилась более изощренная месть.

Этим летом, в июле, Сергей уехал по делам в соседний район, а его жена Женя с 9-летним сыном отправились на тоню. Лето стояло холодное, и редкий солнечный день семья решила провести в родных местах. На тоне работник Владимир Лепихин предложил сходить в море проверить невода, мальчишка увязался с ними. В прилове среди селедки попалась рыба покрупней. Женя, памятуя о деле мужа, попросила выбросить ее за борт. Владимир, отмахнулся, мол, это горбуша, она в прилове допускается. Правила рыболовства действительно допускают наличие в прилове 10 % горбуши. Это тоже лосось, но не запретный, атлантический, а разрешенный, тихоокеанский.

Через несколько часов на острове показались уже знакомые нам Жук и Климов.

Работник Владимир запираться не стал, сказал, да, тут и горбуша, и семга, хозяйка попросила выкинуть ее в море, а он пожалел, оставил. Семгой в этих местах живут, при скудных заработках местного населения это универсальная валюта. В общем, работник был готов возместить ущерб и пойти на прекращение дела. Как, напомню, здесь делают все. Но не в этот раз. Дело возбудили по части 3 ст. 256 УК — «Браконьерство группой лиц по предварительному сговору». До 5 лет лишения свободы.

Через несколько дней в школу, где работает Евгения, и правда нагрянула группа захвата — люди в масках увезли женщину в Мурманск. А там после короткого допроса отпустили на все четыре стороны. Ни машины, ни денег, 250 км до дома. Сергей говорит, хорошо успел приехать забрать, ведь до Умбы из областного центра доехать, мягко говоря, непросто. Впрочем, понятно, маски-шоу с вывозом многодетной матери в «столицу региона» ему и адресовалось. Чтоб не выпендривался.

Потом в дом Попихиных полетели повестки.

которого так напугали грозившие застрелить собаку люди на острове. Сын должен был свидетельствовать против матери. А может, ему и сменили бы статус со свидетеля на подозреваемого, участника, так сказать, ОПГ. А что малолетний, так это неважно, в материалах дела следователь Нефедов вполне серьезно описывает его роль в лодке и не менее серьезно размышляет, участвовал ли ребенок в «незаконной добыче биоресурсов».

Родителям угрожали, что Сергея-младшего поставят на учет в полиции. Один из звонивших Попихиной сотрудников ФСБ и вовсе заявил, что, если она добровольно не привезет сына на допрос, будет организована принудительная доставка.

Родители обратились к региональному детскому омбудсмену, после этого повестки Сереже приходить перестали. А Евгению стали уговаривать признать вину и выплатить ущерб — мол, тогда закроют дело. Женя вину не признает.

Сергей, глядя на висящее в избушке на тоне фото старшей дочери-студентки, неожиданно говорит: мечтает, чтоб она уехала навсегда в Испанию. Язык знает, друзья там есть. А отсюда надо уезжать.

Впрочем, может быть, уезжать придется не только детям. Через два года заканчивается срок аренды тони Мосеевской, а по новым условиям каждый, кто заявляется на аукцион, должен иметь свой собственный рыбоперерабатывающий заводик, Так что из четырех тоней не останется, быть может, в Беломорье ни одной. А останется только установленный Сергеем на одной из оконечностей острова огромный каменный крест. На нем надпись: «В память о поморах, предках наших».