— Хотел было куваксу во дворе суда поставить, привез, — Андрей неторопливо достает из коробки бубен нойда — саамского шамана. Кувакса — переносное саамское жилище, раньше их делали из шкуры оленя, сейчас — из брезента. Оленьи стада давно обмельчали, диких на Кольском полуострове почти не осталось, домашние наперечет. Андрей куваксу возит с собой не только в тундру, но и в отпуск. Фотографии своего переносного жилища он показывает судье, сидящие напротив мужчина и женщина — представители минприроды Мурманской области — ухмыляются и называют куваксу палаткой, а Андрея — туристом.
— Считаем, что истец не доказал, что ведет традиционный образ жизни. Народными промыслами любой гражданин России может заниматься. Проживает в городе, имеет источник дохода, — ответчик бойко перечисляет доказательства того, что Андрей Данилов — саамский активист, председатель Фонда саамского наследия и развития — никакого отношения к этому самому наследию и уж тем паче развитию не имеет. Попутно доказывая, что министерство, видимо, понятия не имеет, что за коренной народ живет на территории области, где именно он живет и как.
«Новая» рассказывала о том, как в Мурманской области представителей коренного малочисленного народа саами заставляют в судах устанавливать, что они — саами, чтобы реализовать право на гарантированные законом льготы. Другие выданные государством документы, где зафиксирована национальность, — военный билет, свидетельства о рождении и браке — чиновники считают недостаточными.
Андрей Данилов, столкнувшись с абсурдным требованием, пошел в суд, чтобы отменить регламент, установленный чиновниками. И, кстати, идущий вразрез с Конституцией, которая запрещает принуждать к определению своей национальности. Поначалу Андрей искал заступничества у регионального омбудсмена. Но тот, получив жалобу Данилова, рекомендовал ему исполнить требования чиновников.
Суть иска Андрея к минприроды области — требование проставить отметку о принадлежности к КМНС (коренные малочисленные народы Севера) в охотбилете без каких-либо дополнительных условий. Это позволит охотиться, не покупая лицензии, и соответствует нормам Федерального закона «Об охоте», согласно которому промысел для личного потребления, если он — элемент традиционного образа жизни народа, ведется свободно, без каких-либо разрешений.
— У меня дочь маленькая заболела, никакие лекарства не помогали, я поехал в Ловозеро, купил оленьего мяса, приготовил бульон, дал ей. И все прошло. Понимаете, это часть нашей жизни, мы без этого не можем, — Данилов терпеливо разъясняет суду, зачем ему, городскому жителю, право свободной охоты. — Охота — часть нашей идентичности, мы так передаем детям традиции, опыт, самобытность. Для сохранения языка она тоже важна, есть масса специфических охотничьих терминов на саамском. Без языка, опыта нет народа.
— Так берите разрешения и передавайте опыт, никто вам не препятствует, — реагирует представитель министерства.
Нож, флаг и тот самый бубен, который понесут в суд
Аргумент чиновников — «безлимит» для коренных поставит под угрозу животный мир Заполярья. Дескать, саами толпами побегут в леса и выбьют остатки дичи и зверя. Правда, в России саами осталось ровно 1196 — считая стариков и младенцев. Охотой занимаются регулярно человек 10–12. Это и часть культуры, и — будем откровенны — способ не умереть с голоду для людей, получающих копеечные зарплаты и пенсии. Платить по полторы–три тысячи за лицензию на лося или медведя они просто не могут.
Судья интересуется, каковы источники дохода истца, где он проживает и работает. Проживает в городе Оленегорске, работает на комбинате…
— Вы не ведете традиционного образа жизни, — заявляет чиновница. — Я звонила в Ненецкий округ, мне сказали там, КМНС живут в тундре, в юртах! А вы в городской квартире живете.
Похвальное стремление к истине. Правда, юрты — это в Средней Азии, на саамскую куваксу они не похожи ничем, кроме мобильности. Услышав слово «кувакса», оба представителя государства стушевались и попросили повторить по слогам.
Впрочем, терминология — не главное. Главное то, что, в отличие от, например, ведущих кочевую жизнь ненцев-тундровиков, саами не кочуют. В годы советской власти они были принудительно переселены в места компактного проживания — своего рода резервации. Каждому дали квартиру в пятиэтажке, прописку и трудовую книжку. Переселение из тундры — не только очевидный и всем в Мурманской области известный факт. Это еще и национальная трагедия, о которой можно прочитать в душераздирающих воспоминаниях саами и в книгах краеведов.
— После суда встретил в Мурманске человека — его родителей выселили когда-то из Териберки. На сборы дали 4 часа, — рассказывает Данилов. Териберка — та самая, где Левиафан. Сейчас новые областные власти усиленно делают из нее туристический бренд. А Левиафан по-прежнему жив.
— Сначала закрывали школы, больницы. Потом приехала комиссия, сказали: «Не перспективны». Так выселяли Поной, Чудзьявр, Арсъегк. До последнего вывозили людей тракторами, тем, кто не хотел, сказали, что идет последний трактор, а там — как хотите, хоть помирайте, — рассказывает саамская активистка Валентина Совкина, вспоминая, как стирали с лица земли саамские погосты.
Шаманский бубен. Фото: РИА Новости
Коллективизация, уничтожившая традиционную экономику, прошлась по Крайнему Северу не менее сурово, чем по черноземному Югу. Репрессиям подверглось 118 саами — десятая часть народа. Выжили пятеро. Тогда, в 30-е была уничтожена саамская письменность — вместе с букварем, созданным расстрелянным директором краеведческого музея Василием Алымовым. Новый букварь саами был написан лишь в 1982 году.
Саамских детей в школе записывали русскими, на родном языке говорить было не принято. В итоге, по данным переписи 2010 года, носителей саамского языка в России оставалось 353 человека. Активных носителей — около ста. В ловозерской школе из обязательного цикла его исключили. В единственном в области педвузе не проходят.
В резервациях, самой крупной из которых стал Ловозерский район, много пьют и умирают молодыми.
— Не вина людей, что от неизбывного горя многие потом не справились со своей жизнью, многие просто спились. И судить я их не могу за это, — говорит Совкина. Валентина была когда-то председателем саамского парламента — совещательные органы для саами есть во всех четырех странах, где живет этот находящийся в рассеянии народ — Финляндии, Норвегии, Швеции и России. Точнее, в России — был. В минувшем году самораспустился: на принятие решений властью саами фактически не влияли, активисты же требовавшие реальных полномочий, подвергались травле, их обвиняли в экстремизме и сепаратизме.
Государство дает крохи. Зарплаты, пенсии, пособия, субсидии на оплату жилья. Но, по логике правительства, оказывается, стоит коренному жителю дожить до пенсионного возраста, как он автоматически теряет национальную идентичность, — это следует из выступлений чиновников в суде. Ведь появляется доход. Фактически исполнительная власть лишила народ возможности законно реализовать свои права, не становясь притом браконьерами.
У очага в традиционном жилище — кувакса
Андрей, который даже в свидетельствах о рождении детей указал принадлежность к коренному народу, в суде был вынужден доказывать, что ведет традиционный образ жизни, что он, так сказать, правильный саам, настоящий.
— А как это доказать? — Человек в саамском костюме разводит руками.
— Ну, какие-нибудь документы принесите, может, у вас есть грамоты за участие в выставках ремесел, — подсказывает судья.
Андрей достает грамоты.
— Не считаем, что это доказывает ведение истцом традиционного образа жизни, саамским рукоделием может заниматься любой человек, — реагирует минприроды.
— Я силки на куропаток ставлю.
— Как давно?
— С детства.
— Занесите это в протокол. Мы требуем, чтоб эти слова занесли в протокол! — Оживает чиновница. Кажется, теперь из активиста будут лепить образ браконьера.
— А это что? — чиновница трясет фотографией, на которой — голова оленя.
— На оленя охотились — в Финляндию ездили, у нас же запрещено.
— Чем докажете, что это Финляндия?
Андрей улыбается. Уличить его в браконьерстве — идея смешная. Полгода назад он немало крови попортил тому же минприроды, требуя признать незаконным выданное разрешение белгородскому олигарху Орлову охотиться на лося в районе оленеводческих пастбищ. Олень для саами — существо культовое. И не браконьерства ради Данилов судится с государством, а за весь свой народ.
— Мы не можем жить без охоты, без рыбы, без своей веры. И охота — это не просто, чтобы зверя добыть, важен процесс. Сааму вообще неважно, сколько он зарабатывает, у нас другие ценности.
— У вас олени есть в собственности?
— Такое нельзя спрашивать у саами! — Данилов шокирован.
Вопросы об имуществе, деньгах и особенно наличии оленей в культуре саами табуированы, но чиновники, которые работают с ними, этого не знают.
Два заседания подряд Данилова заставляют доказывать, что он живет как саам, не обращая внимание, что это требование значимо при получении льгот только для тех, кто по национальности не является КМНС, — жен, мужей. Не обращают внимание и на постановление Конституционного суда по делу таймырского охотника Геннадия Щукина. В мае этого года КС определил право коренных народов на охоту — даже если они живут в городских квартирах.
— Не представлены доказательства ведения традиционного образа жизни. Истец имеет доход, проживает не в тундре, а в городе, — настаивает минприроды.
Судья отвлекается от речи ответчика, делает замечание Нине Афанасьевой. Саамский активист, краевед, соавтор саамского словаря, она пришла поддержать Андрея. Нина Елисеевна — живая легенда, старожил, знаток саамского рукоделия, признанный эксперт в культуре КМНС. Судья грозит удалить ее из зала за реплики. А та еле сдерживается, чтоб не вступить в спор.
— Ну что вы, не понимаете? Мы позвонили коллегам в другие регионы. Все говорят, коренные народы должны жить в тундре, — снисходительно объясняют чиновники в перерыве.
— В тундру нас послали, понятно, — комментирует Афанасьева.
Суд принимает решение быстро. Хватило минут десяти. Данилову в иске отказать.
Он спокоен, готовился к такому решению, собирается дойти до Конституционного суда.
В его поддержку представители различных коренных народов России в фейсбуке устроили флешмоб — выкладывают «фотодоказательства» своего традиционного образа жизни. Фото в костюмах, на охоте, за сбором ягод. Люди пытаются доказать, что они — есть. Андрею по случаю суда единомышленники привезли подарок: бейсболку, на которой по образу трамповской агитации вышито Make sapmi great again. Sapmi — название саамской земли, на которой нет государства и нет границ. А только люди.
Заполярье
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»