Что творят в домах престарелых

Чтобы встретиться с другими художниками, участвующими в выставке «Лучше хором», художник Катя Муромцева либо ждет попутку из Москвы, либо едет несколько часов на двух автобусах. Время рассчитать трудно, если пропускаешь пересадку, начинаются сложности. Пересадка необходима, потому что дома престарелых, где живут ее коллеги, находятся не только в подмосковных Мытищах и Коньково, но и в Тверской, Тульской и Калужской областях. Сейчас работы 29-летней Муромцевой и ее старших коллег выставлены в московской галерее «Пересветов переулок». Муромцева обозначила свое участие как «художественный руководитель», а кураторами считает сотрудников галереи. Те тоже ездили с ней в дома, участвовали в коллективных выездах в московские музеи — фильм о посещении ГМИИ им. Пушкина также показывают на выставке, как и фильм о том, как старшие товарищи учат Муромцеву петь частушки. От некоторых, как она сама признается, ей становилось неудобно, но, судя по фильму, перед камерой лицо она сохраняла и мужественно продолжала петь, за кадром осталось то, что пришлось бы запикать.

Вот уже семь лет Муромцева ведет в пансионатах и домах престарелых занятия живописью (здесь возникает неловкость: по европейским, да и нашим городским меркам, и 70, и 80 лет — не та старость, которая терпит советское слово «престарелый»). Перед этим она окончила философский факультет МГУ («Зачем поступала? Чтобы понять, в чем смысл жизни. А что вы удивляетесь? Мне было 16»). Диплом хотела писать по Хайдеггеру, в итоге написала об Анри Бергсоне, Прусте и живописи ХХ века. Одновременно занималась рисованием в студии имени Голубкиной (у нее хорошо поставлена рука), а затем поступила в Школу Родченко, к знаменитому фотографу Илье Мухину (ее снимки, сделанные в домах, хороши). Один из первых крупных проектов — об опустевшем перед выселением здании Института философии на Волхонке. Творчество Муромцевой оценили профессионалы: помимо выставок в Москве, Сербии, Австрии и Германии она стала резидентом «Гаража» в его мастерских на ВДНХ.

Кроме азов рисунка она занимается с бабушками/дедушками современным искусством, возит их на выставки. Посмотрели, например, экспозицию Павла Пепперштейна. Коллективное искусство бывает вполне прагматичным — в Товарковском доме престарелых в Тульской области, где Муромцева проводит больше всего времени, бабушки с ее помощью расписали стены коврами — теми классическими коврами советской поры, которые украшали многие дома: с оленями и тремя богатырями. Говорят, бахрома получилась настолько реалистичной, что многие пытались пощупать и даже отодрать кусочек на память. Не получилось, как и не выйдет никогда привезти на выставку эти неснимаемые ковры. По завершении росписей устроили вернисаж, правда, по настоятельному предложению администрации — безалкогольный. Поначалу почти всюду к Катиной инициативе относятся с легким недоверием, но потом принимают ее почти как родную, она живет в пансионатах порой неделями, а между приездами сами бабушки звонят ей по мобильному.

В Пересветовом переулке показывают лишь одну фотографию, где бабушка Валя и Катя расписывают ковер с оленями. Среди Катиных учеников есть те, у кого она сама многому научилась, например, художник Игорь Михайлович Андрианов. «Обычно я привозила ему альбомы по классическому искусству, — говорит Муромцева, — а после выставки Эрика Булатова в Манеже решила показать ему каталог. Он посмотрел очень внимательно и сказал, что сочетание текста и изображения превращает картину в плакат о советском времени. Но тексты, по его мнению, можно было написать и другие. Так, для картин Булатова он начал писать красной краской свои версии текстов, отражающие его взгляды на советскую и перестроечную действительность и на свою жизнь. Потом мы продолжили эту серию с бабушкой Розой, бабушкой Верой и бабушкой Катей».

Постепенно из плакатов с текстами — реакциями на картины современных классиков получился цикл «Наш ответ Кабакову, Булатову, Пепперштейну», некоторые из работ показывают на выставке. Тексты вполне в духе московского концептуализма: «Меньше поэтики — бытовушка; пусть будет бытовушка», «Ну ее, эту критику, лучше что-нибудь любить», «Я многое устал видеть» или жизнеутверждающее: «Да ничего, продолжай жить!».

Почти все ее соавторы по «Лучше хором» начали рисовать уже в пожилом возрасте благодаря Кате. Впрочем, бывают и исключения — помимо Игоря Михайловича (его уже нет с нами) профессионалом можно назвать Ольгу Роговую. (В доме-интернате для престарелых и инвалидов «Сосновая усадьба» в Пионерском в Калининградской области она давно. Ольга не говорит и не слышит, она общается лишь при помощи ручки и бумаги.) Она рисует натюрморты, пейзажи и свою жизнь: медсестер и врачей, больничные коридоры и палаты. Ее медицинскую серию тоже выставили в Пересветовом переулке, на противоположной стене — рисунки и картины бабушки Жени, Евгении Михайловны Ереминой, когда-то работавшей проводницей в поездах дальнего следования, а в 73 года решившей стать художником. Теперь у нее есть даже аккаунт в инстаграме babushka_jenya; интереснейший artist-talk с нею выложен на ютубе. Главные хиты подборки — две обнимающиеся обезьяны, напоминающие о поцелуе Брежнева и Хонеккера (Евгения Михайловна не скрывала историко-политических аллюзий), а также заросший волосами древний человек времен ледникового периода. Охрана «Гаража», где Муромцева уже как-то выставляла творчество бабушек, пыталась не выпустить из здания картину «Небритый мужчина», впечатлились лишь объяснением самой бабули Жени: «Видите, у него нет сейчас бритвы, — сказала та охраннику, — я его побрею и верну на место». Охранник согласился.

После ухода из жизни Андрианова бабушке Жене достались предназначавшиеся тому краски и кисти. Катя как раз собиралась их ему привезти, когда ей позвонили из дома и сказали о случившемся. Катя обычно сама обеспечивает своих соавторов кистями и красками и даже думала, если вдруг кто захочет купить работы на выставке, то на эти деньги привезти бабушке Жене и ее подругам еще карандашей, фломастеров и красок, ведь многие стали рисовать в свободное время, не только на занятиях. Но пока что желающих помочь мало, русское сердце подавляет отзывчивостью в абстрактных эмпиреях и лаконично по отношению к живым людям. У благотворительного фонда «Старость в радость», с волонтерами которого Катя поехала в первый раз в дом престарелых — те пели со стариками, она же решила заниматься тем, что умеет лучше, — хватает неотложных забот, типа памперсов и оплаты дополнительных медсестер. Катя пыталась предложить эту выставку и другим музеям, но немногие проявили интерес к опыту коллективного творчества на границе арт-терапии и искусства — обычно оно проходит под грифом «наивного», в западной традиции его порой называют «ар-брют». Но в любом случае это не просто социальный феномен, рассказывающий, как микроскопично порой расстояние (если оно вообще существует!) между милосердием и любовью к старикам.

Дневник дружбы (так определен жанр выставки) совсем не трудно начать, но сложно закончить. В первый раз Муромцева поехала к пансионат для пожилых ради чужого опыта: узнать, как думали и чувствовали люди из далекой уже страны. Поехала, не зная еще, что ей предстоит остаться с ними на семь лет, а может быть, и дольше, а может — и навсегда.

Алексей Мокроусов — специально для «Новой»