Лед Чехова. Снег Ибсена. Воды Лепажа

«Донка» — ​копродукция Чеховского фестиваля. Первый вариант спектакля был сделан в 2010 году и входил в славную цепочку, одну из важнейших акций Чехфеста за 25 лет жизни: лучшие режиссеры Европы чествовали 150-летие Чехова постановками по его текстам и мотивам. «Вишневый сад» Маттса Эка, трагический балет Жозефа Наджа по мотивам «Острова Сахалин», Мандельштама и Шаламова, саркастический спектакль Франка Касторфа «В Москву! В Москву!» по мотивам «Трех сестер» и рассказа «Мужики» — ​«Донка» Финци Паски входила в этот ряд.

И в определенном смысле имела самый яркий резонанс: Финци Паска был приглашен поставить церемонии открытия и закрытия Олимпиады‑2014 в Сочи. Его нежные оммажи русской культуре (особенно — ​открытие Олимпиады) тогда увидел самый широкий зритель.

Новый вариант «Донки» приехал в Москву в 2019 году. Загадочное слово — ​совершенно русское: донка, удочка для глубоководной ловли, стала для труппы швейцарских акробатов-клоунов-музыкантов символом осторожной чеховской ловли смыслов и символов в глубине бытия.

Кажется: на сцену Театра Моссовета вломилась бродячая труппа родителей Шарлотты из «Вишневого сада». «И так много людей в этих краях весьма напоминают ваших персонажей. …Много людей, которые постепенно продолжают говорить о прошлом и медленно тают, как свечи, как лед… И, подобно льду, они вдруг ломаются и наконец разбиваются на тысячи осколков»,— ​обращается Финци Паска к Чехову. («Эти края», к слову, — ​родной для режиссера швейцарский кантон Лугано, где стояла когда-то вилла российского промышленника фон Дервиза, и музыка вечерних оркестров на праздниках фон Дервиза вошла в легенду округи.)

Медленно тающий лед воспоминаний превращается на сцене в эпизод редкостной красоты. В руках актрис медленно тают и рассыпаются в осколки ледяные, просвеченные насквозь шары и диски. Акробаты компании Финци Паски взлетают к колосникам на трапециях, выкатывают на сцену железные кровати из «Палаты № 6», преображаются в докторов Рагиных и устрашающе грубых смотрителей Никит, крутят пируэты, цирковые фуэте в обручах — ​и их силуэты, подсвеченные контровым светом, превращаются в египетских демонов, в кошмары приват-доцента Коврова из «Черного монаха». Они летят на лонжах, ловят белые батистовые полотнища, виртуозно и бесстрашно раскачиваясь на них, медитируют под музычку старых русских вальсов и маршей, преображенных в партитуре Марии Бонзаниго, рвут друг у друга докторский жреческий халат и яркий лоскутный наряд арлекина — ​как разные ипостаси Чехова.

Финци Паска — ​мастер с мировым именем. Его спектакли бродят по свету десятилетиями. Так, Corteo, поставленный для Цирка дю Солей, гастролировал десять лет — ​и собрал свыше 8 млн зрителей. «Донка», сон о Чехове, в прежней и новой версии, так же бродит по миру: от Мексики до Тайваня, от Австралии до Германии. Но тонкость и точность этого сна особо видна в Москве.

«Йун Габриэль Боркман» Венского Бургтеатра стал в 2015 году первой постановкой 30-летнего австралийского режиссера в Европе. С него началась широкая (для театралов — ​уже несомненная) слава Стоуна: спектакль получил главную театральную премию Австрии Nestroy в трех номинациях, включая «Лучшую режиссуру» и «Лучшую мужскую роль», был приглашен на престижный берлинский фестиваль Theatertreffen (ежегодно в мае в Берлине гастролируют десять главных постановок «германоязычного мира»), собрал букетик премий и в Германии.

Двух женщин ибсеновского банкира — ​нервическую, пьющую втихомолку фру Боркман и ее эмансипированную безупречную сестру Эллу, подлинную любовь героя (с успехом разменянную когда-то на высшие карьерные соображения), — ​играют две гранд-дамы сегодняшнего Бургтеатра, Биргит Минихмайр и Каролина Петерс. (Минихмайр знакома и русскому кинозрителю: она играла главную женскую роль в фильме Александра Миндадзе «Милый Ханс, дорогой Петр».)

Саймон Стоун славится тем, что твердой рукой переписывает и осовременивает все пьесы, которые ставит: от Еврипида и Сенеки до Алексея Арбузова. Ибсен, пожалуй, главный его автор: спектакль Стоуна «Дом Ибсена» по мотивам полудюжины пьес с успехом шел на Авиньонском фестивале‑2017. Переписан и «Боркман»: последний поэт капитализма рискует деньгами клиентов банка не ради горнодобывающей компании, а ради новейших систем связи, учит в тюрьме русский язык — ​в чаянии новых успехов в бизнесе, играет в Call of duty. Его дамы сидят в FB и трепетно выясняют, что нынче можно нагуглить о славном имени промышленников — ​кроме давнего скандала с растратой и тюремным сроком Боркмана-старшего. И седой, всклокоченный, похожий на рокера и клошара экс-банкир — ​явный горожанин ХХI века.

Но главный конфликт все же ибсеновский: цивилизация, которой служил Боркман (уж как умел), — ​умирает. Зашторенные окна дома глухо отгораживали «старших» от понимания: славное имя старой буржуазной семьи некому продолжать. Единственный сын Боркманов, единственный внук старого буржуазного рода матери и тетки Эркхарт хочет только «жить и быть счастливым», вальяжно ускользнуть от всех трагических проблем рода и семейного дела в Южную Америку, даже ценою брака с деловитой вдовой — ​ровесницей родителей.

«Ты хочешь просто жить? Живи! Вот она, жизнь: твоя родная мать пьет, а приемная мать умирает от рака. Живи свою жизнь, вот она! Попробуй хоть что-нибудь с этим сделать!» — ​рычит Боркман сыну. И это, пожалуй, — ​лучшая сцена спектакля. И главный месседж Стоуна залу.

«Здесь был дуб. Огромный дуб. Где он?» — ​потрясенно говорит банкир и зэк, вышедший наконец из дома. «Давно рухнул!» — ​бодро отвечают ему друзья. Рухнувший дуб — ​явный символ мира, где деньги и труд, блестящая инженерия и родовая гордость буржуа созидали мир.

Вслед за деревом, мировым древом, — ​рушится в снег сам Боркман-старший. Последним усилием подымая руку с растопыренными пальцами — ​знаком Victory. И умирает.

XIV Чеховский фестиваль идет в Москве до 21 июля. Впереди — ​«Колокольчики и заклинания» Аурелии Тьере, младшей в династии Тьере-Чаплиных, потомков Чарли Чаплина, мастеров французского интеллектуального цирка. Премьерный чеховский «Медведь» Владимира Панкова с Еленой Яковлевой и Александром Феклистовым. Еще одно радикальное переосмысление абсолютной классики — ​«кабаре-твист» из Копенгагена «Тайгер Лиллиз» играют «Гамлета». Очень жесткая, перенесенная на иммигрантские задворки современной Европы «Жизель» знаменитого британского хореографа Акрама Хана и Английского национального балета.

И завершится фестиваль 19–21 июля новым спектаклем живого классика режиссуры канадца Робера Лепажа «Семь притоков реки Ота». Семичасовой эпос — ​о XX веке, Холокосте и Хиросиме.

И об итогах столетия. Как, впрочем, и другие главные спектакли Чехфеста‑2019.