В любом стандартном сетевом гипермаркете в эти дни выставлены крохотные солдатские пилотки со звездочками и гимнастерки детских размеров — уже привычный атрибут празднования Дня Победы. Почему-то многие родители считают своих детей ужасно милыми именно в таких «карнавальных костюмчиках» — солдатских. «Давайте на правах психолога, имеющего немалые представления о детской психике, расскажу, почему так не надо делать. Потому что это романтизация и украшательство самого страшного в нашей жизни — войны», — написала в фейсбуке детский психолог Елена Кузнецова. В интервью «Новой» она рассуждает об опасностях милитаризации нашей жизни.
— Елена, как дети, на которых надевают крохотные пилотки и гимнастерки, все это воспринимают?
— Дети, конечно, воспринимают это как игру. Потому что иначе они это воспринимать и не могут, они вообще почти все вокруг воспринимают как игру. Человек социализируется через игру, развивается.
— И многие советские дети даже очень любили всякие «зарницы».
— Да, это часто служит аргументом: ну а что плохого, мы тоже играли в «зарницы». Но детский репертуар игр известен, он понятен. Играть в казаков-разбойников — нормально. Играть в доктора, в повара — нормально. Но на ребенка влияют наиболее яркие впечатления, полученные в детстве, они потом задают какой-то тон в жизни, какой-то импульс, который он потом пробует реализовать. Поэтому все, что у нас происходит перед Днем Победы, не совсем про игру: это некий посыл.
— Какой же тут посыл? Пилотка на голове, шарики, праздник.
— Если бы это было просто игрой — да. Но для чего ребенок играет? Ему нужно понять какую-то часть мира изнутри. А если это военизированный праздник, да еще под лозунгом «можем повторить»? Вы чувствуете, какая энергия вокруг разливается? Агрессия, нетерпимость по отношению к какой-то части мира. И ребенок познает, что это нормально, потому что так вели себя его мама с папой. Грозили кому-то, демонстрировали что-то. Он понимает: война — это здорово, это правильно, это праздник, потому что она заканчивается нашей победой, мы ею гордимся. Так ему транслировали родители. А человек должен понимать, что война — это смерть, она заканчивается не только победой, но еще непрожитыми жизнями, могилами.
— Вы считаете, вообще не стоит говорить маленьким детям о войне?
— Ну, давайте начнем рассказывать детям о войне с рождения. Есть вещи, не вмещаемые в детское сознание. Мы создаем непосильную для детского развития ситуацию. Это то же самое, что ранняя сексуализация — все эти конкурсы красоты для малышей и прочее. То же самое, что форсирование интеллекта, когда ребенка начинают с трех месяцев математике учить. А дошкольное детство — это игра, все остальное — потом. Если мы вместо игры начнем загружать в жизнь ребенка что-то другое, то для игры в ней просто места не хватит. Транслируя свое агрессивное понимание патриотизма, взрослые делают эту тему в прямом смысле «заряженной». Ребенок находится в пространстве, где пульсирует агрессия.
— Почему нельзя рассматривать надевание гимнастерок на детей просто как игру?
— Можно. Если это игра.
— Если это происходит в идеологизированный праздник, если «деды воевали» и «можем повторить», то это уже не игра?
— В том-то и дело. Конечно, психолог не может дать рекомендацию, которая будет законом. Я же не говорю, что нельзя надевать на детей гимнастерки. Но надо эти вещи как-то… Разводить, что ли.
— Если дошколят погружать в военный патриотизм рано, то когда можно начинать?
— Задача мудрого взрослого — выдавать информацию порциями по мере созревания ребенка. Это касается и войны, и патриотизма, и секса — любых «взрослых» тем. Во время празднования годовщины блокады я встречала сообщения родителей о том, что в школах у их детей на переменках беспрерывно крутили взрослые фильмы о блокаде. И дети приходили домой как сжавшиеся комочки.
— Люди, которые сегодня представляют войну как сплошной праздник Победы, выросли в Советском Союзе, а тогда, я помню, о войне говорили, что это повториться не должно никогда. Что в нас изменилось?
— Тогда еще живы были старики. И своим присутствием в нашем обществе, в нашем ментальном поле они это нивелировали. Они подсказывали верную нотку. Мои родители тоже маленькими пережили войну. Иногда мама поднимала эту тему, рассказывала, что помнит, как бомбили, как они бежали… Бабушка просто поджимала губы и молчала. И я считывала, что это тяжелая тема, что не надо об этом языком трепать всуе. Это считывалось со стариков. Мы в этом росли. Сейчас они уходят — и этого здравомыслия становится все меньше.
— Расцвет моды на гимнастерки для грудничков был, я помню, в 2015–2016 годах. И тогда одновременно ко Дню Победы вышли ролики в России и на Украине. У нас —под лозунгом «Можем повторить!», у них —«Больше никогда». Почему два таких близких народа с общей страшной войной в прошлом так по-разному это теперь понимают?
— Вот, наверное, нам сейчас и нужно найти ответ на этот вопрос. Это мы с вами и должны устанавливать диалог с теми, кто считает, что «можем повторить».
— Но людям же нужно прививать патриотизм? И, видимо, прямо с детства.
— Я не спорю, что в детях надо воспитывать патриотизм, патриотизм — это прекрасно. Но всему свое время. Детский мозг должен быть способен переварить информацию. Не травмироваться ею, а усвоить и выработать к ней отношение. Особенность детского сознания — оно, как губка, впитывает информацию полностью, не распознавая детали. Детализация приходит позднее, когда формируются психические процессы, когда у психики появляется больше возможностей для анализа. А маленькие дети беззащитны. Они полностью доверяют взрослым.
— Какие условия и для каких чувств создают нынешние атрибуты патриотического воспитания —гимнастерки, пилотки, «можем повторить» и так далее?
— Человеческая душа естественным образом хочет любить, проявлять благодарность родителям, семье, роду. При разрыве связей, например при ранней социализации, возникает голод. Он ищет утоления через перенос сильных чувств на разные объекты: на кумиров, на организации, на системы. От здоровой любви это отличается повышенным возбуждением, агрессией. Так формируются условия для религиозного фанатизма — или для возбужденного, исполненного агрессии патриотизма. В здоровой любви нет нездоровой агрессии. Агрессивны обычно недолюбленные дети, люди с неудовлетворенной потребностью в любви.
— А для психики школьника это не травма —бегать на какой-нибудь «зарнице» с автоматом и играть в стрельбу по другим школьникам?
— В самих по себе военных игрушках нет ничего страшного. Хотя есть и такая точка зрения: все военные игрушки надо запретить.
— Никаких автоматов-пулеметов, а только машинки, компьютер и плюшевые медведи.
— Это тоже крайность. То есть это, видимо, мировоззрение гуманиста, который считает, что человек не должен убивать человека. Все верно, но… Некоторые предлагают: давайте запретим вообще все, что напоминает о войне, о смерти… И мы опять впадем в крайность.
— Из человеческой природы это ведь никуда не денешь.
— Именно. Я здесь еще раз отмечу: все, что я говорю, относится не ко всем случаям, все очень индивидуально. Но, давая детям «страшные» игрушки, мы канализируем какие-то их потребности. Ребенку простительна импульсивность, проявление агрессии, потому что у него психика не доросла до состояния, когда можно себя контролировать. Но мы, взрослые, должны быть рядом, должны наблюдать, что именно ребенок отыгрывает, чтобы потом скорректировать.
— Государство, как я понимаю, хочет, чтобы дети стали героями, готовыми к самопожертвованию во имя родины. А мама, надевающая на сына или дочку пилотку, должна хотеть, чтобы ребенок когда-нибудь пожертвовал собой за родину?
— Пусть каждый родитель сам ответит на этот вопрос. Это же его ребенок, это же будущее его ребенка. Конфликт возникает там, где появляются крайности: эгоист — или постоянная жертва. А есть ведь золотая середина. Ее и надо найти.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»