«Все мои русские читатели умерли»

«Нельзя туда! Вы же грамотная женщина! Нельзя — потому что нельзя!» — кричит вахтер, заметив, что я отодвигаю стул, загораживающий проход на второй этаж дома Владимира Набокова. И тычет в объявление: «Вход запрещен».

Сын Владимира Набокова Дмитрий Владимирович умер бездетным. Американский фонд Набокова (наследник писателя) готов передать его личные вещи петербургскому музею, но только если у него будет статус государственного. Это богатое наследство — 300 коробок: папки с фотографиями Набокова и членов его семьи, включая два больших фотографических альбома. Многие снимки не публиковались, на фотографиях есть надписи, сделанные рукой Набокова и его жены. Книги из личной библиотеки писателя, многие с его пометками (например, издания Марселя Пруста). Документы супругов Набоковых и личные вещи: машинописные версии переводов Набокова с авторскими пометками, включая ранние переводы Пушкина, автопереводы и многое другое. А у музея нет ни статуса, ни места для хранения и экспонирования, ни должного числа сотрудников.

Музей В.В. Набокова был основан как негосударственное учреждение культуры в 1997 году. Его создал Набоковский фонд, который возглавлял писатель Андрей Битов. Город выделил фонду первый этаж дома на Большой Морской, 47, в аренду на пять лет. Открытие в 1999-м приурочили к 100-летию писателя.

Из этого дома семья Набоковых уехала в эмиграцию в 1917 году. Родное гнездо писатель часто вспоминал в своих книгах, особенно в «Других берегах». Особняк, облицованный розовым и серым песчаником, он называл единственным домом в мире. Это не было преувеличением: другим домом Набоков не обзавелся — всю жизнь снимал жилье.

После революции здесь были и райвоенкомат, и управление бытового обслуживания, и комитет литературной цензуры. Потом два верхних этажа занимала редакция газеты «Невское время», которую в Музее Набокова вспоминают с нежностью: журналисты всегда пускали желающих полюбоваться витражами Эрнста Тоде, каминами, изразцовой печью, лепниной и посмотреть комнату, в которой вырос Владимир Набоков.

При Набоковых на первом этаже располагались общесемейные комнаты, на втором — родительские, на третьем жили дети и гувернантки. Несмотря на варварские перепланировки советского времени, музей не утратил изящества и ауры места. Конечно, современные зеленоватые обои не сравнятся с коричнево-золотистой кожей, которой Набоковы декорировали стены столовой, но деревянные панели и потолки первого этажа — исторические. И собранные экспонаты — подлинные. Вещи для коллекции передавали родственники писателя, знакомые, коллекционеры.

В 2010-м «Невское время» переехало, и на фасаде появилась табличка: «Детская музыкальная школа имени Д.С. Бортнянского». С тех пор вот уже восемь лет там не прекращается ремонт-эпопея.

Татьяна Пономарева, нынешний руководитель музея, сетует, что строительные организации постоянно меняются, и не исключено, что подлинные элементы декора заменяются новоделом. По ее словам, однажды рабочие нашли обрывок письма, адресованного матери Набокова, и выставили его на «Авито» за миллион рублей.

В комитете по культуре Смольного «Новой» подтвердили, что музыкальная школа занимает два этажа площадью 1 209,8 кв.м в «Доме Набоковой Е.И. с дворовыми флигелями». Только вот ни школы, ни музыки, ни детей там пока нет.

Татьяна Пономарева, которая до 2017 года была директором музея, а сейчас числится заведующей отделом «Музей В.В. Набокова» Управления экспозиций и коллекций СПбГУ, с горечью рассказывает о том, как складывалась судьба этого уникального места:

— У создателей музея были наивные надежды, что музей станет существовать на спонсорские деньги. Музей заключил с городом договор аренды в 1997-м. Но арендную плату фонд не платил. В 2002-м договор закончился, а директор музея сбежал. С самого момента основания музей не имел постоянного источника финансирования. С 2002 по 2007 год музей существовал за счет продажи билетов, пожертвований и грантов.

Сама Пономарева пришла на Боль­шую Морскую волонтером в 1999-м. Помогала на юбилее Набокова как переводчик, проводила экскурсии. Когда музей остался без директора, Татьяне предложили его временно заменить. Говорит, что о долгах музея она не знала. Возглавила музей и решила добиться для него государственного статуса. Обратилась в Комитет по культуре, но там, по словам Пономаревой, ей предложили передать коллекцию Музею литературы ХХ века и работать как его филиал. Она отказалась: «Музей мог быть закрыт, а коллекция просто находилась бы в другом месте на хранении».

Арбитражный суд исправно слал письма с напоминанием о долге. Тогда и появилась идея сделать музей под­разделением Санкт-Петербургского Государственного университета. В результате филологический факультет долг в 700 тысяч рублей выплатил и заключил с Комитетом по управлению городским имуществом договор аренды на первый этаж. За это время была собрана большая коллекция, музей проводил выставки, лекции, конференции, стал известен во всем мире, ежегодно его посещают около 30 000 человек.

Однако, по словам Юлии Купиной, советника первого проректора СПбГУ по вопросам развития музейной деятельности, полноценного диалога между университетом и сотрудниками музея не складывается:

— Ни один музей в стране не финансируется полностью за счет бюджетных средств. Общая тенденция всех институций культуры — сокращение бюджетного финансирования. За счет чего работать и развиваться? За счет поддержки фондов, за счет спонсорской помощи и партнерских проектов. За последние годы сотрудники СПбГУ, работающие в Музее Набокова, не подали заявки ни на один грант или программу. О предложении Литературного фонда Набокова (США) передать уникальные коллекции музею университет не информирован. Фонд в университет не обращался, а Татьяна Пономарева не уполномочена вести официальные переговоры с фондом, не уведомив СПбГУ.

В СПбГУ, по словам советника проректора, помнят, что Татьяна Поно­марева «сделала много для сбора коллекции и организации экспозиции», но упрекают ее в безынициативности, в частности в том, что та не разработала концепцию развития музея.

В СПбГУ хотят видеть Музей Набокова площадкой, «представляющей интеллектуальный потенциал университета и Петербурга».

Татьяна Пономарева имеет свои претензии к университету и настаивает на собственной концепции музея:

— У нашего музея огромный потенциал. Набоков — один из тех русских писателей, которых переводят на все языки мира. При поддержке Фонда Владимира Набокова и при передаче музею всего дома Набоковых музей может стать настоящим домом-музеем, центром изучения культуры русского зарубежья и особенно того вклада, который внесла русская диаспора в культуру других стран. Мой опыт работы с зарубежными коллегами показывает, что в мире об этом знают недостаточно, и наш музей может многое сделать для изменения этого положения.

Она сообщила, что 11 марта отправлено письмо Владимиру Мединскому с просьбой придать Музею Набокова статус государственного. Письмо подписали Борис Мессерер, Александр Сокуров, Олег Басилашвили, Михаил Шемякин, Яков Гордин, Ирина Прохорова.

Известно, что Министерство культуры совместно с СПбГУ готовит пресс-конференцию, на которой, возможно, проблема будет решена. Нет сомнений, что Владимир Набоков достоин полноценного, с государственным статусом музея, который должен быть пополнен бесценными экспонатами Американского фонда Набокова. И, разумеется, нужен сильный и креативный музейный администратор, способный делами опровергнуть печальное признание писателя, который в одном из своих писем объяснял, почему начал писать на английском языке: «Все мои русские читатели умерли». Пока, судя по тому, как относятся к его дому в России, это горькая правда.