Иллеш

Иногда я испытываю неловкость за свою долгую и, в общем, счастливую жизнь. Моя дружба, перефразируя Нину Чавчавадзе, пережила многих моих друзей. Не всех, к счастью. Биография обнажается, теряя листву подробностей. Остается осенняя графика голых ветвей на фоне выцветающего неба.

Но можно сесть на жухлую траву, опершись на ствол древа, и вспоминать, а если удастся, вспомнить.

Вот маршрутное такси №5 от Пушкинской площади до издательского дома «Правда», где на шестом этаже была редакция той, старой знаменитой и достойной «Комсомолки», и в ней красивый, какой-то нездешний парень в синем блейзере с металлическими пуговицами стоит, согнувшись, как все, кому уже некуда сесть. Редко бывает, чтобы отложилась первая картинка человека, который станет тебе близким другом.

Второй раз я увидел его уже в своем отделе новостей. Он протянул руку и представился: Андрей Иллеш. Ага! Внук Белы Иллеша, венгерского писателя, воевавшего против фашизма в Красной армии, и сын Володи, Владимира Белаевича Иллеша, человека легендарного в газетной среде.

Знаменитый журналист Ярослав Голованов рассказывал: на переоборудованную под науку подводную лодку разрешили взять четырех журналистов. Понятно, «Правда», «Известия»… А есть еще радио, «Труд», «Красная звезда», «Огонек», «Комсомолка»… И все хотят первыми. Спаивают начальников, трясут удостоверениями. Напряжение нарастает — «Северянка» подходит к пирсу, и на мостике появляется капитан Владимир Ажажа, впоследствии главный специалист по летающим тарелкам, в обнимку с Владимиром Иллешем, спустившимся на лодку в море, по видимости, уговорив летчиков неопознанного летающего объекта. Обойти всех было важно, хотя он работал в ежемесячном журнале, и спешить было некуда.

И Андрюша такой же. В нем бурлила страсть. Он одним из первых рванул в Чернобыль, чтобы написать честные репортажи.

Иллеш — природный журналист. Ему, как и его деду и отцу, не особенно понадобилось специальное образование (хотя многолетние попытки сдать университетские хвосты были), поскольку азарт, интерес к человеку и событию, данный от Бога талант писать ясно и образно, страсть к перемещению по земле ему заложили при рождении. Андрюша был доброжелателен и общителен. И темперамента взрывного. Это фамильное.

Отец — Владимир Иллеш — фронтовой разведчик. Начал свою войну в семнадцать лет под Москвой и закончил в Кенигсберге капитаном. Дослуживал аж до 49-го в Вене. Опять разведчиком. И мама — Татьяна Сергеевна — тоже была разведчицей. Дворянских кровей. Майоры ей — сержанту, а на пике военной карьеры старшине — шинель подавали. После войны она с совершенным знанием немецкого занялась литературными переводами, а Володя пошел в журналисты. Он был редактором отдела очерков журнала «Советский Союз» и исколесил всю страну. Это была безусловная и оригинальная знаменитость в журналистском цеху. (Ну хоть история с «Северянкой», а таких немало.) Но был у старшего Иллеша недостаток — хамства не терпел. Столкнувшись с самодурством главного редактора — обласканного властью партийного писателя — он послал его непосредственно на собрании, куда остальные посылают за глаза, и, хлопнув дверью, ушел из советской журналистики, в которой ему перестали разрешать писать о том, что он считал важным. В театре «Ленком» помнят дядю Вову в его радостной каморке, где он стал пребывать в роли чуть ли не пожарного. Там царили свободный дух и артистическое воспроизведение моментов истории, которых было не сосчитать. Артисты его обожали.

Про родителей — это ведь и про нас.

Андрюша унаследовал от папы с мамой честное отношение к профессии. Работал в «Комсомолке». Создал отличные отделы информации в «Советской России», «Воздушном транспорте» и «Известиях». Он написал сотни репортажей, напечатал уникальные книги — о Чернобыле и о катастрофе корейского «Боинга», сбитого советским истребителем, о только-только зарождавшейся мафии — «Красные крестные отцы»… Эти книги были переведены на несколько языков.

Хочется написать о нем нежно. Он был близким другом, с которым прожито бок о бок сорок лет, чей дом — твой дом, чья семья стала родной, а родители — друзьями. И потом, в конце концов, он был недолгое, правда, время моим начальником, несмотря на то, что моложе на десять лет.

Все, чем он занимался, — он делал хорошо: сам писал отлично, отдел новостей, который создал, был из лучших, да и хоккейный турнир на приз «Известий» не без Иллеша вышел на серьезный международный уровень.

Наверное, Андрей мог бы возглавить крупную газету, умей он по тем временам приспосабливаться к меняющимся условиям жизни. Но это был бы не Иллеш. Со своими отвагой и бешеным темпераментом он повторил поступок отца.

Когда редакционная политика перестала его устраивать, и он понял, что не может изменить ее по своему пониманию, Иллеш, будучи успешным газетчиком, ушел из «Известий». И из журналистики.

Может быть, это и хорошо. А то не написал бы он свои рассказы, проникнутые нежностью к друзьям, природе и делу, пониманием не прошедшего в нем времени, трагизмом и юмором.

Живших в истории — полно. А свидетелей честных и талантливых — мало. Таких же, как Иллеш, наблюдательных и щадящих, с неожиданным даже для меня, съевшего с ним не один пуд соли, писательским даром, и вовсе единицы.

Свою книгу «Записки безбилетника» он разделил на три любви (город, командировки и тайга) и одну боль (Чернобыль). На самом деле, любовь была одна — окружавшая его жизнь. И все в ней смешано, как у каждого неординарного человека. Его тексты — очень личные, доверительные и не сентиментальные. Это мужская проза, чрезвычайно привлекательная в наш век женственных отношений.

Чувствуя срок, он решился поделиться с нами своей памятью. Теперь это и наша память.