«Не Сталин вспоминается, а Пален…»

В начале марта, пятого числа, Ушел великий вождь, товарищ Сталин. Усоп. Страна утрату понесла. Великий гроб венками был завален. Толпу рабов, как в древних временах, Передавили на похоронах.

Усоп наш ясный сокол, наш Финист, Его сосуд был от склероза хрупок. Я в этом смысле как бы сталинист — Я склонен одобрять его поступок. В конце концов, он мог бы править впредь, Он даже мог вообще не умереть.

Он мог бы жить и в бездну нас толкать, Шепча слова дрожащими губами; Он проскрипел бы девяносто пять, Как до сих пор еще скрипит Мугабе, — Процент же долгожителей высок-с, В сторонке нервно курят Чейн и Стокс.

Хвала вождю, и френчу, и усам! Стране на поругание и горе, Он вынужден скончаться лично, сам, И памятник себе — хотя бы в Гори — Он заслужил. От мора и войны Мы ненадолго были спасены.

Да, недобил врагов, недокурил… Какая б из России вышла Спарта! Какой он миру праздник подарил В весенний день, в канун Восьмого марта! Конечно, смерти радоваться грех, Но Сталин осчастливил чуть не всех.

Внезапно повернулось колесо, И оттепель пришла в начале года. Гордиться нечем: тут терпели всё, Но есть еще, товарищи, природа. Когда парализована страна — Тогда вступает в действие она.

Но был другой. И в качестве лица Российского — он просто идеален. Он был мудрей иного мудреца, Он был куда гуманнее, чем Сталин, Вмешаться Бога он не вынуждал И от природы милости не ждал.

В Очакове он был неудержим. Его бодрили ратные картины. Курляндию привел, как некий Крым, Под бдительную длань Екатерины; Неоднократно пережив провал, Себя он ванькой-встанькой называл.

Пока другие строили успех За счет интриг, пронырства или спален, — Он был честней и видел дальше всех. Не Сталин вспоминается, а Пален В начале марта моему уму. А почему? Да так, нипочему.