Нарциссизм — это душевный недуг с особой политэкономией жизни. В «Метаморфозах» герой умирает от неутолимой любви к себе, но и от голода: «Бодрости нет, ни сил, всего, что, бывало, пленяло. / Тела не стало его, которого Эхо любила»… Эту историю, как в отражении, эхом, повторяет несчастная нимфа: «От постоянных забот истощается бедное тело; / Кожу стянула у ней худоба, телесные соки / В воздух ушли, и одни остались лишь голос да кости». Сама смерть не разлучила Нарцисса с предметом аутофиллии: «Даже и после — уже в обиталище принят Аида — / В воды он Стикса смотрел на себя». Инфернальная сцена приправлена у Овидия ядом сарказма.

В политике свои отражения и зеркала: экраны ТV и мониторы PC, весь интерфейс СМИ. Нарциссу было чем красиво отражаться — пропаганда строит светлый образ сама и из ничего. В мифе отражение юноши подлинное, в политике само отражение — миф. Но эффект один: «негабаритное Эго» в отрыве от реальности и в конфликте со всеми. Плюс идефикс разрушительной всемогущественности: и никто на свете не умеет лучше нас оттяпать и убить. Игры в отражения истощают. Даже при позитивной коррекции цен на нефть «социальное государство» не просто так тянет из населения телесные соки: симуляция побед дорого стоит. Резервного фонда не стало, который все мы любили. Пенсии, налоги и штрафы, тарифы на все бесплатное — прямой путь к состоянию, поэтически описанному как «голос и кости». Чем хуже с «телом» экономики, тем громче голос политики — и наоборот. Нарциссизм компенсирует расстройства жизни, но их же усугубляет. Классический замкнутый контур с положительной обратной связью и ужасным концом.

Тот факт, что столь «сочная» тема игнорируется у нас желтой прессой, черным пиаром и даже наукой, сам тянет на диагноз вытеснения. Нарциссы против нарциссизма — это не «пчелы против меда» или «рок против наркотиков», а, наоборот, классика психологической защиты от возможной травмы. Для нашей власти такой диагноз слишком узнаваем и опасен. Политически заряженная масса сама компенсирует комплексы забитости переносом на величие государства. Поскреби империалиста — найдешь политического труса и затаенное презрение в себе. Даже интеллектуальная фронда строит защиту нападением: удобнее не замечать проблему, когда свои же нарциссы не слышат друг друга, не в силах объединить «крылья» либеральной оппозиции. Для понимания остроты ситуации хватит заголовков бестселлеров: «Эпидемия нарциссизма»; «Адская паутина: как выжить в мире нарциссизма»; «Нарциссизм: эпидемия нашего времени»; «Нарциссизм: эпидемия постмодерна»; «Как коллективный нарциссизм управляет мировой политикой»; «Нарциссизм, и как он разрушает жизнь»; «Деструктивный нарциссизм и инстинкт смерти»; «Психологи: у Дональда Трампа злокачественный нарциссизм». Нашу аудиторию пробивает именно переход на личности. Однако зацикленность на личностях затрудняет распознавание системных расстройств. Нарциссы вообще почти безнадежные пациенты: «Переживание триумфа своей власти над аналитиком […] утверждает патологическое грандиозное «я» пациента, выражает […] желание отомстить пугающему миру объектных отношений, который воплощается в аналитике…» (Отто Кернберг.) В итоге «крайнее обесчеловечивание», стремление унижать других и «хорошо рационализированный садизм» — как в личностной психиатрии, так и в социальной патопсихологии. Отсюда же истероидная реакция адептов власти даже на спокойный анализ состояния и активности режима. Ждем комментариев со свежими примерами такого рода нарциссической ярости.

Жития самовлюбленных деспотов и президентов-людоедов известны: от Нерона и Грозного, до Робеспьера и Гитлера, Мугабе и Тан Шве, Мобуту и Каддафи… На этой клумбе Трамп просто нежный цветок. Но сейчас важнее даже не психика «физлиц», а сама структура, форма расстройства. Идеология, политика, политтехнологии, пропаганда, пиар, информационные потоки и пр., будучи бессубъектными структурами сознания, сплошь и рядом ведут себя так, как если бы они обладали характером и психикой с нарциссической акцентуацией. Такой обезличенный анализ — «нейтронная бомба» в методологии (как бы без людей). Но он выводит из этического и правового тупика, образовавшегося в профессии: «правило Голдуотера» запрещает дистанционное освидетельствование публичных лиц, сколь бы очевидными такие диагнозы ни были. Но ничто не запрещает освидетельствовать любые структуры или службы, будь то партии, идеологии, стратегии имиджмейкеров и политтехнологов. Не важно, что с головой политиков, когда сама политика выглядит и «ведет» себя как явный нарцисс. Независимо от личной адекватности международников сама дипломатия государства и ее подача могут иметь все признаки известного расстройства. Не касаясь психопатологии лидеров, иногда трудно не признать, что от Я-концепций, реализуемых их вездесущим пиаром, настолько разит самолюбованием, что это вредит уже и самому клиенту. Нарциссов во власти, натуральных или искусственных, обожают именно нарциссы толпы, но их вкусы очень капризны. Чуть меняются оптика и «фильтры» — и клиент во всей своей рекордной грандиозности становится особенно смешон и противен.

При желании здесь легко обезличивается и позиция самого аналитика. Набор симптомов «с листа» понятен любому — даже если это библия диагностов DSM-5. Пациент болезненно реагирует на отношение к себе и любой ценой ставит себя в центр внимания. Фантазмы исключительности и личного успеха зациклены на грандиозности и всемогущественности при откровенно потребительском отношении к другим. Обычно это неспособный к эмпатии манипулятор, а то и садист, ведущий себя так, будто ему все должны. Надменность и высокомерие подогреваются мучительной завистью, постоянным соотнесением себя с нарциссической планкой и готовностью поносить объект зависти. Даже простое невнимание к реальным или мнимым достоинствам нарцисса приводит к вспышкам нарциссического гнева. С таким набором симптомов остается поудобнее устроиться у телевизора и со знанием дела диагностировать обнаженное самолюбование политиков и телеведущих, всего этого нескончаемого селфи на фоне ничтожества оппонентов в студии и врагов в мире. Ведомая гением страна опять победоносно вершит вселенскую историю, в величественном одиночестве храня истинные ценности в падшем мире. Можно вводить доктрину «моральной однополярности» и пытаться отличить образы «долгого государства» от эсхатологии тысячелетнего рейха.

В последнее время триумф самооценок теряет края, будто люди не в курсе, что такое «перекормить клиентом». На фоне резкого снижения общего уровня восторженности этот политтехнологический нарциссизм становится злокачественным даже по бытовым меркам. Грубое лицемерие власти в сочетании с ее же хамской откровенностью рушит остатки массовых иллюзий. Внешние эффекы уже не в силах отвлечь от надрыва экономики и социальной сферы.

Экономику обычно сводят к меркантильному расчёту. Это не совсем так даже в нормальных случаях, а тем более в режимах, страдающих известными расстройствами. Патологический нарциссизм деформирует и этику потребления, и характер перераспределения, и само производство. Тяжелая и легкая промышленность в СССР, помимо изделий, штамповала в конвейерном режиме правильного советского человека — наряду со школой, армией, медициной, собесом и сферой услуг, от бытовых до ритуальных. Тут же производились выставочные экспонаты небывалого исторического подъема.

Если вынести за скобки системообразующий распил, новая власть в России — прямая наследница советской системы поточного производства лояльности подданных и всей социальной опоры режима.

Реальные цели в кризисном социуме банальны: покончить со спадом, нищетой, диким неравенством, развалом производства, зависимостью от экспорта сырья... Но нарциссу важнее избранное общество и внешняя символика успеха. Войти в «двадцатку», «семерку» и т. п. — задачи прежде всего знаковые. Формально и для самоудовлетворения они «решаемы» при том же уровне нищеты, деградации институтов и в статусе сырьевого придатка. У нас даже не замечают колониальной ущербности в самом понятии «энергетическая сверхдержава».

Нарцисс ищет не признания как такового, а знаков, переводимых в картинку успеха. В экономике тоже интересен не результат, а формальные показатели. Переподчинение Росстата Минэкономразвитию важнее работы самого министерства. Комплиментарная статистика добивает собственно экономику. Или, например, науку, озадаченную попаданием в топ-5 по числу статей в индексируемых журналах. Имитация становится универсальным смыслом деятельности перед лицом начальства — грандиозного Эго власти, безразличного к жизни других и к жизни вообще.

То же в бюджетных отношениях между центром и регионами. Нередко единственный способ чинить дороги и крыши — встроиться в очередную затею федерального замаха. Главное искусство такого менеджмента — сделать что-то банально нужное на средства мертворожденного проекта, не попав в лапы Кудрина. Помогает лишь то, что федеральный нарцисс скачет от одного сияющего отражения к другому, более свежему и впечатляющему. Главное в этой тактике — влюбленным эхом повторять риторику центра, обещая прорыв в инновациях и дигитализации, на деле затыкая прорывы канализации.

Синдром нарцисса поглощает полюса и богатства, и бедности. Помимо демонстративного потребления и символической роскоши, есть и нарциссическая акцентуация самого процесса накопления — этого спорта высших достижений в концентрации бабла. Без понимания этого обычный человек так и застывает в недоумении перед неразрешимым вопросом: куда им столько? При очень условном политическом весе денег остается ревнивое самолюбование «успеха» и «крутизны», а здесь для правильного нарцисса насыщения не бывает. Длина яхты в футах компенсирует политическое ничтожество богатства.

На полюсе нищеты та же патология. Проще с комплексом «страдающего нарцисса» — зацикленного не на себе, но на своих обидах и муках. Однако в политике важнее перенос, когда обделенность низов деньгами, правами, достоинством и нормальным самоуважением ищет компенсацию в причащении к славе державы и в садистском унижении врага. Эти комплексы пронизывают всю систему внешних отношений. Наше «отстраненное безразличие» к Западу просто сияет в бесконечных выяснениях того, кто с кем первый не поздоровался и кто кому потом первый позвонил.

Однако «локус контроля» уже смещается с внешнего на внутренний: люди все менее озабочены внешними победами и уже не так склонны доверяться власти в обеспечении жизни. Инерция внутренней политики все еще ориентирована на эту массовую впечатлительность, а зря. Политическое Эхо постепенно освобождается от роли «акустического двойника» нарцисса (с) и перестает зеркалить сказанное наверху, пробуя собственный голос.

Нарциссизм бывает следствием обесценивания в детстве — либо, наоборот, непомерного захваливания родителями-нарциссами, для которых ребенок не более чем свидетельство их собственной незаурядности.

У политических расстройств схожие истоки. Надо представлять себе безразмерное самомнение СССР — путеводной звезды всего прогрессивного человечества в «переходе через ноль» к «подлинно человеческой истории». Это было отнюдь не только риторикой официальной идеологии — этим жили, причем не только прихлебатели и конформисты. И надо было потом перенести дикое обесценивание 1990-х, когда записывался на «корку» весь этот дискурс обличения, бездарности, предательства и позора, лившийся из всех СМИ, включая государственные. Неизживаемый инфантилизм, сначала захваленный сверх меры, а затем опущенный до полного самоуничижения, не мог позже не сказаться в идеологии власти, настроении элит и в комплексах массы. Отсюда болезненное отношение к внешнему миру. Зацикленному на себе нарциссу осталось отчаянно мстить обидчикам, не желающим потворствовать его капризам, не склоняющимся перед его всемогущественностью и грандиозностью, якобы стремящимся его вновь обесценить. Этой местью конфликты с объектным миром геостратегии лишь обостряются, и ситуация заходит в тупик.

Сырьевая экономика почти невидимыми отношениями связана с тем, что Фрейд называл «первичным» нарциссизмом. Младенец в нормальном онтогенезе ощущает себя центром мироздания: он автоматически, еще до осознания потребности получает еду, тепло, защиту и весь комплекс эмоций восхищения собственным великолепием. Но для взрослых такого рода превентивная обеспеченность всем в виде хорошо торгуемых природных ресурсов легко провоцирует отклонения. Она питает фантазмы величия и мании глобального миссионерства (ведь все эти неисчерпаемые недра не зря даны нам «свыше»). Она же питает нарциссическое превосходство власти над народонаселением, воспринимаемым как обременение к святым дарам. Отсюда же встречные, идущие снизу идеализирующие переносы на власть, «по-матерински» обеспечивающую инфантильную массу «всем необходимым, но не заработанным» (зарплата как «получка»). В итоге даже сама возможность для людей что-то производить и делать распределяется сверху как особого рода ограниченный ресурс — естественно, не задаром.

Обычно патологии связаны с дефектами процесса взросления. Девочка двух с половиной лет закатывает матери истерику за то, что та не хочет «выключить дождь», мешающий гулять. Когда у патерналистской власти так же заканчиваются ресурсы кормления всех — элит, политического класса, силовиков и миллионов «захребетников», — в обществе назревают конфликты, как с не желающим взрослеть ребенком. Верхи уже реально не могут, а низы думают, что те просто не хотят, а теперь еще и отбирают «игрушки» выживания. Это тем более злит на фоне все более грандиозных проектов, отчасти уже похожих на циклопические памятники уходящему правлению. «Нефтедобывающий нарциссизм» тоже, увы, не вечен.

С возрастом патология усугубляется. В другом хрестоматийном примере пациент-нарцисс звонит в офис своего аналитика с сообщением, что готов явиться на сеанс через десять минут. Ему мягко объясняют, что график сформирован заранее и на это время записаны другие пациенты. Истерика медленно закипает: «Вы не поняли: я уже здесь!» — и дело заканчивается приступом нарциссической ярости. В большой политике это характерное «Мы уже здесь!» (притом что «их там не было») может возводиться в почти универсальный принцип немирного сосуществования — со всеми конфликтными вытекающими.

Проблема (и смысл всей этой диагностики) в том, что попытки что-то напрямую внушить нарциссу в языке и логике здравого смысла обычно резко контрпродуктивны. Как и в индивидуальных случаях, здесь требуется куда более тонкая, изощренная аналитика и терапия. Даже в политической борьбе на поражение слабые места нарцисса часто обнаруживаются вовсе не там, куда направлены удары обычных санкций. «Сигнальное» унижение изоляцией вождя может быть страшнее отключения от SWIFT.

Главная же беда в том, что начинать анализ и терапию необходимо заранее и задолго до того, как обрушится вся эта мифология нарциссической грандиозности. Но пока нефть в цене, а народ терпит, самолюбование этого «петромачо» (Александр Эткинд) только зашкаливает. Недавно премьер заявил, что мы можем и в этом веке догнать поезд, разогнавшийся без нас, — как не раз делали и раньше в нашей истории. И пока никого особенно не пугает, что эта светлая мысль на все лады повторяется у нас уже лет двадцать с нарастающим самоудовлетворением.

Еще раз: «Даже и после — уже в обиталище принят Аида — / В воды он Стикса смотрел на себя».