Этот выпуск «Параллелей» — о буллинге. Не из-за керченских событий. А просто потому, что каждый из нас так или иначе соприкасался с этим. И еще потому, что в каждом из известных нам случаев — и в керченском тоже — родители не понимают, что происходит с ребенком. Точно так же мать Дилана Клиболда, устроившего бойню в школе «Колумбайн», не догадывалась, что у сына депрессия, потому что его травят в школе. А дети с взрослыми не разговаривают — и взрослые с детьми тоже.
Нет представления о том, что проблемы можно решать хоть как-то иначе, кроме насилия: «а ты дай сдачи». Плохо работает система помощи подросткам с психологическими проблемами (наши авторы регулярно об этом пишут — в нашей сетевой версии есть целая рубрика, посвященная психическому здоровью).
Мы видим, что на вопросы о душевном здоровье подростков государство обращает внимание только тогда, когда они начинают убивать друг друга. Мы видим, что взрослые не замечают подростковых конфликтов или не вмешиваются в них. А иногда взрослые и сами становятся объектом школьной травли — дети воюют с учителями и друг с другом, родители со школой, дети с родителями.
Хуже того, мы понимаем, что даже если государство начнет бороться со школьной травлей и выявлять «стрелков», то это породит только новые отписки.
Хотя что-то где-то и проявляется: попытки системных решений проблемы уже есть, и хорошо, что государство дает гранты фондам, которые пытаются что-то сделать (о программе «Травли.net» мы расскажем в этой вкладке).
Буллинг не так часто приводит к трагедиям с общественным резонансом, но личной трагедией это может становиться в каждом случае. Не стоит ждать, когда начнутся системные изменения, — это не снимает с каждого ответственности разговаривать со своими детьми и учить разрешать конфликты. Без насилия.
Редколлегия «Параллелей»
Мы собирались в раздевалке каждую неделю после ужина: четыре девочки и от одного до шести мальчиков. Обсуждали, как вовлечь в коллектив нашего одноклассника (назовем его Ильей): подраться с ним или ограничиться подшучиваниями и частушками; разговаривали с основными хулиганами и говорили им — когда Илью стоит задирать, а когда нет.
Считается, что буллинг встречается в «плохих» школах: дети вместо учебы дерутся, изводят одноклассников и учителей. Однако он может оказаться весьма цивилизованным:
девочки-отличницы и мальчики-активисты, обеспокоенные атмосферой в классе, обсуждают, как объяснить однокласснику, что он им не подходит.
Травили у нас банально: обзывали, дрались, сочиняли анекдоты, пересказывали сплетни. Да, может быть, чуть-чуть покреативнее, чем в «плохой» школе.
Необычных и странных людей в нашей школе хватало. Но мы составляли общий коллектив, в который Илья не вписался. При желании стать «крутым» он совершенно не мог поставить себя в коллективе, его шутки казались нам дурацкими, манеры — неприятными, высказывания — нелогичными. Он казался нам одним из «пацанов с района» — наглым, ориентированным на силу. Кроме того, он очень эмоционально реагировал на все. Мальчишки просто его задирали, а он начинал злиться, и это могло вылиться в получасовую беготню по школе.
Нам казалось, что лучше все устроить мирным путем, без драк. Поэтому мы и обсуждали, как лучше выстраивать взаимодействие с ним. Но не исключали возможность «темной», например. После одного из таких обсуждений я ушла в слезах, потому что сильно поспорила с мальчиком, который сравнивал Илью с квадратом, а нас всех — с кругами. По его логике, Илью надо было обстругать, и раз он верит в силу, то можно и силой. Мы с девочками считали, что нужно сперва открыто поговорить и дать понять, что весь класс не одобряет его поведения. Вместе со мной ушли остальные девочки, и наш кружок распался. Все понемногу привыкли к Илье, тот привык к нашей жизни, со временем все нормализовалось. Впоследствии он подружился со многими парнями.
Когда я пытаюсь понять, кого у нас травили, я вижу, что тех, кто был эмоциональнее.
Одна девочка вела себя подчеркнуто асоциально, эпатировала окружающих, но когда ее что-то расстраивало, незаметно уходила плакать в туалет.
Ее почти не трогали. Другая вспыхивала, как только к ее вещам прикасались или говорили ей что-то неприятное, ее очень легко было довести до слез, и порой это случалось прямо на уроках. Ее задирали практически все. То же случилось и с Ильей. Объект травли обычно выделяется чем-то, что считают странным и неприятным (голос, акцент, манеры, увлечения, внешность), или остро реагирует на подколы и издевательства. В нашей школе необычность как таковая не становилась поводом для травли — скорее, это был вопрос поведения человека в обществе. Однако сам человек может не понимать, что другим покажется неприемлемым.
Так что, по сути, травля — это лотерея, ее жертвой может стать любой.
Что тогда делать? Кому-то, может быть, проще отойти от коллектива, посещать уроки, но ни с кем не общаться и никого не замечать. Кому-то — восстанавливать нормальное к себе отношение. Кому-то — попросить помощи у учителей. Кому-то — сформировать свою компанию.
Некоторые учителя не видят в буллинге ничего особенного: «Ну подерутся, заодно жизни научатся».
У нас в классе во время истории с Ильей устраивали собрания, обсуждали «фигурантов дела». Мы приходили большой компанией и объясняли, почему пошли на конфликт. Нам говорили, что надо быть спокойнее и добрее. Я думаю, это помогало.
Но важно, чтобы учитель, который это говорит, был авторитетным — иначе такие беседы только раздражают. В итоге мы как-то притерлись друг к другу, переросли — и все было хорошо.
Марара,18 лет
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»