Стоит статуя в лучах заката

Там сначала звучит тревожная музыка, строго смотрит в даль чугунным взглядом статуя городового возле министерства, едет патрульная милицейская машина. Мимо городового пробегает подросток и походя отвешивает статуе оплеуху. Милицейский автомобиль включает мигалки и бросается в погоню. Милиционер из внутренних войск Геннадий Кошелюк в глубоком стендапе рассказывает, как двигался по улице Городской Вал и пустился в погоню за правонарушителем, как догнал и составил протокол, как передал протокол и правонарушителя в РУВД.

Потом — снова городовой, сурово смотрящий в даль, а на его фоне публично, перед камерой, кается малолетний правонарушитель, 16-летний школьник Арсений. Он извиняется перед чугунным истуканом. Он называет его памятником. Он говорит: «Я искренне раскаиваюсь, что причинил вред этому памятнику и сотрудникам милиции. У этого памятника своя история, и я мог своим поступком как-то ее загрязнить. Я этого не хотел и искренне извиняюсь перед всеми».

Да, у чугунного городового действительно своя история. Вполне драматическая. Во-первых, он нисколько не памятник. По милицейским сводкам проходит как «скульптурная группа «Минский городовой». Группа — потому что у ноги городового примостилась собачка. Во-вторых, эту ничем эстетически непримечательную скульптурную группу торжественно открывал сам министр внутренних дел Игорь Шуневич полтора года назад, когда белорусская милиция праздновала свое столетие: сто лет с того самого момента, когда первые милиционеры погнали взашей имперских городовых, причем некоторых — до ближайшего столба с самодельной виселицей. В-третьих, городовому не везет с первых дней появления в Минске, аккурат возле здания МВД.

Ровно через неделю после торжественной церемонии открытия анархист Вячеслав Косинеров набросил удавку на шею скульптурной группы. Его арестовали, отправили в СИЗО и возбудили уголовное дело по статье «хулиганство». Месяц Косинеров сидел в тюрьме, затем освобожден под подписку о невыезде. На суде адвокат Антон Гашинский объяснял, что городовой — обычная городская скульптура вроде бабы с семечками возле Комаровского рынка (правда, начальник минского ГУВД Александр Барсуков утверждал, что городовой — это «святое место»). А у городских скульптур судьба такая — их трогают, на них взбираются дети, с ними фотографируются, у них отдельные части становятся потертыми, и никого за это не привлекают. Тем не менее суд признал Косинерова виновным. Ему присудили шестидесятидолларовый штраф. Ну а месяц в СИЗО наверняка был актом профилактической работы.

Спустя месяц после анархистского перформанса грянул новый скандал — минчанин Евгений Гриневич вечером гулял с собакой, и дерзкий песик на глазах у охраняющего скульптурную группу милиционера пометил сапог городового. Задрал, простите за подробности, лапку. Милиционер начал угрожать Гриневичу тюрьмой и лесоповалом. Правда, следом подошел его командир и велел отпустить собачку и ее хозяина — мол, это без злого умысла, так что пусть живут.

В марте молодежные активисты Артем Косоваров и Арсений Дедок решили сфотографироваться на фоне городового с листовками, приглашающими на разрешенный митинг-концерт 25 марта. Их тут же задержали, составили протокол о мелком хулиганстве, потребовали удалить фото с городовым и отправили на ночь в ИВС, а затем оштрафовали в суде.

В июне под суд отправились студенты, которые поставили возле скульптуры клумбу радужной расцветки (это был ответ на слова министра внутренних дел о том, что ЛГБТ-сообщество — «это подделка, и в Беларуси они не пройдут»). В общем, действительно трудная судьба у скульптурной композиции. Бабе с семечками возле рынка повезло куда больше.

Впрочем, еще большие везунчики — белорусские милиционеры. Теперь им легко ловить преступников, закрывать «висяки», выполнять план. Достаточно пастись вокруг чугунного дядьки с собачкой и следить, чтобы живые собачки на него не пописали. Дела всегда получаются резонансные, с телевидением и минутой славы, с благодарностью от начальства и наверняка с отгулами — не зря же остается свободное время на то, чтобы ставить подростков у городового, записывать слова покаяния и монтировать с тревожной музыкой.