Мое почтение!

Стопроцентный классик. Неисчерпаемый и лаконичный, раскованный и стеснительный. Джентльмен и супермен. Мудрец и ребенок. Гений и герой анекдотов.

«Съешь ложечку, а то будешь таким же несчастным, как Бармалей». Дети с первых шагов учатся сочувствовать больным и хромым зверятам, которых всех (о, эта бесконечная очередь увечных зверей по холму к вершине — домику Доктора Айболита) — излечит, исцелит… Научит понимать шутки, игру слов и смыслов, высмеивать собственные ошибки.

Его Айболит не похож на хрестоматийного врача — любит посидеть под деревом с контрабасом и пофилософствовать. Рыжий Бармалей — «кровожадный и беспощадный» — вызывает сострадание и симпатию. Мотылек, спаливший крылышко, ползет по ухабам и впадинам… к спасительному красному носу седого доктора. Рыдать хочется, как же его жалко.

Черкасский сам похож на персонажей своих фильмов. Например, на морского волка — Врунгеля, тринадцать серий храбро болтавшегося по морям-океанам. Учимся у него находить выход из безвыходных ситуаций. Все просто: подаем в водолазный шлем воздух из гармошки, паримся в бане на вулкане и улетаем на кудахчущей собаке-вертолете. С командой неукротимого фрегата «Беда» преодолеем все выверты этой блестящей, отчасти сюрреалистической пародии на криминальное приключенческое кино. И ночью нас разбуди — услышим бархатный голос Гердта–Врунгеля: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет».

Кстати, у самого Давида с «названием» — сплошная мультипликация. Имя древнееврейского царя совершенно верно переводится: «любимец». В застолье галантно — Дод или, по-свойски, Яныч. После застолья — Иваныч. По паспорту — Черкасский, родом — из Черкасского района, Черкасской области, города Черкассы. На границе паспорт обычно просматривали на свет: «Какой-то шпион неизобретательный!»

Вся долгая его жизнь, словно экранизация зачитанной до дыр книжки с заветным заглавием «Остров сокровищ». Он оставил нам в наследство эти сокровища: рисованные буйства событий в реальном неспокойном море.

Его обожали за то, что он неподражаемый. Все, что ни делал, — роскошно. Творил. Острил. Хамил. Виртуозно ухаживал за дамами. Кутил. Снимал. Существовал на запредельном градусе: ртуть бы перескочила за край делений (однажды Черкасский, президент фестиваля КРОК, взобрался на мачту и сиганул в море). Возможно, его фильмы нельзя назвать совершенными. У него свои фирменные штампы, но считать их неохота. Просто с самого детства веришь, что сейчас придет его Айболит или Врунгель. И «Дзак!»–«Вжик!» Всех излечит-исцелит. И снова будет нормальная счастливая жизнь.

Как-то в такси его спросили, куда ехать. Дод балетно развел руки в стороны: «Да куда угодно, я везде нарасхват!» Патриарх украинской анимации в России родной. Он и его кино вне идеологии. Он и его кино — про самую важную пору жизни — детство. Про бескорыстную дружбу. И душевную щедрость (Давид Янович говорил, к примеру, что легко прощает предателей, даже дружит с ними в качестве шефства, чтобы утешить муки совести). У него еще многому предстоит учиться не только детям. Как готовую уже выскочить пулю засадить пальцем обратно в пистолетное дуло. Как сам пистолет превратить в воздушный шар. А мощные бицепсы — в гири. Как пушкой косить траву. На вопрос «Может ли действительно красота спасти мир?» Дод отвечал совершенно серьезно: «Для меня это сложный вопрос. Иногда подхожу к зеркалу — и вроде бы красавец. Выхожу на улицу — спасти этот мир не могу». А как было выжить без юмора в стране-Беде? «Раньше я вздрагивал, когда говорили — «гениальный», а потом уже привык».

Его кино — лучший антидепрессант: эквилибристика с «лимонадными пузырьками». А фильмы длинные, многосерийные, потому что он не в силах был расстаться с героями. Я сама не могу с ними расстаться, и так обидно, когда лихое повествование обрывается внезапно: «Конец». Я смотрю на погасший экран, жду надписи «Продолжение следует…». Как Доду смириться с этой чернотой? Вот сейчас выглянет и с привычным непроницаемым выражением произнесет свое фирменное приветствие: «Мое почтение!»