Лицо войны в кружевах и оборках

Фильм уже вызвал яростные споры критиков и получил на Венецианском кинофестивале приз ФИПРЕССИ. Теперь российский зритель может сложить собственное впечатление об этой загадочной картине.

1913-й. Старая Европа у порога войны. Мы — в ее сердце, преисполненном будоражащей и разрушительной энергии, — Будапеште. Изысканно одетая, решительная девушка Ирис (Юли Якаб), приехав в столицу Венгрии из Триеста, пытается устроиться модисткой в легендарный шляпный магазин Лейтеров, некогда принадлежавший ее покойным родителям. Новый владелец отказывает сироте — ему не нужны осколки темного прошлого, в котором были поджог магазина, убийство и прочие бульварные страсти. Ирис пытается вести собственное расследование мрачных тайн, связанных с ее семьей.

«Сын Саула» (по версии «Оскара» — лучший фильм года на иностранном языке») был снят как документальный репортаж из преисподней. Его герой — венгерский еврей, член зондеркоманды в Освенциме, по сути, Харон, переводящий соплеменников от поезда в газовую камеру. В картине было ощущение неуправляемого мракобесия, что придавало значимость предельно честному и, безусловно, художественному высказыванию режиссера о том, как сохранить разум и сердце внутри водоворота помешательства. В «Сыне Саула» мы следовали по закоулкам ада буквально по пятам героя.

«Закат» — на первый взгляд, полная противоположность «Сыну Саула»: воздушные шляпки, ленты, булавки и прочие фриволите. Галантный мир belle epoque, пышные празднества с шампанским и фейерверками, прекрасные модистки из самого модного в империи дома.

В «Закате» мы точно так же, не отставая, движемся за Ирис, за ее лентами и кружевами на шляпке, за ее белой накрахмаленной стойкой воротника. Блуждаем по нарядному фасадному Будапешту и углубляемся в его страшные задворки. Спешим мимо фигурных атлантов, нарядного модерна… Мимо ночного факельного шествия — прообраза будущих катастроф. Летим на пролетке сквозь город, еще прекрасный, но опасный за каждым поворотом, заворачивающий в темноту трущоб — страшную подноготную столицы.

Собственно сюжет, как и в «Сыне Скаула», не слишком интересует Немеша. Многие линии даны пунктирно, запутаны кружевами ответвлений истории, намеками, прерванными линиями. Среди них — запретная связь модельного дома с погрязшим в разврате венским императорским двором. Тайная комната императрицы Сиси. Страшная смерть герцога и его молодой черной вдовы — морфинистки со спиной, изувеченной плеткой. Или семейная история Лейтеров, носителей старой еврейской фамилии. Был ли связан поджог их шикарного магазина с очередной волной антисемитизма в Австро-Венгрии? Пазл фильма складывается… и в какой-то момент рассыпается вновь.

Камера Матьяша Эрдея проявляет чудеса виртуозности. Она неотвратимо следует за Ирис — вместе с ней мы видим умирание прекрасной эпохи Габсбургов: совсем скоро шляпы сменят железные каски и апостольники сестер милосердия. А солнечный, декадансный 1913-й будет взорван 1914-м.

Визуальный ряд картины напомнит о возрождении венгерского кино 1960-х. «Закат» — кино про предчувствие Апокалипсиса, про распад цивилизации, про 1913-й год, беременный войной.

Немеш пытается показать, что немотивированное зло и ненависть — не козни политиков. Вся темнота, которая вот-вот взорвется пламенем мировой войны, накапливается, наливается кровью внутри человека: засела, распухла, вот-вот вырвется наружу. Поглотит всю красоту Европы и ее создателей. Война развязывается внутри людей.

И мы уже видим в этом беге по улицам Будапешта, по мраморным лестницам особняков, как на подолы пышных платьев ступают грязные башмаки бородатых разбойников, злодеев с ножами, готовых жечь дворцы вместе с их обитателями. Вместе с Ирис уносимся в одиноких — как в «Рабе любви» — трамваях, летим в экипажах, плывем в лодках. Наталкиваемся на лица, пытаемся в убегающих спинах различить брата Ирис или его призрак… Но в отличие от содержательной экспрессивности «Сына Саула» навязчивый символизм «Заката» в какой-то момент перестает работать. Головокружение внутри хаоса с чередой крупных планов — главный, временами навязчивый режиссерский прием, от которого к середине картины начинаешь уставать. Немеш и его соавторы сосредоточены исключительно на тревожной атмосфере, разлитой в воздухе. Они намеренно размывают смысл сцен, которые сливаются в утомительный бег, рассчитанный на богатое воображение зрителя. Если, конечно, ему достанет фантазии.