Тамара Эйдельман: «В нас заложен первобытный страх»

— Когда мы говорим «ни на кого не действовала», то имеем в виду узкий круг, а те же 86%... ну я сильно сомневаюсь, что все были настроены против советской власти.

— Началось с того, что соучредитель издательства «Индивидуум» Алексей Докучаев сказал: «Напишите про то, как читать новости, вы учите этому каждый день». Действительно, у меня есть такое задание — мы в классе анализируем новости. Любая информация несет некий посыл, надо уметь это выявлять и дальше рефлексировать, верить — не верить автору. Но как только я села за стол, то поняла, что не имеет смысла писать про сегодняшнюю информацию, не посмотрев на это исторически.

— Любая власть, начиная с Рамзеса II, который, проиграв битву, требовал, чтобы на рельефах храма было изображено, как он всех победил, занимается пропагандой себя даже на неосознанном уровне. Кардинал Ришелье, пожалуй, раньше других оценил значение пропаганды, поняв, что для укрепления королевской власти нужны не только мушкетеры или гвардейцы, и стал вполне осознанно прикармливать литераторов.

— Он их приближал, приплачивал, поощрял их творчество. Естественно, за высказывания в том духе, который был нужен покровителю. В противном случае критика могла вдруг наброситься на вольнодумца — разумеется, исключительно по художественным соображениям. Когда Корнель написал своего «Сида» и чем-то там не угодил Ришелье, то, есть версия, что тот спустил на него всех собак, и драматург вынужден был на шесть лет уехать из Парижа.

— Я бы сказала, что эти технологии уходят в наше бессознательное. В истории еврея Зюсса, столь популярной во все времена, приемы обработки сознания хорошо видны. Ну в чем его обвиняют? В том, что он христианских женщин насиловал. Судя по всему, он был красавчик и действительно крутил много романов, однако нет причин думать, что он кого-то заставлял. Но идея, что «они пристают к нашим женщинам», невероятно живуча — идет ли речь про еврея-финансиста XVIII века, или про современных мигрантов.

Второй беспроигрышный посыл — «они нас грабят». Зюсс, наверное, запускал руку в казну, но явно не единственный, а для расправы выбирают его как «чужого».

Третий способ возбуждения ненависти замешан на изуверстве, как, например, в памятном «деле Бейлиса». Гнусные евреи убивают Андрюшу Ющинского особо мучительным способом, выпустив кровь через 12 отверстий. И вот объяснение того, как они глумились, как мучили, — всем страшно интересно.

— Образ распятого ребенка — один из самых сильных по эмоциональному воздействию. Тетка на Первом не случайно сближала эту историю с казнью Христа — мальчика раздели почти догола, привязали к бронетранспортеру, всех согнали смотреть на его мучения… Христос перед лицом злодеев — он стал примером удачного пропагандистского хода.

— Известный психологический феномен — наглая ложь может оказаться убедительней правды. В правде есть нюансы, в которые нет охоты вникать, когда картинка уже сложилась. В этом смысле показательно дело того же Бейлиса. Студент Владимир Голубев, которого сейчас бы назвали «православным активистом», указал на скромного приказчика Менахема Бейлиса как на убийцу православного мальчика Андрюши Ющинского. Журналисты, политики и просто взволнованные граждане настаивали на ритуальном характере убийства, а мальчик постепенно превращался в христианского мученика. И озабоченные разжиганием антисемитских настроений не собирались обращать внимания на то, что суббота для евреев день молитвы и отдыха, а в рецепт мацы не входит ничья кровь. Как только возникают «мы» и «они», то оказывается, что те люди, которые веками жили вместе, совсем не похожи друг на друга. Мы уже не переносим их на физиологическом уровне. А раз они такие омерзительные, то их не надо жалеть, не надо им помогать.

— Волна сирийских беженцев сразу же породила разговоры о том, что беженцы нападают на белых женщин.

— Сирийских беженцев среди задержанных за приставания и грабежи (а не за изнасилования, как кричали у нас) было двое, все остальные — алжирцы и марокканцы, давно живущие в Германии. В нас заложен первобытный страх, который спасал наших предков от чужих. Но мы же живем не в пещерах, и у нас было время понять, что там, где нет обновления, нет жизни.

— В 1806 году, когда Россия вела военные действия против Наполеона, дела шли плохо. Синод разослал по вcей стране текст, который надо было читать в церквях каждое воскресенье. Небольшим передергиванием фактов Наполеон превращался во врага христианства и друга мусульман, уличался в связях с Синедрионом и в конце концов объявлялся Антихристом. А если воюешь с Антихристом, то можно нагнетать все новые и новые ужасы. Так началось то, что крупнейший специалист по истории ХVIII–ХIX веков Андрей Зорин назвал первой в истории России массовой пропагандистской кампанией.

— В XIX веке это уже понимали, просто это не имело такого большого значения, потому что грамотных было мало, новости трудно распространялись.

— Публикации в газетах Хармсворта о готовности Англии к войне в 1915 году обрушили министерство Генри Асквита, а в 1916-м продвинули в премьеры Дэвида Ллойд Джорджа. К тому месту на побережье, где находился дом Хармсворта, немцы отправили броненосец в надежде избавиться от всемогущего журналиста.

— Идея любой пропаганды, включая рекламу, очень много у Геббельса взяла. Главная задача — это вбить в мозги, много раз повторяя одно и то же, как можно проще и настырнее. А один из его главных постулатов «Худший враг пропаганды — интеллектуализм» только набрал силу во времена массовой культуры и распространения радио и телевидения.

— Легко! Достаточно всего несколько слов добавить. Когда мы делали учебное пособие «Мозаика культур», то приводили пример: новость из интернета озаглавлена «Кавказцы побили студентов». По заголовочку мы сразу видим таких студентиков, очкариков, идут с портфельчиком на лекцию, а на них четыре огромных кавказца усатых с ножами… А из текста выясняется, что в 0.35 в кафе подрались четверо кавказцев и двое студентов какого-то там левого социально-экономического института, причем студентам этим по 30 лет. То есть совершенно ясно, что это просто пьяная ночная драка. Но язык вражды проникает моментально, и любую новость можно повернуть так, чтобы представить, как «они» нас обижают, замышляют и т.д.

— Не могу сказать, что я такой уж специалист по американской пропаганде. Но сейчас прочитала очень интересную книжку английского журналиста «Fakey News» — от Генриха VIII до Трампа.

И там он показывает, как во время Первой мировой войны, и немножко поменьше во время Второй, журналисты были полностью под контролем государства. И лишь спустя время многие признавались: «Как мне стыдно из-за того, что я писал в Первую мировую, но мы тогда считали, что так нужно для победы». Автор полагает, что первой войной, в которой прессе дали полную свободу, был Вьетнам, и поэтому Вьетнам проиграли. Тогда впервые позволили помещать фотографии с места событий, и люди увидели обожженную девочку, сгоревшие деревни, много всего страшного. И общественное мнение повернулось, отвернулось от войны.

— По-моему, Петрановская назвала это «Версальским синдромом». Прежде мало учитывали, насколько люди травмированы распадом империи и унижены сознанием того, что жили в великом Советском Союзе, а теперь непонятно где. Поэтому, когда пропагандисты от власти стали внушать, что мы супервеликие, сейчас всем накостыляем, всех победим, — это страшно подняло самооценку. К сожалению, там, где пропаганда замешана на национализме, она очень-очень эффективна.

— Знаете, что я скажу, эти клише в основном распространяют русские, живущие в Германии. У меня есть приятельница, у которой есть друг, немецкий пастор в маленьком городочке, где живет много русских, приехавших 30 лет назад. Теперь они травят сирийцев, афганцев, и он им говорит: «Ну, послушайте, про вас 30 лет назад тоже говорили, что вы грязные, что вы воруете…» — «Нет, про нас не могли такого говорить».

Гадость эта, конечно, есть везде. Вопрос, что противостоит этой гадости. У нас сегмент противостояния слабый, это раз. И второе. Твои мозги всегда будут обрабатывать, если не призывом бить мигрантов, то призывом покупать прокладки. Вопрос, насколько ты способен анализировать то, что на тебя обрушивается. И это вопрос номер один, поскольку поток информации будет только нарастать.

— Я не особо слежу за внешней, но понимаю: какая-нибудь «Раша Тудей» пытается делать лицо полиберальнее, но не вижу такой уж сильной пропаганды вовне.

Скорее идет пропаганда на русскоговорящие общины в других странах, которые по какой-то загадочной для меня причине невероятно националистичны, невероятно антидемократичны и совершенно непонятно, зачем эти люди уехали.

— Это да, можно вывезти девушку из гетто, но нельзя гетто из девушки, так же как и «совок», очевидно. Все равно поразительно.

У лучшего друга моего отца сын-физик, живет во Франции. Наша общая знакомая перепостила статью из «Таких дел» про то, как Украина расколола многие семьи. Он пришел ко мне на фейсбук. «Да, Томочка, ужас, ужас, что фашисты творят на Украине. Но к счастью, среди моих друзей нет тех, кто стал фашистами. Хочу на Новый год поехать в Крым, побыть на своей земле со своим народом», — пишет этот наполовину еврей, наполовину латыш. Я не могу стерпеть, чтобы последнее слово осталось не за мной, пишу: «Не знала, что в тебе есть татарская и украинская кровь. И подумай, что бы сказали мой отец и твой отец». Естественно, приходит ответ: «Думаю, что наши родители эволюционировали бы в правильном направлении, и они бы от тебя отвернулись с презрением и возмущением». Я написала: «Прежде чем тебя отфрендить, скажу — иди в жопу!» — и быстро его забанила.

— Тысячи фейков разоблачены миллион раз. И все равно есть те, которые скажут: «А-а-а, знаем мы ваши…» Еще Обама был президентом, вдруг одна интеллигентная женщина мне сообщает: «Ну, для начала он вообще не имел права быть президентом, потому что родился в Кении». Я говорю: «Неправда». Она, как на дурочку, на меня смотрит: «Может, вы еще не знаете, кто взорвал башни-близнецы?» Трамп, много раз пойманный на лжи, пишет: «Нью-Йорк Таймс» соврала насчет меня и после этого извинилась». «Нью-Йорк Таймс» дает заявление: «Мы не извинялись перед президентом Трампом, и мы подтверждаем этим, этим и этим, что были правы». «Вот «Нью-Йорк Таймс» соврала…» — снова пишет Трамп. То есть контроль есть, а толку нет: плюй в глаза — все божья роса.

— У нас фантастическая приключилась история. Мы с учениками рассказывали друг другу страшилки про привидения. И вдруг одна девочка таинственно сообщает: «Есть такие люди — иудеи… нет, иеговисты, нет, иудеи… Они детей крадут, кровь у них высасывают». Дети с изумлением на нее смотрят. Я, сохраняя серьезное лицо, что-то объясняю, после чего мы с коллегой выходим, держа губы вот так вот, чтобы не рассмеяться. Когда мы вернулись, я одному нашему преподавателю рассказываю: «Представляешь, что было…» И он мне начинает выговаривать: «Как же так, вот она у вас до 10-го класса доучилась, а вы ей этого не объяснили?» Я говорю: «А еще спроси, почему мы ей не объяснили, что не надо плевать на пол и сморкаться в скатерть». Пропаганда рассчитана на доверчивых людей, на тех, кто не привык анализировать. Единственный выход — это учить соображать, не принимать все на веру.

— Как-то один голландский учитель мне сказал: «Наша задача как учителей научить детей читать газеты». Я в тот момент подумала: «Ну, что-то ты, парень, как-то примитивно задачу учителя понимаешь». Я там про исторический процесс и все такое… А потом поняла, что действительно наша задача — на­учить детей работать с информацией, не давать вешать себе лапшу на уши никому, в том числе учителю.

— «Если развивать у детей критическое мышление, то, вы же понимаете, у них разовьется шизофрения», — сказал мне один психолог. Нет, я этого не понимаю, и никаких исследований таких нет. Хочешь верить — иди в церковь. А в жизни прежде всего размышляй, а потом решай; делай осознанный выбор, а потом верь в соответствии с этим выбором.

— Тут сложно судить, дети много впитывают от родителей, как бы ни бунтовали против них. Кого-то учат рассуждать, кого-то нет. Мне представляется, в нашей школе примерно одинаковый уровень.

Другое дело, доступ к гигантскому количеству информации для кого-то оказывается полезным, потому что они находят сведения, которые я не найду без их умений, а с другой стороны, цепляют такое, что у них мозги оказываются завалены непонятно чем. Но в целом люди как люди, и милосердие иногда стучится в их сердца.

— В этом не только симпатия к гонимому, их привлекает романтический персонаж. Трудно себе представить молодых, которые станут серьезными последователями Зюганова. Навальный же по-настоящему живой. А когда слушаешь живого человека, то хочется его поддержать. Кстати, это не очень хорошо, потому что идут за человеком, а не за идеей.

— Ну, тогда они были бы за Удальцова или еще кого-то пламенного. По моим наблюдениям, обычно в классе большинству более или менее наплевать, и они придерживаются того, что им говорят родители, всегда есть один-два мальчика-коммуниста, один-два — фашиста. Они, когда начинают думать, часто приходят к крайностям.

— Уезжают со страшной силой. И это печально. Каждый год мы пишем характеристики для поступления туда-то, туда-то. Многие говорят: «Поеду поучусь, потом вернусь…» Но пожив в совсем другой обстановке…

— Смешно, всегда историков спрашивают: что будет дальше? Со мной забавный был случай. На паспортном контроле в Чикаго здоровенный пограничник говорит: «Что вы делаете в Москве?» — «Я учитель». — «Что вы преподаете?» — «Историю». — «Вы — историк, скажите, что с нами будет?» Очередь стоит, а мы с ним минут десять обсуждаем, что с нами будет.

История интересна в том числе тем, что ее не предсказать. В декабре 2011 года я улетела в Англию в очень плохом настроении от того, что здесь происходило. Утром 5 декабря просыпаюсь в Лондоне, сын (Митя Алешковский.— О.Т.) мне пишет: «Ты там гуляешь по Лондону, а у нас тут революция». Кто это мог предсказать? Другое дело, что в конце 80-х — 90-е, когда история вершилась на наших глазах, интерес к ее изучению был велик, а когда пришли глухие времена, то он начал падать. И оттого что сейчас он растет в первую очередь к политике, можно надеяться, что какие-то перемены грядут. Как заканчивается роман «Солярис»? «Но я твердо верил в то, что не прошло время ужасных чудес».