От Крыма к томосу

Политизированная публика в Москве и Киеве разучила новое слово - томос. Греческий термин, фиксирующий окончательный развод России и Украины, оказалось звучным, так что украинские публицисты восклицают «Томос наш». Между двумя странами до начала конфликта существовало бесчисленное количество связей, теперь большинство из них разорваны, и сейчас рушится последний крупный институт — общая, имперская по сути церковь. Есть известная ирония в том, что последним актом распада СССР будет автокефалия для поместных церквей. Украина будет далеко не последней в этом ряду, в очереди к томосу в перспективе ближайших десятилетий могут найти себя, например, Беларусь и Молдова.

В споре о том, должен ли Киев самостоятельно избирать своего патриарха, и является ли церковным отступником глава УПЦ КП Филарет, светское и церковное начальство словно поменялись местами. Клирики перешли на язык телевизионной пропаганды, канонические решения, как с российской, так и с греческой стороны обосновываются аргументами в стиле «автокефалию им давать нельзя, там ведь одни бандеровцы».

При этом кого можно считать православными, будем решать только мы сами, но никак не украинцы и теперь, похоже, уже и не коварные греки, которые решают все не так.

Богословские диспуты в России в последние годы велись в основном в судах, но теперь они шагнули в повестку МИДа и администрации президента. Поговаривают, что патриарху Кириллу не сказали «спасибо» за то, что он влез в конфликт с греками, не посоветовавшись с товарищами в соседних ведомствах. Нынешняя острая реакция Кремля, не дождавшегося томоса, но уже сделавшего несколько громких заявлений, означает, по всей видимости, попытку вернуть себе контроль за ситуацией.

Ситуация вокруг автокефалии заставляет еще раз вернуться к вопросу о том, была ли у Кремля, ввязавшегося в украинскую авантюру, долгосрочная стратегия действий? Отвечать на него придется отрицательно. Невозможно представить себе, что нынешний «религиозный раскол» был продуман заранее, а риски, связанные с потерей культурно-религиозного влияния Московской патриархии на миллионы иностранных прихожан, взвешены и просчитаны. Конфликт вокруг статуса УПЦ напоминает, что логика национальных интересов должна была склонять Кремль к совершенно иной политике в отношениях с Киевом в 2013-2014 годах.

Как и русский язык, на котором продолжает говорить до половины граждан Украины, православие было мощным институтом soft power, который остался бы в руках Москвы даже после того, как Украина заключила бы договор об ассоциации с ЕС. Любое правительство, действующее в национальных интересах, постаралось бы удержать украинцев в зоне своего влияния мирным путем. Например, открывая университеты и поддерживая развитие общей церкви.

Право назначать киевского митрополита было предоставлено Москве в 1686 году. Тогда османы, под контролем которых находился Константинопольский патриархат, надеялись, что этот дар удержит Московское государство от вступления в союз против них. Печальный символизм нынешнего момента заключается в том, что культурное влияние Москвы в Восточной Европе возвращается к допетровским временам.