Комментарий · Политика

Разворот над Дамаском

Кажется, США и Россия готовятся заключить сделку по формуле «Асад остается, Иран уходит»

Александр Шумилин , доктор политических наук
Фото: Reuters
Похоже, оправдывается прогноз тех аналитиков, которые полагали, что одним из немногих, если не единственным, осязаемым результатом хельсинского саммита президентов США и России станет договоренность о совместном понимании вариантов частичного, а может быть, и окончательного урегулирования сирийской проблемы.
Частичном — касательно ситуации на юге этой страны (в районах Дераа и Кунейтра), то есть на границе с Израилем и Иорданией, интересы и безопасность которых напрямую затрагиваются ведущимися там боевыми действиями. Понимание Трампа и Путина, судя по всему, сводится к тому, что именно с этой наиболее чувствительной и потенциально взрывоопасной части сирийского поля боя следует начинать, чтобы постепенно и по возможности согласованно подойти к стадии урегулирования конфликта в целом. Ясно также, что оба президента проявили понимание того, что согласование вариантов деэскалации и тем более урегулирования — даже локального — невозможно без взаимных компромиссов, прежде всего, между США и Россией.
Основы для компромисса
Возможности для взаимных компромиссов между Россией и США по Сирии изрядно расширились при Дональде Трампе в Белом доме: в отличие от своего предшественника-демократа, 45-й президент не склонен оперировать такими понятиями, как «базовые западные ценности», делая ставку на «интересы и прагматизм».
1. Из этого следует, что сохранение «диктатора» Башара Асада у власти в Дамаске на какое-то время (в обозримой перспективе) — вопрос не только для Трампа обсуждаемый, но и как вариант вполне допустимый. Это первое и, пожалуй, главное. 2. США и Россия не имеют в Сирии интересов, которые могли бы считаться жизненно важными для них. Их вовлечение в конфликт (в разной степени) произошло по соображениям в основном геополитического порядка (например, проявление солидарности и оказание помощи своим региональным партнерам), если не считать общую задачу борьбы с терроризмом, прежде всего, с запрещенной в России группировкой «Исламское государство». 3. В результате Сирия стала страной (территорией), на которой расположены военные формирования США и России, в силу установок и стратегий их региональных партнеров потенциально противостоящие друг другу, что вынуждает военных обоих государств быть в состоянии повышенного внимания, поддерживать постоянную связь, чтобы избежать непреднамеренных столкновений. 4. Этим во многом объясняется и частое упоминание лидерами обоих государств их намерения вывести свои войска, что невозможно без приближения к минимальным схемам урегулирования. 5. Наконец оба лидера обречены считаться с вызовами, которые представляют события в Сирии (в частности, военная активность там Ирана) для безопасности Израиля, страны самой мощной в военном отношении в регионе. Не вызывает сомнений, что варианты развития боевых действий в Сирии, которые будут сочтены в Израиле угрозой его безопасности, вызовут мощную ответную реакцию ЦАХАЛа, что, в свою очередь, может привести к резкому изменению ситуации в арабской стране, а также к потенциальному столкновению подразделений армий США и России.
Фото: Reuters
Разная цена одного компромисса
Признаки того, что в Москве и Вашингтоне активно пытаются нащупать формулу согласия по Сирии (как минимум применительно к ситуации на юге этой страны) начали появляться еще до саммита в Хельсинки. И поскольку речь идет о том, что обе стороны в поисках компромисса и в стремлении избежать нового — намного более опасного витка боевых действий в Сирии — должны будут в прямом смысле «поступиться своими принципами» (конечно, частично), то аппараты обоих президентов явно договорились избегать публичности в этих вопросах.
Действительно, команда Трампа не говорит напрямую, но всячески дает понять, что готова смириться с сохранением у власти в Дамаске «головореза Асада» (выражение самого американского президента)
, что было неприемлемо для администрации Барака Обамы.
Российская сторона, также избегая деклараций, откровенно намекает, что не готова сохранять «боевое братство» с Ираном, стремящимся расширить и закрепить надолго (читай, навсегда) свое военное присутствие в этой арабской стране. Итак, формула предполагаемого компромисса проста: США (пока) соглашаются с правлением Асада, а Россия — содействует сдерживанию амбиций Ирана в Сирии.
Формула, казалось бы, логичная, но неравновесная по «цене компромисса» каждой из сторон. Например, что надо делать Трампу (и что он уже делает), чтобы придерживаться этой формулы?
1. Первое — достаточно игнорировать (не упоминать) Асада в публичных заявлениях (вроде как и нет такой проблемы). 2. Второе — тщательно выверять «удары возмездия» по силам Асада с тем, чтобы не нанести ему реального ущерба (так было в апреле). 3. Третье — не реагировать на наступательную операцию Асада и России в южной зоне деэскалации, несмотря на то, что ответственность за эту зону несут и США (совместно с Россией и Иорданией), и даже заявить об отказе защищать повстанческие группировки там.
Из существенных шагов можно назвать разве что содействие Вашингтона переговорам и примирению на ряде участков между армией Асада и формированиями опекаемых Соединенными Штатами «Сирийских демократических сил (СДС)» (в основном это группировки курдов и отдельные подразделения сирийских повстанцев). Впрочем, уже эта схема поведения Белого дома вызывает критику и насмешки в Америке и за ее пределами.
Нетрудно себе представить, какая буря поднимется в медийных и политических кругах в Москве и Вашингтоне, стоит одному из двух президентов четко заявить о достигнутом между ними компромиссе. Тема надвигающегося «предательства Москвы» и без того одна из самых горячих в Тегеране, хотя на ее обсуждение и наложено табу.
Это и понятно: Россия остается единственным партнером Ирана в Сирии и на Ближнем Востоке в целом. Такого партнера, мол, не стоит «отпугивать» всякого рода подозрениями. Но и игнорировать сигналы из Москвы в Тегеране не намерены. Например, заявление, сделанное в феврале этого года заместителем российского посла в Тель-Авиве Леонидом Фроловым, которое приводит агентство «Рейтер».
«В случае агрессии против Израиля, — сказал дипломат, обращаясь к представителю правительства Израиля, — не только США будут на вашей стороне, но и Россия будет вместе с Израилем. Здесь, в Израиле, проживает множество наших соотечественников, к тому же Израиль — дружественная нам страна. Поэтому мы не допустим агрессии против Израиля».
Российским дипломатам, конечно, приходится изворачиваться. Известны цитаты со Смоленской площади о «незыблемой дружбе России и Ирана» — их предостаточно. Но для понимания уже вроде как сложившейся формулы компромисса между Россией, с одной стороны, и США и Израилем, с другой, важно правильно истолковать и вышеприведенную цитату. Дело в том, что, по сути, Москва устами Фролова сигнализирует, что в случае войны с Ираном и его сателлитами в Сирии («Хизбалла», шиитская милиция и т.д.) Россия, мол, «будет на стороне Израиля». И даже постарается не допустить такого развития событий. Но, заметим, при отсутствии боевых действий между этими антагонистами Москва не берет на себя обязательств оказывать давления на Иран.
А что конкретно делает Россия, чтобы оставаться в рамках взаимопонимания с США? Она никак не реагирует (кроме словесных осуждений МИДом) на нарастающие атаки израильских ВВС против военных объектов Ирана и даже некоторых объектов сирийской армии, что вызывает все менее скрываемое негодование в Тегеране. Москва публично дружит с Иерусалимом: вспомним прохождение премьер-министра Биньямина Нетаньяху по Красной площади 9 мая. Сергей Лавров заявил о необходимости «вывода всех иностранных войск» (понятно, что включая и иранские подразделения) из южной зоны в Сирии. Наконец, во исполнение уже заявленной в Хельсинки озабоченности двух президентов «безопасностью соседних с Сирией государств» Лавров и начальник Генштаба РФ Валерий Герасимов направляются с визитом в Израиль, а затем в ведущие страны Евросоюза.
В Израиле миссия российских визитеров, судя по всему, не удалась: правительство этой страны решительно отвергло предложенный компромисс в виде отвода иранских подразделений на расстояние в 100 километров от израильских границ. Позиция Иерусалима непреклонна — только полная эвакуация военной инфраструктуры Исламской республики из Сирии.
В Европе же российские визитеры, надо полагать, зондировали почву с целью вовлечения ЕС в процесс реконструкции Сирии в контексте возвращения беженцев — вопреки базовому принципу европейцев «никаких инвестиций в Сирию при Асаде». Об успехах Лаврова–Герасимова в Европе информации тоже не поступало. Можно предположить, что предпринятый Москвой маневр — прикрывшись договоренностью с Трампом, сохранить Асада, вывести европейцев на расходы по восстановлению разрушенной Сирии, — так же, как и в Израиле, вряд ли удался.
Фото: Reuters
Что же в сухом остатке на данный момент? Понятно, что разная цена компромисса для США и России обусловлена различной степенью погруженности этих стран в сирийский конфликт. США задействованы по периферии в основном в оказании поддержки определенным группировкам своих местных партнеров, а Россия вовлечена в ядро конфликта (гражданскую войну), в боевые действия по всему фронту противостояния Асада сирийским повстанцам. В то время как США смогли подвигнуть своих подопечных из числа СДС примириться с Асадом, Россия пока не смогла убедить Иран даже начать сокращение масштабов его военного присутствия в Сирии. Отвергая попытки Москвы оказать воздействие на Тегеран в этом вопросе, высокопоставленный иранский генерал Масуд Джазаири на днях резко заявил, что его страна не будет выводить свои войска из Сирии. Вряд ли эта позиция Тегерана изменится в обозримом будущем.
Неудивительно, что в контексте обозначившегося тупика в реализации российско-американской договоренности глава Центрального командования США генерал Джозеф Вотель заявил, что не рекомендует президенту вступать во взаимодействие с Россией по вопросу возвращения сирийских беженцев. В Москве и Вашингтоне все громче говорят, что без второй встречи двух президентов по Сирии не обойтись.
Автор — доктор политических наук, востоковед, главный научный сотрудник Института Европы РАН