На территории запрещенного в России террористического Исламского государства остаются российские дети, многие из которых родились на войне. Самые эффективные специалисты по поиску таких детей — это их бабушки. Но у России до спасения всех не доходят руки, а бабушкам за активность грозит уголовная ответственность
На окраине пыльного, плавящегося от жары Хасавюрта я встречаюсь с ними в небольшой кафешке у железнодорожных путей. Я никогда их не видела, но отчего-то сразу узнаю, что вот те две пожилые женщины в темных кавказских платьях — точно они. Одна высокая, другая небольшая, плотная — они похожи на два дерева, которые — так бывает — оказались слишком близко друг другу и срослись. И теперь неотделимы.
Раисат Омарова и Зухра Газиахмаева раньше не были даже подругами. Жили в одном городе — вот и все общее, что было между ними.
В 2014 году у Зухры случилось горе: сын Шамиль ушел в ИГИЛ. Шамиль был не более религиозен, чем другие, у него было образование, он работал, и в общем был вполне благополучен — но где-то подцепил эту заразу. Забрал с собой невестку Мадину и новорожденного сына Мухаммеда.
Вскоре Шамиль погиб, и невестка Мадина очень быстро снова вышла замуж.
Эта стремительность — не от новой большой любви и не от тяги к приключениям. Женщина на территории террористического государства в прямом смысле не может существовать в одиночку. Она не имеет права выходить на улицу, если ее не сопровождает мужчина. Даже за продуктами выйти она не имеет права.
Жен погибших игиловцев собирают в так называемые «вдовьи дома», куда боевики приходят выбрать себе подходящее женское тело.
И выйти оттуда — большое счастье: каким бы ни был новый муж — он вряд ли будет хуже жизни во «вдовьем доме».
Мадина не хотела во «вдовий дом», и вышла замуж за земляка — Омарова Рашида. Она родила от него второго сына, его назвали Абдураханом.
Вскоре Рашид также погиб.
Мадина осталась одна с двумя детьми на руках, старшему из которых было 2 года, младшему — всего месяц.
Шли бои, ИГИЛ нес потери, Мадина бежала от боев вместе с другими женами боевиков. Из близких людей у нее остались только две пожилые, убитые горем женщины за тысячи километров, в Дагестане. Мамы двух ее мужей, бабушки двух ее внуков.
Мальчики Мухаммед и Абдурахман. Все фото публикуются с согласия Раисат Омаровой и Зухры Газиахмаевой
Они не делят детей. Я заметила, несколько раз в разговоре каждая из них произнесла: «наши внуки». Не твой и не мой — наши.
Болея за двух этих родных мальчиков, и, кажется, ничуть не меньше за их непутевую, в общем-то, маму, Зухра и Раисат срослись. Они выучили наизусть карты воюющей местности, не хуже, чем военные эксперты; они были в курсе сводок всех боевых действий, они через знакомых и знакомых знакомых разыскивали следы Мадины и внуков в Сирии, по крупицам собирали сведения о ее судьбе и судьбе мальчиков.
Бабушки — простые сельские женщины — освоили скайп и мессенджеры, разобрались с тем, как по фотографиям определять геолокацию, понимая одно: кроме них самих, вытаскивать мальчиков некому.
Тем временем Мадина вышла замуж в третий раз, уже за араба. Весной этого года, при попытке выйти через гуманитарный коридор из Восточной Гуты она погибла.
С тех пор бабушки Зухра и Раисат начали активные действия по спасению мальчиков, невиновных ни в чем, кроме того, что им не посчастливилось родиться у спятивших родителей.
Никаких союзников у этих женщин нет: никто больше не может помочь маленьким россиянам выбраться из беды, в которой они оказались не по своей воле. Россия официально возвращает женщин и детей с освобожденных от ИГИЛ территорий — но даже этот процесс идет медленно. Что уж говорить о двух мальчиках, которые до сих пор находятся у боевиков? До них пока ни у кого не доходят руки.
Последний муж Мадины, тот самый араб, говорящий по-русски, удерживает мальчиков. Он выходил на связь с бабушками, требуя у них деньги за их освобождение.
Фото из семейного архива
Эта история — урок всем воюющим сторонам. Это призыв и просьба к руководству России и российским военным, дислоцирующимся рядом с предполагаемым местом нахождения детей, предпринять все возможное для их спасения.
Времени на раздумья нет: один из малышей заболел кишечной инфекцией. Если говорить без сантиментов — он погибает.
Зухра: Газиахмаев Шамиль Юсупович моего сына звали. 1990 года рождения он. Учился он у меня в Нефтекумске, в нефтяном колледже. Закончил колледж, работал уже на добыче, потом пошел учиться еще в колледж. «Мам, говорит, я хочу на программиста еще». Ну, хочешь — учись. И там он ее увидел. Пришел домой: «Мама, я хочу засватать девочку». 3 января 13 года они поженились. Пираева Мадина. У нее мать рано умерла, ее мачеха вырастила. Плохо, не сказать, что хорошо с ней обращалась. И вот в январе они поженились — а осенью, в ноябре, родился уже сын у него, Мухаммед.
Где-то год прожили хорошо, а потом собрались они в Египет. Сначала вроде как учиться, в колледж. Он мне говорит: «И Мадина там получит религиозное образование, и мне учиться надо, уже и для мальчика садик подобрали». Мне бы тогда уже понять…
Вот уехали, поначалу в Египет. Где-то как-то, потом на недельку пропали они. Через недельку вышла она на связь, а я вижу:
«Что-то у вас дом поменялся?», — говорю ей. Она мне: «Какая ты догадливая, баба!», — смеется. (Она мне хоть и не дочь, но всегда мамой называла, баба по-аварски.)
Ну я-то вижу: стол другой, обои другие. «Мы в Ираке, — говорит. — Нас в Египте не оставили. А тут и образование лучше, и все». Так они оказались в Мосуле. Мы будем работать и учиться, — сказали они. Трудовые книжки взяли? — я их спрашиваю. Говорят: нам трудовую другую дадут, тут по-другому все.
Вышел он на работу. Здесь на добыче работал — а там вроде как работы нет, поэтому охранять нефтяные вышки устроился. «Сторожилой». Как они говорили. Но это вроде как пока, а потом другая работа будет. Это был август 2014-го. А в ноябре его убили.
Ракета была американская по нефтепромыслам. Вот такая лунка получилась, мне потом рассказывали. Ничего от него не осталось, ни граммочки. Не похоронить мне его.
Раисат: Это был как раз тоже 2014 год. Он у меня в Ставрополе учился, нефтяной институт. Омаров Рашид его звали. Ну ходил, конечно, с ребятами, говорил про Сирию, про Ирак. Что там мусульман убивают. Я тоже с ним дискуссию пыталась как-то… Чтобы к уму призвать. В октябре он из дома уехал, сказал, что сессия. И несколько дней был недоступен, я волновалась. Потом появился, написал, что в Стамбуле. В Турции прожил месяц, потом как-то уже оказался в Ираке. Там и женился вот на ней, на ее невестке женился. И с беременной с ней уже переехал в Тапку, а это Сирия. И мальчик первый с ними был, конечно.
Фото предоставлено бабушками малышей
Зухра: Никакой обиды у меня на нее нет, что после моего сына она опять… Ой, Мадина, она трусиха такая была всегда! Не бойкая. Еще дома когда: вот сын мой на вахту уедет — она одна спать не может. Ко мне придет всегда: «Баба, я боюсь». И вот как он погиб, она звонила, говорила мне:
«Ой, баба, тут белую руку показать нельзя. Чуть-чуть покажешь — сразу уже тащат тебя. Баба, я не знаю, что мне делать».
И вышла замуж за ее вот сына.
Раисат: Он охранял там нефтепромыслы, как и здесь. В 2016 году, 15 апреля, родился у них мальчик. Абдурахман назвали его. И в мае 2016-го моего сына не стало. Опять вышки под бомбардировку попали.
Зухра: А 8 марта этого уже года погибла Мадина. Как раз открыли коридор для беженцев. 8 марта — я почему так точно помню — у нее день рождения как раз в этот день. 25 лет ей было бы. А первого апреля у сына моего день рождения.
Раисат: После наших сыновей долго она на связь не выходила. То денег на телефоне нет, то карту потеряла. По 3–4 месяца пропадала. И позвонит, тоже так, три-четыре слова: я жива, дети живы. Летом 2017-го вышла она замуж за этого араба. Теперь я понимаю, что хотели ее отправить в «дом вдов» вот этот. Она мне говорила: «Баба, меня сейчас заберут куда-то, а там ни еды, ни воды — ничего вообще нету. Баба, я не знаю, как ты на это посмотришь, сможешь ли ты со мной после этого общаться, но я с детьми, я никуда выйти одна не могу. Я не знаю, как мне поступить, замуж или как». И я ей сама сказала: «Выходи замуж, если ты оказалась в этом государстве — то живи, как там заведено. А для меня ты всегда останешься мать моего внука».
И все, что мы про нее дальше знаем: самолеты бомбили их, на лодке плыли они по какой-то реке, чего только там не видели. Я так думаю, это Евфрат был. Есть же там такая река. Так попали в Маядин. И вот все это время она нам только 2–3 слова напишет: «Мы спешим, бомбят». И все. И потом пропала.
Этот араб, с которым наши дети теперь, после ее смерти сам нас нашел как-то и сообщил, что дети у него. Я так думаю, они сейчас в деревне Сусс, это около Дейр-эз-Зор. Знаете такое место? Я уж так эти карты все изучила. Маленькая деревушка там не отмечается — но большие города отмечены.
Так-то я все уже знаю там по карте. Маядин, Абу-Кемаль — вот эти места примерно, вот там они. Оттуда надо их выручать.
Зухра: Что могло случиться — уже случилось. Я никого не боюсь, ничего не боюсь. Мне бы внуков только… «Бабуя, я тебя люблю, — он мне говорит. — Бабуя ки как?»
Раисат: Абдурахман заболел там сильно. Дезентерия или инфекция какая. Как заболел? Это еще Мадина жива была. Случилась бомбежка. В Маядине это было. И какая-то женщина с детьми попала в канализационные стоки. И Мадина их вытащила. Привели они их к себе домой, отмыли, у себя оставили. И видно занесли инфекцию. С тех пор у Абдурахмана понос, не остановится никак. Он спит — а из него льется. На 14 килограммов похудел. Врачи приходили — но какие там врачи?
Раисат: Вы думаете, они сами не жалели, что все так получилось?
Думаете, не жалели наши сыновья? Жалели они, конечно.
Я говорю: Рашид, ты жалеешь, что там оказался? И он мне: «Мама, я же не железный, — говорит, — я тут как сорванный листок». Он и в тюрьме там сидел. Два дня всего правда — донес кто-то; они узнавали, кто он: зачем пришел, почему не воюет.
Зухра: А ведь так хорошо они тут жили! 37 тысяч он получал за вахту, за 15 дней на буровой. Машина была, дом был. Все так хорошо было. Но доверчивый он! Самый младший у меня из четверых — и самый доверчивый. Всем поможет, всем последнее отдаст. Как его убили — сколько после его смерти мне денег принесли, что он в долг давал. Эти люди ему мозги запудрили: там детей убивают, там мусульман убивают. А с нашими внуками они что там делают сейчас?
P.S.
P.S.
В декабре прошлого года, выступая на пресс-конференции перед журналистами, президент Владимир Путин подчеркнул, что работа по возвращению российских женщин и детей из Сирии и Ирака «является правильной и важной». Первого российского ребенка удалось вернуть из Ирака в августе прошлого года. По данным министерства иностранных дел России на сегодняшний день из зоны конфликта удалось вернуть 24 женщины и 74 ребенка. Всего в списке людей, ожидающих возвращения, 1521 имя.
При этом женщины, которых удается вернуть из террористического государства, в России нередко становятся фигурантками уголовных дел по «террористическим» статьям — даже в тех случаях, если они не принимали участия в боевых действиях и сдались добровольно.
Известны также случаи, когда сроки получали родственники, с территории России занимавшиеся возвращением своих близких. В частности, нашумела история Шамиля Нурмагомедова, получившего срок за передачу денег на территорию ИГИЛ. Сам Нурмагомедов при этом настаивал, что деньги были переданы для обеспечения финансовых условий для выхода его брата Марата, скрывающегося ныне за пределами России.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»