Есть талант смешить. А есть талант — смеяться. Тема заржал еще до того, как произнес вступительное «слышь», и я понял, что не важно, о чем будет история, но уже ржал в ответ.

— Вчера египтян вез, — сразу начал он, обернувшись ко мне на заднее пассажирское сиденье. — Ну они на всю голову шумоголовые, я тебе говорю. Все че-то лопочут: «Кыр-кыр-кыр, буль-буль-буль, шиш-шиш-шиш». Я ему говорю: «Ты че — ворона? Че ты каркаешь, шумоголовый?» — и показываю ему вот так ворону, понял, да?

Тут он и мне, отпустив руль и просто заливаясь от смеха, стал очень похоже показывать руками ворону.

— А египтянин продолжает: «Буль-буль-буль, шиш-шиш-шиш». Я спрашиваю: «Тебе бульбулятор, что ли?!» А он не понимает, представляешь?! И все дальше — «шиш-шиш-шиш».

— Я ему уже говорю: «Я твою душу мотал, ты чего — гашиш хочешь?» И тут он слово «гашиш» понял, слышишь?! И такой: «Ноу, ноу, ноу! Ноу гашиш!»

И вот эту песенку — «буль-буль-буль — шиш-шиш-шиш — бульбулятор — ноу гашиш» (до сих пор выгнать ее из головы не могу) — мы с Темой всю оставшуюся дорогу и напевали. Он умирал от смеха, потому что таким рожден. А я умирал от смеха от его таланта смеяться.

— Слышь, но я потом уже понял. Им кальян был нужен.

Перед игрой немцев со шведами тучи укутали Сочи плотным одеялом. Ни неба, ни солнца — только густая сероватая вата вокруг. Воздух был густым и влажным. Город плыл в мареве и ждал дождя. Все замедлилось, уснуло, обленивалось.

Но он был бодр. Этот человек в коротковатой майке, натянутой на пузо до пупка, — в поезде, перевозившем фанатов из Сочи в Адлер на стадион «Фишт». Он своим лбом почти уперся в лоб бедному худенькому шведу и чеканил каждое слово так, как будто отдавал армейские команды.

— Значит, мы с тобой приезжаем. И…! — тут он сделал длинную паузу и поднял вверх руку, чтобы собеседник внимательно выслушал, что он скажет дальше: — Файв бир до! В смысле бифор.

— Five beers before? — в надежде, что ослышался, переспросил швед.

Он схватился обеими руками за поручень и повис на нем. Он смотрел куда-то в пустоту приговоренным взглядом, понимая, что тот, кто упирался ему в лоб, не отстанет, не исчезнет, что это не сон, не мираж. И мне хотелось подойти к шведу и сказать: «Не спорь, брат. Человек, который упирается тебе в лоб, поставил перед собой и перед тобой великую задачу, я бы даже сказал — идею, объединяющую наш народ на протяжении многих столетий. Просто делай, что говорит этот человек, потому что нет силы, способной остановить его на пути к этой идее. А имя этой идее — нажраться!»

— Да. Файв бир до. И…! — снова пауза и поднятый вверх палец. — Водка после! В смысле афтер.

— And vodka after, — как будто прочитав мои мысли, повторил швед, как повторяет свой приговор отправляемый на эшафот, — безропотно и покорно.

— И получится ёрш! — подытожил судья и палач в одном лице.

«Футбол — простая игра. 22 мужика носятся за мячом 82 минуты, а потом у немцев удаляют игрока. И вот уже 21 мужик носится за мячом 13 минут, а в конце немцы как-то, мать их, выигрывают!» — написал в твиттере легендарный футболист Гари Линекер, и, пожалуй, это лучший репортаж о той великой игре.

Немцы — они как время. От них не спрячешься, не убежишь. Они неминуемо настигнут тебя, как неминуемо наступает полночь после 23 часов 59 минут 59 секунд. Ты можешь время затягивать, можешь ускорять, но все это — лишь твое представление о времени, твое воображение, а стрелка на часах как тикала, так и тикает.

Эта неизбежность, несмотря на сумасшедшую поддержку шведских болельщиков, чувствовалась и на стадионе. Шведы в своих желтых майках, как пчелы, образовали огромные ульи на секторах сочинского стадиона «Фишт». Они выбивали барабанные перепонки своим криком, но немцы «как-то, мать их, выиграли!».

На выходе с трибун трое мужиков наклонились к маленькому пацану в желтой майке и в салатовых наушниках. Они пытались его утешить, а он сидел на коленях у отца и смотрел на них с непониманием. Он не рыдал, но, похоже, это была первая настоящая трагедия в его жизни.

Наверное, эти взрослые дядьки говорили ему всю ту чушь, которую мы несем в таких случаях: мол, не парься, старик, еще будут игры, будут победы, и поражения тоже будут; да и в целом, знаешь ли, жизнь еще то говно, и не стоит расстраиваться из-за таких мелочей.

А он смотрел на них внимательным, почти враждебным взглядом и, наверное, пытался понять: как эти взрослые люди могут жить в таком мире, где день за днем всегда наступает полночь, и нет силы, способной изменить этот давно кем-то заведенный порядок вещей.

Он, еще не обремененный цепями законов, семейных традиций, морали, этики — в общем, всеми этими социальными обязательствами, — посмотрев с высокой трибуны на то, как 22 мужика носятся за мячом, лучше этих взрослых дядек понял, что игра — это экстракт жизни. Она выпаривает все лишнее, оставляя самую суть: две эмоции, а между ними то, что правит миром, — случай.

«Есть у кого-то водка? Мне нужно вынести свой мозг из башки», — обратился ко всему вагону на английском швед в поезде из Адлера в Сочи.

Слово «водка» поняли все.

— Не, братан, только квас, — ответил ближайший к нему российский болельщик.

А дальше принялся разговаривать со шведом на русском. «Ну что, устроили вам еще одно ледовое побоище? Раша–ракета–тэн минут–Америка ноу!» — радостно рассказывал он. А потом обратился к кому-то рядом: «Будешь себя плохо вести, отправим к ним! У них там однополые браки разрешены».

Это продолжалось недолго, пока в вагон не зашли они: девушка в национальном платье и кокошнике, араб в белом халате, арафатке и очках, и немец в шляпе с пером, шортах с подтяжками и гольфах. Наступила тишина. Троица строевым шагом протопала через вагон. Как они познакомились, где, почему?

Тишину снова нарушил швед. Ему приспичило, он вскочил и заметался. «Братан, да иди между вагонами встань, у нас так можно», — участливо посоветовал ему тот, кто рассказывал про ракеты.

И швед куда-то убежал.

«Немцы, сука, выпили все пиво, а шведы — кефир», — жаловалась продавщица в ларьке на железнодорожном вокзале Сочи, откуда я ехал в Ростов на решающую игру исландцев с хорватами.

В поезде Адлер – Тамбов ни одного иностранца я не видел. Вагон был забит теми, кто возвращался с отдыха. Красные, обгоревшие, с облупившейся кожей на плечах, люди нехотя тряслись обратно в повседневную жизнь.

Жара стояла страшная. Дышать было нечем. А кондиционер в вагоне не работал. И мы, как по команде, стянули с себя майки. И благословенный русский плацкарт пропитался запахом русского отпуска: потом, носками, жареной курочкой и креозотом, влетавшим в окно вместе с ветром от несущегося сначала вдоль моря, а затем сквозь горы поезда.

Все плыло, все липло, и уже начались скандалы («деньги с людей соберут, а кондиционер не починят; лишь бы карманы набить, а на людей плевать; пенсию еще подымают; да совести у них нет»). Но выручил дождь, обрушившийся на поезд в горах. Он мигом остудил и мир вокруг, и русский народный бунт.

Игру наших с Уругваем я смотрел в фан-зоне Ростова-на-Дону. Жара не отступала, и поэтому все пытались спрятаться в тени друг друга. В фан-зоне курить запрещено, но в ДНК ростовских пацанов вшита привычка предков, позволившая этот запрет обойти. Сев на кортаны (корточки. — Ред.), как сидели и сидят на этапах, и взяв сигарету так, чтобы ее прикрывали все пять пальцев, они скрывались в толпе, и только тоненькие струйки дыма, поднимавшиеся над головами болельщиков, их выдавали.

Поражению никто не расстроился и не удивился. Ожидаемо: главное из группы вышли, а с кем играть — с Испанией или Португалией — разницы нет, такое было общее настроение.

Фан-зона в Ростове-на-Дону находится на Театральной площади. Над ней возвышается стела богини Ники — мемориал «Воинам за освобождение города от немецко-фашистских захватчиков».

Богиня Ника смотрит на Дон и на район Говнярку, как его называют местные. Если бы сегодня освободители города от немецко-фашистских захватчиков прогулялись по району Говнярка, то они, наверное бы, сильно удивились тому, что он никак не изменился со времен войны.

В августе прошлого года в этих трущобах произошел пожар, в результате которого сгорело около 120 домов. Их обуглившиеся остовы до сих пор торчат на высоком берегу Дона. Вокруг бегает огромное количество собак. Какие-то дома (старые деревянные) сгорели напрочь. От других остались кирпичные фрагменты. Целый выгоревший квартал.

И это не «Люфтваффе» постаралось. А, как уверены немногие оставшиеся здесь местные жители, это русские люди подожгли других русских людей, чтобы отобрать у них землю, построить на этой земле дома и продать квартиры в них другим русским людям. Это — самый центр города, на высоком берегу Дона. Погиб всего один человек. Не война все-таки.

Говнярка — это напоминание о том, что у игр в нищих странах есть еще одна важная функция — зашторивать окна реального мира.

С исландцами мы познакомились как раз в районе Говнярки. В целом им Ростов-на-Дону нравится, «в отличие от Волгограда». Только вот почему в центре города так много сгоревших домов, они не очень понимают. Я попытался было объяснить, что это был поджог, чтобы землю отобрать, но они стали на меня посматривать как на психа и что-то обсуждать на своем непонятном, зычном языке, так что я заткнулся.

Пацаны попросили довести их куда-то поесть. Я довел, и они за это угостили пивом.

— Раз ты журналист, давай я тебя с мэром Рейкьявика познакомлю. Он будет на игре с хорватами, — предложил Йон.

— А вы знакомы?

— Мы все друг с другом знакомы, — ответил он.

— Слушай, а правда, что у вас есть сайт, на котором можно проверить, не родственница ли тебе девушка, которую ты собираешься склеить в баре?

— Это не сайт, а приложение для телефона. Да. Ты логинишься, она логинится, вы прикладываете телефоны, и приложение показывает, родственники вы или нет.

— И часто вы им пользуетесь?

— Нет! — хором закричали исландцы.

— После, — скромно из угла сказал Питер.

— Что после? — переспросил я.

— Проверяли с девушкой после.

— Что показало?

— Нормально, не родственники.

А затем мы вшестером забились в «шоху» к бомбиле (целый квартал Рейкьявика на заднем сиденье) и вернулись в фан-зону смотреть сумасшедшую игру Португалии и Ирана. К ним все подходили и фотографировались. «Быть исландцем в России — все равно что быть красивой девушкой на вечеринке в Исландии: всегда в центре внимания», — шутили они.

Йон сел на горячий асфальт. Достал телефон, открыл фейсбук, посмотрел на меня и сказал: «А в Рейкьявике сейчас третий раз за день снег пошел».

Снег в Рейкьявике пошел, слышите, да?