Даша оценивает людей по одежде. Едет в метро, смотрит на человека и прикидывает про себя: «Куртку вполне можно продать, джинсы — ​отправить в глубинку, а майку только на переработку…»

Чем дольше Даша едет в метро, тем больше пассажиров сами того не ведая входят в фокус-группу фонда «Второе дыхание». Даша свое некрасивое поведение «на раздевание» называет профессиональной деформацией. Чтобы заработать ее, понадобилось 4 года.

Четыре года назад Даша, не чуждая идеям благотворительности, решила с подружками устроить мини-сейл своего девчачьего барахла. Собрались на квартире каждая со своей вешалкой надоевших вещей, фейсбук был в помощь. На организацию сейла потратили 4 тысячи рублей, продали на 134 тысячи. Вырученные деньги передали в помощь выпускникам детских домов в центр равных возможностей «Вверх».

И тогда Дашу озарило: залежавшиеся в шкафах шмотки — ​это ресурс помощи. Материальной и не только.

На первый магазин Charity shop Даша взяла деньги из своих сбережений. Папа помог отремонтировать, мама поддержала словом. Подвальчик на Новокузнецкой, который и сейчас живет без вывески, стал флагманом конвертации ненужной одежды в благотворительность.

Открывая первый магазин, Даша не предполагала, что зайдет так далеко. Идея была простой: есть люди, которые готовы даром отдать ненужную одежду на благотворительность. Даша ее продаст и поможет нуждающимся. Это же круто, когда заскучавший в шкафу пиджак Prada может реинкарнироваться в 100 пар носков для бездомных.

Московская приодевшаяся в тучные двухтысячные публика оказалась отзывчивой на возможность разгрузить гардероб с гуманистическим подтекстом. Всего за 4 года ее эксперимент с вещами преобразовался в бизнес-модель законченного цикла.

На улице Илимской в Бибереве у фонда «Второе дыхание» есть склад. На нем хранится 75 тонн одежды в черных полиэтиленовых мешках. Строго говоря, не хранится, а находится в состоянии транзита.

В день нашего визита в огромном зале склада две женщины сортируют постельное белье. Это совсем недавняя идея — ​собирать еще и постельное белье. Простынку или пододеяльник нужно встряхнуть в две руки, оценить на целостность и понять, какого рода вторая жизнь этому белью предстоит: в качестве ветоши или в первоначальном качестве постельного белья в отдаленном доме престарелых, где качественная простынка — ​олицетворение достойного комфорта.

Вы вообще видели, на каком белье спят старики в российских домах призрения? Даша видела. Лишних эмоций по этому поводу себе не позволяет. Потому что когда на тебя давит 75 тонн мигрирующей одежды, то не до эмоций, а до того, во что полезное можно превратить все это барахло.

То, что приходит на склад из магазинов и точек сбора (огромные оформленные контейнеры множатся по всему городу), здесь сортируют. У постельного белья своя судьба, совсем тряпье пойдет на переработку, небрендовые вещи в хорошем состоянии отправятся в глубинку, где их бесплатно отдадут нуждающимся, брендовые — ​в столичные магазины Charity shop, где их продадут за 10% от приблизительной стоимости, и как раз на эти деньги будет развиваться бизнес, который Даша называет «бизнесом с социальным ДНК».

Такая модель нарисовалась не сразу. Просто за эти несколько лет выяснилось, что вещи (виват эпохе консьюмеризма) не только имеют магическую власть над людьми, приобретающими их, они имеют власть над миром в роли мусора, с которым до сих пор общество не научилось справляться.

Даша волей-неволей стала продюсером укрощения власти вещей. Как это получилось? Спонтанно.

Сначала в магазинах Charity shop принимали только брендовые вещи, но народ в пакеты, которые нес сдавать в магазин, упорно добавлял старые джемперы и растянутые майки, которые душа не позволяла отправить на помойку. Поначалу сотрудники магазинов сами таскали неликвид в мусорные контейнеры. Но когда его объем приблизился к пяти тоннам в месяц, помойки перестали спасать. Вызов был принят, и Даша, которая, надо заметить, немного сдвинута на теме экологии, нашла выход. Теперь некондиционное барахло сотрудницы фонда очищают от пуговиц и молний, а потом отправляют на заводскую переработку. Из хлопка делают ветошь, синтетика превращается в наполнитель для одеял. В Архангельской области в небольшой мастерской из порезанных на ленточки тряпочек ткали коврики. Между прочим, классная вещь — ​домотканый коврик.

Сдавать вещи на переработку — ​убыточное дело. Потому что, чтобы отсортировать вещи, нужно потратить 60 рублей зарплаты сортировщику за килограмм сырья, а завод заплатит только 25. Выходит, чтобы избавить столицу от нескольких тонн мусорного тряпья, нужно заплатить. Даша решила, что платить будут. Она говорит: «Семь процентов того, что гниет на московских полигонах, — ​это текстиль. Почему бы не снизить нагрузку на свалки?»

И вот что еще важно. Из 50 человек, работающих в фонде, девять — ​люди из социально незащищенных категорий. Грузчиков ей «поставляет» ночлежка. «Перед каждыми праздниками я мысленно прощаюсь со своими грузчиками. Они уходят на каникулы и одновременно в запой». Возвращаются редко, но на их место Даша с упорством фанатика, отягощенного социальной ответственностью, берет «новеньких». На сортировке у нее работают женщины, которые находятся в зоне риска по поводу лишения их родительских прав. Работа для них — ​шанс не скатиться в пропасть и сохранить семью.

А самая благодарная публика — ​это ребята из психоневрологических диспансеров. Один у Даши работает на сортировке, другой — ​уборщиком. Она говорит: «Самое важное, что они каждый день на шесть часов вырываются из интерната, где полноценной жизни не может быть по определению. А здесь можно включить наушники и мыть пол под свою любимую музыку. А потом потратить зарплату на свои личные желания».

В этом, по ее словам, нет прямой благотворительности, но есть добавленная ценность к проекту.

Благотворительный фонд без кнопки «помочь» на сайте — ​это нонсенс. Помогать одним, не собирая деньги с других, — ​это почти парадокс.

Бывает, дарители одежды возмущаются: «Называетесь благотворительным магазином, а вещи продаете! В чем благотворительность?» На это им предлагают отнести вещи в церковь, но помнить, что половина пожертвований окажется на помойке как некондиция. Во «Втором дыхании» вещь обязательно пристроят.

И к вопросу о «несправедливой» прибыли с проданных вещей (в продажу уходит 20 процентов собранной одежды). Чтобы проект функционировал, нужно оплачивать работу сортировщиков и продавцов, аренду склада и транспортировку вещей в глубинку. В день, когда мы встречались с Дашей, она после работы на складе отправилась тестировать ближайшую прачечную. Выясняла, можно ли будет сдавать здесь еженедельно 500 кг вещей в стирку. Вещи предназначаются для раздачи бездомным. На некорректный вопрос: «А надо ли стирать с виду чистую одежду для бомжей?» — Даша спокойно ответила: «Мы, перед тем как продать или подарить, стираем все. А бездомные в нашей одежде иногда идут устраиваться на работу». Плюсуем траты на прачечную.

Помните, как в фильме «Человек дождя» герой Тома Круза едет по хайвею за шагающим вдаль братом-аутистом и с отчаянием кричит вслед: «Трусы — ​всюду трусы. И будут трусами, где бы ты их ни купил!»?

Склад на Илимской имеет смысл открывать для свободного посещения каждую четвертую среду месяца, чтобы прививать всех желающих от шопоголизма. Тезис про трусы — ​он ведь про то, что никакая вещь не может иметь особую ценность. Ценен лишь функционал. Созерцание десятков тонн одежды, от которых люди избавились, потому что ни одна шмотка не делает человека счастливым, — ​верный способ десакрализации барахла и столь же верный путь к культуре потребления.

Даша с улыбкой вспоминает: «Когда я была студенткой, моим маленьким счастьем было накопить денег и купить в бутике в «Европейском» топик за шесть тысяч. Простой, черный, но с лейблом, который никто, кроме меня, не видит. Но мне он был очень важен. Смешно…»

Теперь у Даши своего гардероба фактически нет. То есть он есть, но мигрирующего свойства. Когда предстоит важное мероприятие, она просто приходит в Charity shop и покупает платье, к примеру, Хлое за пять тысяч, а после мероприятия возвращает обратно в магазин. «Однажды мне просто жутко захотелось ощутить себя в лабутенах. Я их купила у нас, сходила в ресторан с подружками, а на обратном пути вернулась в магазин, сдала их и ушла в кедах за 400 рублей».

Теперь ее взгляд на вещи диаметрально противоположен: «Я к любым тряпкам отношусь спокойно. Просто тряпка сама по себе ценности не имеет, но одному нашему сортировщику нужно 300 кг тряпок в день, чтобы заработать на жизнь. И если тряпки кончатся, то и у них работа закончится. Поэтому нам не важно — ​принесете вы бренды или ветошь. Вы создадите рабочие места».