Конвой кричал: «Наконец-то!»

В субботу, 9 июня, из ярославской исправительной колонии № 1 вышел Руслан Вахапов. Отец двоих детей отсидел 5 с половиной лет по сфальсифицированному обвинению в развратных действиях в отношении несовершеннолетних.

В сентябре 2011 года его, справляющего малую нужду у дороги (Руслан работал водителем), увидели три девочки, которые, смеясь, рассказали взрослым о дяде, «который, кажется, писал». Был разгар антипедофильской истерии, поэтому с девочками никто не посмеялся.

Руслан предложил вызвать полицию, чтобы разобраться. Полиция не особо разбиралась. На образовавшееся уголовное дело усилиями следствия намотался еще один аналогичный эпизод, который позже, в суде, отвалился как сфальсифицированный. А случай с девочками обеспечил Вахапову 5,5 года.

С тех пор Руслан Вахапов изнутри ломал пенитенциарную систему России. Ломал не один — помогала жена, правозащитники из «Общественного вердикта», и самое главное — мама, Надежда Ивановна Бойко, которая, когда сына посадили, переехала из Армавира в ярославскую деревню Яхробол.

Пытались сломать и Вахапова — его пытали, он писал жалобы, его опять пытали. Сейчас Руслана, несмотря на его некрасивую статью, уважают все зэки ярославской колонии: благодаря активности людей, не побоявшихся заявить о пытках со стороны спецназа ФСИН (помимо Вахапова это сделали еще двое заключенных — фигурант «болотного дела» Иван Непомнящих и Евгений Макаров), массовые избиения в колонии прекратились. В ШИЗО начали кормить чем-то помимо хлеба с водой. Раньше оттуда порой выходили живые трупы.

Но эта история не о грустном.

Суббота, 6.55. Северная окраина Ярославля. Район с поэтичным названием «Резинотехника».

Перед нами — автоматические синие ворота знаменитой ИК-1, расположенной на левом берегу Волги. За спиной — клочок земли, укатанной в асфальт (парковка для посетителей колонии), покосившийся деревянный туалет и лопухи невероятного размера. Это первое, что увидит Руслан Вахапов, выйдя за ворота.

Первое, что он скорее всего услышит, — скрежет тормозов ярославского автобуса. Сегодня суббота, поэтому все утро каждые несколько минут из городских автобусов выходят родственники заключенных с передачками. Вместе с ними из тех же дверей выходит младший обслуживающий персонал колонии. Вертухаи же заезжают за ворота на своих машинах под песни про собачий оскал и саундтрек к шестому «Форсажу».

Электронные часы над КПП спешат на пять минут. Время в тюрьме течет по-другому.

[object HTMLElement]

В 8.23 освобождают Вахапова. Всего сегодня выпустят четверых, но его выпускают самого первого — видимо, от греха подальше. Знаменитый зэк выглядит как обычный зэк: немного сутулый короткостриженый мужчина в серой одежде машет нам серой рукой, по-детски улыбается.

Я говорю Руслану: «Здрасьте, поздравляю» — и жму его сухую руку. Он выглядит так, как будто никуда от ворот отходить не собирается: расставил ноги, взгляд задумчив, никакого киношного удивления и вдыхания воздуха всей грудью. Смотрит поверх людей, ждет кого-то.

Растерянность пропадает, когда перед медленно открывающимися воротами останавливается машина, за рулем которой сидит человек в форме. Окно немного опущено. Из него струйка дыма.

Лицо Руслана становится хмурым.

Окно машины закрывается. Дует, наверное.

На Руслане страшные черные ботинки «под кожу», рубашка, которая ему маловата, штаны с огромными полустершимися буквами «ШИЗО». Всего за срок Вахапов попадал в ШИЗО более 50 раз, он и сейчас вышел на волю прямо из ШИЗО.

Парковка заполняется машинами — приезжает юрист «Общественного вердикта» Ирина Бирюкова с коллегами, приезжают друзья Вахапова — бывшие заключенные этой же колонии. Один из них сразу обнимает Руслана.

— Толян, подожди, это для тебя… Нет, не надо слов, не надо паники. Это мой последний день на «Титанике», — поет Вахапов, и все смеются.

Руслан звонит еще одному бывшему узнику ИК-1 — «болотнику» Ивану Непомнящих, который уехал в Штаты. Он рассказывает, как его вышла провожать вся дежурная смена, а кто-то даже кричал: «Наконец-то!»

На старом Volkswagen приезжает жена Руслана Юля с детьми — Фаридом и Вовой. Девятиклассник Вова в два прыжка оказывается в объятиях отца.

Из-за угла сворачивает красный Nissan с прогнившим днищем. За рулем — родная мама Руслана и крестная мать обездоленных заключенных ярославской колонии Надежда Ивановна Бойко. Из машины выскакивают бывшие сокамерники Руслана — огромный Владимир Ульч и улыбчивый «болотник» Дмитрий Ишевский. Про судьбу подростка-бродяги Вовы Ульча, которого фактически спасли Руслан (в тюрьме), а потом его мама (на воле), «Новая» писала. И про Ишевского, тридцатого фигуранта «Болотного дела», тоже написано немало.

И вот теперь они бегут обнимать Руслана у тех же ворот, из которых когда-то сами выходили. Вахапов прячет пластиковый стаканчик с вином — чтобы мама не увидела. Надежда Ивановна долго не выходит из машины, потом долго стоит, опершись на открытую дверь и опустив голову. Она плачет, согнувшись пополам, и слезы капают на ее зеленую юбку. Руслан подходит к ней, и они долго-долго стоят обнявшись.

Выпив за то, что «в тюрьме нет национальностей, там одна национальность — зэк, а на воле две национальности — хорошие и плохие», мы трогаемся в сторону Яхробола.

Я еду в машине с Ишевским, Ульчем и Надеждой Ивановной.

— Руслик такой худой, заросший, — задумчиво произносит Надежда Ивановна.

— Кстати, хорошо, что я с тобой тогда посоветовался, Ивановна. По поводу голодовки. А то мне бы организацию бунта припаяли, — говорит Ишевский.

Начинают вспоминать зону.

— Самая жопа — это когда стоишь с бензопилой, смотришь вперед. Река, лес, воля — всего 200 метров. Печально тогда на душе становится, — рассказывает Митя.

И вот мы все приезжаем в Яхробол. Садимся за большой деревянный стол, сколоченный бывшими зэками накануне: адвокаты, дети, бывшие преступники, бывшие узники совести, незаконно осужденные, журналисты и Надежда Ивановна. А на столе стоят блины с творогом, пироги из икры, штрулли. Хозяйка говорит тост, благодарит всех, закругляя: «Это еще не конец».

И до самого вечера гуляет народ. За столом очень много говорят про зону, про «время суток — понедельник» (в ШИЗО было непонятно, утро сейчас или ночь), перебирают погремухи знакомых зэков, но в основном все с улыбкой — женщины же все-таки рядом. «Ужасные зэки» умиляются цыплятам Надежды Ивановны и поросенку Чуне, которого Ишевский посадил в кресло и укрыл своей курткой. Руслан долго рассказывает журналистам по телефону про избиения в колонии, а потом возвращается и смеется с сыновьями.

Под вечер я спрашиваю у Надежды Ивановны, почему она в конце своего тоста сказала «всем спасибо, но это еще не конец».

— Ну, сынок, ну как ты считаешь: я могу с этим жить? Моего ребенка обидели. Осиротили моих внуков. За это должен кто-то заплатить? Я все равно не успокоюсь, я старая, мне терять нечего. Преступление, которое совершили они в отношении моей семьи, не имеет срока давности.

Руслан говорит: да ну все это, соберу детей, уеду на море. А когда ему щас сказали 6 лет надзора — и он понимает, что он еще 6 лет как собака привязан к будке. Он не пойдет на выпускной вечер к своему сыну, потому что с буквы их закона он не имеет права пойти на выпускной вечер к своему ребенку.

Из-за чего я заткнулась на эти полтора года? Я уже просто не могла жить с мыслью, что щас проснусь, а мне скажут, что Руслана опять избили. Надо было зажать волю в кулак. Я просто боялась, что дойду до крайности. Но Руслан выжил, вышел. Слава богу, относительно здоровый. А теперь надо разобраться с тем, на ком вся вина.

Мне говорят: у тебя отжившие понятия. Ну хорошо, отжившие так отжившие. Только наш батька недавно клялся соблюдать что, когда присягу принимал? Самые первые его слова. Ага — права человека. А мы что, не человеки, что ли?

Хотя я себя уже за людей не считаю. Я своим животным как мать. А кто я — коза, кошка, чуня — я уже совсем не понимаю. Я три года разговариваю с ними, я с ними разговариваю! Потому что выйти куда-то, с людьми разговаривать, вот эту обиду выплескивать — у меня уже просто нет сил. Но щас дите мое здесь. Я теперь бояться не буду.

Артем Распопов, специально для «Новой», Ярославль — Яхробол