Колебания обменного курса

Ключевой темой переговоров на прошлой неделе между президентом России Владимиром Путиным и канцлером Германии Ангелой Меркель была Украина. И речь шла не только о сохранении газового транзита в случае ввода в эксплуатацию трубопровода «Северный поток-2» — лидеры двух стран дали поручение главам внешнеполитических ведомств еще раз проработать вопрос о миротворческой миссии на Донбассе. Судя по утечкам, которыми, в частности, делится главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов, поручения не дежурные. Путин и Меркель (а ранее, очевидно, Владислав Сурков и его американский визави Курт Волкер) якобы договорились о том, что на территорию, не контролируемую Киевом, будет введен миротворческий контингент. Главное условие — это не будут «солдаты НАТО».

Конечно, если такой сценарий удастся реализовать, то это, как минимум, может решить вопрос о прекращении боевых действий. И тогда можно будет уточнять какие-то политические моменты (постепенно) и гуманитарные (незамедлительно).

Проблем накопилось тьма и ни по одной из них с марта 2015 года, когда были заключены Минские соглашения, не было не то что прорывов, а даже никакого активного движения. Исключением, пожалуй, стал обмен пленными, состоявшийся в самом конце 2017 года. Тогда ключевую роль сыграли позиция президента Путина и активная роль патриарха Кирилла.

Но, во-первых, обменять «всех на всех», как то предписывает «Минск-2», опять не получилось. Как рассказывают источники «Новой газеты» и сами бывшие пленные, решение «отцепить» от обмена россиян было принято в последний момент. Видимо, руководство Украины считает целесообразным их обмен не по «минской линии», а как политзаключенных. Но при этом если Киев борется за своих граждан хотя бы на словах, то Москва вообще молчит.

Во-вторых, пленные получают свою «минуту славы», только когда их встречают первые лица, которым необходимо заработать политический капитал (Украина, напомним, готовится к президентским и парламентским выборам). Вопросы психологической и социальной реабилитации людей не решаются, более того, не в полном объеме выполняются и данные публично обещания. Наверное, поэтому наиболее логичный путь для освобожденного из плена, если он, конечно, не стал инвалидом, — снова идти на войну (там деньги платят). Но если так, то помогает ли такой формат обмена установлению мира?

Таким образом, вне зависимости от миротворцев, придется завершать и процесс обмена пленными. Потому «Новая газета» продолжает рубрику «Всех на всех!» и публикует истории граждан Украины и России, которые по итогам новогоднего обмена оказались на свободе.

«Пленники Донбасса»

— Как я попал в плен? Был бой в Широкино, я был в экипаже БТР. Когда мы перезаряжались, БТР подбили, мы все выскочить успели. Когда я начал отходить в нашу сторону, залетел сам прямо во двор к «сепарам».

Меня, конечно, били. Просто убивали, зубы выдергивали, татуировки хотели срезать.

(мать Чуднецова на тот момент проживала в Макеевке, то есть под контролем вооруженных формирований «ДНР».— Ред.).

Я сидел в 32-й колонии Макеевки, с обычными зеками. Зекам наплевать, откуда ты, они смотрят по поступкам, как ты себя зарекомендуешь. Были у меня терки с ополченцами (из «ДНР». — Ред.) — поначалу мы с ними «закусывались», потом пришли блатные и сказали, что им насрать на политические взгляды, если сиделец все делает по правилам. Потом я общался нормально с ополченцами. Их там много, на Донецком СИЗО из пяти тысяч человек, наверное, половина. Их же там кого попересажали, кого поперестреляли.

Он был из Всевеликого войска Донского (казачье подразделение атамана Козицкого.— Ред.).

До того, как меня поменяли, я сидел на карцере — не все время, но периодически. Пришли ко мне 25 декабря, в оперчасть вызвали, я должен был написать заявление, что не имею претензий к государственной службе исполнения наказаний. 27-го в пять утра сказали сдавать вещи, и я с карцера поехал на обмен.

Со мной не сидел никто из ВСУ, потому что ВСУшники не были осуждены.

После обмена мне помогли волонтерские организации, мне восстановили зубы. Государство пообещало выплаты, сейчас этот процесс движется. Нам должны будут дать разовую помощь в размере ста тысяч гривен. «Азов» официально относится к Национальной гвардии Украины — мне там выплатили всю зарплату за все время, что пробыл в плену. К моему начальству у меня вообще никаких претензий нет. Я получил статус вынужденного переселенца в Мариуполе, встал на очередь на предоставление помощи на жилье. Снова служу в полку «Азов».

— Я приехал домой, то есть в Макеевку Донецкой области. Думал, что на несколько дней, но 4 января 2016 года меня арестовали и сначала держали два месца на подвале МГБ, а когда закончились все этапы оперативного следствия, перевели в Донецкий следственный изолятор. Это было в начале марта 2017-го, потом меня осудили военным трибуналом «ДНР», и 26 июля отправили в Горловку, в ИК-27.

Как меня задерживали? Меня один раз ударили по голове, надели наручники, потом, когда нужно было, чтобы я дал показания, конечно, били. Там не только бьют, но и оказывают моральное давление. Могут подсадить ополченца, который будет тебя прессовать. По крайней мере, со мной было так.

Меня судил военный трибунал, он судит всех людей, проходящих по политическим делам, а военно-полевой суд судит ополченцев, которые совершили преступления по УК ДНР. Есть еще суды районные, городские и вплоть до Верховного. Родственников ко мне на суд пускали, а наблюдателей от ОБСЕ и ООН нет.

Мы, политические заключенные, сидели в так называемых камерах для пожизненного заключения и в карцерах.

У меня была нетяжкая статья, поэтому я поехал на колонию-поселения. Нас под надзором выводили на так называемую свободу, и мы там что-то делали. Работали, ямы копали, на складе работали. Работа эта была принудительная, за отказ могли избить, посадить в изолятор.

У нас в колонии показывал телеканал «Россия-24». Теперь я разбираюсь во всех российских политических ток-шоу. По «России-24» активно муссировали тему с обменом, я знал, что он готовится. Весь декабрь было непонятно, будет он или нет. Но у нас в колонии ловилось еще и украинское радио, и 25 декабря там сказали, что будет обмен. Вечером того дня меня повели в спецчасть писать заявление о помиловании.

27 декабря нас повезли в пропускной пункт в Горловку, чтобы поменять на уголовных преступников, которых запросила сторона «ДНР» и «ЛНР». Конечно, их нужно было отдать, чтобы спасать наших граждан.

Как сложилась моя судьба? У меня есть статус временно перемещенного лица, потому что я приехал с неподконтрольной нашему правительству территории. По поводу статуса пленного мы стараемся сейчас работать с депутатами Верховной рады, для того, чтобы принять закон, который в итоге нам даст статус и права. Я надеюсь,что этот закон будет. Выплаты, которые нам обещали, надеюсь, скоро будут. По крайней мере, я знаю, что министерство оккупированных территорий активно этим занимается. Я надеюсь, что наша власть свое обещание сдержит.

— Меня арестовали 29 ноября 2016 в Луганске. При задержании прессанули, скрутили, обыски провели дома, на работе, у мамы дома. В МГБ («Министерство госбезопасности ЛНР». — Ред.) мне сказали, против меня возбудили уголовное дело за разжигание межнациональной ненависти в соответствии с УК ЛНР. Это за выражение своего мнения в фейсбуке. Но когда они изучили переписку на изъятых дома и на работе компьютерах, в том числе с моими друзьями на территории Украины и с украинскими военнослужащими, сделали переквалификацию дела и добавили мне еще и шпионаж. Меня тогда закрыли на подвал МГБ, там я провел больше шести месяцев. Меня, конечно, там попрессовали слегка — ерунда, если сравнивать с тем, как допрашивали, избивали и мучили военнослужащих ВСУ. У меня не было с ними контактов, но двери там довольно хлипкие, и через них можно было услышать, что происходит. На допрос выводили, а потом назад приносили. Меня один раз побили на допросе, руки и ноги были синие, микроинсульт и отслоение сетчатки, но это все равно не сравнить с тем, что было с остальными.

В суд было представлено два толстых тома скриншотов из моего «фейсбука» и мои очки, которые были сфотографированы для аватарки. Других доказательств не было.

Суд проходил в закрытом режиме: там кроме прокурора, адвоката и судьи никого не присутствовало. Адвокат смог на суде доказать, что обвинение, которое мне выдвинуто, не подкреплено доказательствами, либо они получены с нарушением местного уголовно-процессуального кодекса. В результате доказательства были судьей признаны недопустимыми. Но в середине августа, на оглашении приговора, судья сказала, хоть и нет прямых улик, но по совокупности я все равно признаюсь виновным и приговариваюсь, к 14 годам заключения особого режима.

До обмена я в ожидании апелляции пребывал в СИЗО Луганска, все время в одной и той же закрытой камере повышенной изоляции. Я сидел с уголовниками: убийцы, разбойники, наркоманы. Наша камера была на четыре человека.

Последние месяца три нам в СИЗО дали телевизор маленький — охрана сжалилась. И мы местные новости смотрели. В этих новостях все время рассказывали про обмен, что Путин старается его устроить. А где-то за день до обмена тех, кто сидел по политическим статьям, спускали на первый этаж и заставляли писать два заявления: одно о помиловании, второе на обмен.

В день обмена во время утреннего обхода в СИЗО мне сказали собираться. Через час 16 человек из Луганска посадили в автобус. Мы уже не были в наручниках, хотя когда я был на подвале, там все перемещения только в наручниках и с мешком на голове.

Со мной вместе поменяли парня, с которым я провел полгода на подвале МГБ. Он в совокупности месяцев 15 провел в заключении. Он был военнослужащий армии Украины, стоял на блокпосту станицы Луганской, помогал женщине вещи перенести, и когда он подошел близко к посту «ЛНР», его попытались взять в плен. Он, чтобы не сдаваться в плен, прыгнул с моста, переломал себе все. Его вытащили тогда, прооперировали и отправили на подвал.

После обмена нас привезли в больницу и сделали полностью обследование. Три недели мы лечились, потом нам сказали: ребята, вы в порядке, можете адаптироваться к жизни, как хотите. Мне повезло, потому что меня знакомый пригласил на работу, я снял квартиру под Киевом и тружусь. Документы сделал самостоятельно, так как у меня кроме просроченного паспорта ничего не было. Зимой мне единоразово Луганская обладминистрация выплатила 5000 гривен, чего хватило на месячную оплату моей квартиры.

«Пленники Киева»

— Я служил в Краматорске, в ополчении. В плен я попал при вывозе своих ребят и местного населения. Мы попали на блокпост Нацгвардии. Машину расстреляли, без всяких предупреждений. Я с четырьмя ранениями попал в плен, это было 13 июня 2014 года. Я выжил тогда. А водитель так и считается до сих пор пропавшим без вести, он был из Краматорска сам, его родственникам так и не отдали. Меня кинули в яму, потом привезли в подразделение на вертолете, а дальше уже отправили в СБУ Киева. Толком никто меня не лечил, просто зашили. Применяли пытки, у меня были отбиты ноги, вставляли арматурину в плечевую рану, прокручивали ее. Они сначала решили, что я офицер и состою на воинской службе в Российской Федерации. Но я давно отслужил срочную службу, а до войны устанавливал окна.

Практически сразу предъявили обвинение в терроризме, осудили на восемь лет особого режима. Посадили в СИЗО, там тоже не лечили, сокамерник мне делал перевязки. В СИЗО я пробыл около года, после приговора перевели в Ровненскую область на особый режим. Кормили нас баландой — ее не едят ни кошки, ни собаки, зато прекрасно едят зэки.

Я сейчас очень хотел бы съездить домой, я хочу выехать из «ДНР» легально, чтобы иметь возможность потом еще, если будет возможность, сюда приехать, если начнутся активные боевые действия. Но легально нас просто не выпускают, почему-то стоит запрет на границе, хоть мы проверки прошли во всех инстанциях.

— В ночь с 6 на 7 мая 2014 года в Мариуполе были столкновения около здания горисполкома, зашел батальон «Азов» (подразделение Нацгвардии. — Ред.). Мы стояли в рядах «Антимайдана». «Азов» стал разгонять людей в четыре утра. У нас пропали 15–20 человек, мы начали их искать. Пришли к зданию РОВД, где уже стояли люди с оружием, но без опознавательных знаков. В это время подъехал «КамАЗ», на котором было написано «Азов Интекс», и два автобуса. Оттуда выскочили 60–80 человек и сразу началась стрельба, люди побежали кто куда. Вот тут меня и задержали.

Кинули в автобус и стали избивать. Привезли нас в Мариупольский аэропорт, потом я потерял сознание от ударов, меня приподняли, умыли. Допрашивал нас Мосийчук (на тот момент «спикер» батальона «Азов», сейчас депутат Рады от Радикальной партии. — Ю. П.). Требовал, чтобы мы рассказали о россиянах среди нас, и кто нам платит деньги. Он проткнул мне ногу штык-ножом, потом переломал мне два пальца прикладом, чтобы я им на камеру наговорил то, что они требовали, но я ничего не сказал. Тогда я им стал не нужен, и они стали избивать других ребят.

Меня перевели в Запорожье. Обвинили в том, что я захватил блокпост и похитил людей, там же был суд. Доказательств моей вины не было. Осудили на 12 лет с конфискацией имущества. Первая апелляция уменьшила срок до 8 лет, по состоянию здоровья. На кассации дали отмену приговора и отправили мое дело на пересмотр в первую инстанцию. Там мне опять дали 12 лет.

Условия содержания в СИЗО были нормальные, сидели по два человека в камере. В лагере нас политических было всего четыре человека, двое получили маленькие сроки и уже находятся на свободе, а одного осудили по статье «убийство», чтобы он не попал под обмен.

Я сидел в камере с АТОшником, он уступил мне нижнюю нару, так как у меня был поврежден позвоночник, а сам лег наверх. Он артиллерист, сам запорожский, а закрыли его за то, что он не захотел выполнять приказ командира. Со мной еще один «айдаровец» (боец добровольческого батальона Нацгвардии «Айдар». — Ред.) сидел. Его вместе с группой лиц судили по ст. 115 УК Украины (разбой), ст. 146 (похищение).

В декабре 2017 года была верификация перед обменом. Работники СБУ вызвали нас, начали с нами общаться. В ночь с 26 на 27 декабря к нам заезжала Ирина Геращенко (первый зампред Верховной рады. — Ред.) и Валерия Лутковская (уполномоченный по правам человека. — Ред.). Мы просили, чтобы с нами говорили на русском языке. Лутковская сразу согласилась, а Геращенко начала кричать, что она «приставник влады», начала нас называть сепаратистами, террористами, оккупантами. Я, например, не понял, почему я оккупант, я житель города Мариуполя, гражданин Украины. Она обещала порвать наши «помиловки» и наши паспорта, хотя без видеокамер она говорит на русском очень хорошо.

Утром на обмен ушли не все, остались россияне: Олег Доронин, Алексей Седиков, который на костылях был, — у него прострелена нога, пальцы сломаны, нога гниет, аппарат Елизарова ему не сняли, он сам вырывал спицы из ноги. Мы раскидали его вещи между собой и помогали ему передвигаться. Уже всех погрузили в автобусы, заходят в нашу камеру, начинают зачитывать фамилии, и тут пропускают Седикова и Доронина. Мы спросили почему, но нам сказали, что их не помиловали.

Мы не хотели идти без россиян, но когда стало понятно, что их не отдадут, мы им оставили всю еду.

Обмен занял очень много времени, потому что людей снимали с обмена прямо на наших глазах. Человек 50 точно. Кому-то дали документы, кому-то вообще ничего. Мне СБУ перед обменом дала не ту справку об освобождении, я раскрываю, а там вообще левая справка, причем статья 186, у человека там три с половиной года срок. Мне говорят, какая тебе разница, вон автобус на Луганск, поехали. Так мне в Донецк надо! Луганские и донецкие списки были все перепутаны.

После обмена нас привезли в Донецк, поселили в общежитии, накормили, 30 декабря отвезли в больницу, выдали сумки от Красного Креста. Всем мужчинам выдали одинаковые наборы, в которых по пять килограммов муки и гигиенические прокладки. Это, впрочем, все ерунда, у нас есть одна проблема: не все могут оформить документы, и мы до сих пор не получили единовременные выплаты по 5000 рублей, а денег на оформление паспорта у нас пока нет. Еще есть одна проблема — нас не выпускают на территорию РФ. Я не знаю почему, проверку МГБ мы уже прошли.

— Я был задержан за подрыв офиса «Правого сектора» (запрещенная в России организация. — Ред.). Мы действительно подорвали этот офис в Киеве в 2015 году. Нас судили, находились мы до обмена на Лукьяновском СИЗО. На обмен нас повезли четыре человека, один из нас имел российское гражданство, его не обменяли. Всех россиян, семь человек, а также одного эстонца не обменяли. Такой вопрос, если Россия на нас напала, то почему меняют одних украинцев на других украинцев? Это в первую очередь гражданская война.

Мне не дали никаких документов, кроме справки об освобождении, а я переживаю за свою семью, потому что когда меня арестовали, мне сказал один сотрудник СБУ, что они придут в садик за моим внуком. Когда меня били, я их проклял, это была защитная реакция, через полтора месяца руководителя операции по нашему аресту убил «Правый сектор».

Сразу после обмена у меня была эйфория — вам этого не понять. Люди не ценят здоровье, молодость и свободу. Я ценю свободу. Вообще-то я должен был попасть в Луганск, я с Ольгой Кобцевой (омбудсмен «ЛНР». — Ред.) общался все время, она занималась моим обменом. Но я не жалуюсь ни на что, если попал в Донецк, значит, Господь так привел. Мне почти оформили паспорт, бог даст смогу к сестре родной в Россию выехать в гости.

— Я коренной харьковчанин, работал инкассатором в банке. 11 апреля 2015 года зашел к соседке. Через какое-то время дверь в квартиру выломали: штурмовая группа спецподразделения «Альфа». Меня сразу свалили, начали избивать, это продолжалось, около получаса, за это время соседка узнала, что у нее будут обыск проводить. В конечном итоге привезли двух понятых, молодых студентов с харьковской железнодорожной академии. Я объясняю, что квартира не моя, никакой реакции.

В шкаф-купе, среди детского постельного белья, положили гранату со скрученным запалом. У меня есть свое боевое оружие, разрешение на него, в сейфе оно стоит, есть справка, что я не идиот. Я умею обращаться с оружием.

Я лежал на полу, меня метелили, хозяйка их материла. Меня отвезли в СБУ, там проводились воспитательные беседы. Одевали противогаз, трубку зажимали, я ото всего отказывался. Они зашли с другой стороны, сказав, что я своих родственников буду по посадкам искать. Проверять не хотелось, я подписал бумажки, которые они просили. В них я признавал гранату и еще — что захватил таксиста, упаковал в багажник и на его машине поехал и обстрелял военкомат. Потом статьи добавлялись, убавлялись, но так как доказательств в отношении меня не было, меня по сей день так и не осудили. В СИЗО я сидел в камере с «айдаровцами», группа из 9 человек и комбат их подельник был. У них ст. 115 УК Украины (разбой), ст. 146 (похищение), будь здоров они почудили.

Как я попал в обмен? Я звонил из СИЗО к помощникам Дарьи Васильевны (Морозовой, омбудсмена «ДНР».— Ред.), помощнику Медведчука (украинский политик, который активно занимается темой обменов.— Ред.). Сегодня при всех трудностях, я понимаю, что это большое счастье, что я в этот паровоз запрыгнул. Многие из тех, кому надо было ехать и кто был в списках на обмен, в итоге не попали, зато повезли тех, кто этого даже не хотел, кто боялся, что пропадет на стороне «ДНР».

Еще в нашем обмене были уголовники 307 ст. УК Украины, (наркоторговля), 187 ст. УК Украины (разбой.) Мы то между собой общались, друг друга как-то знали, а тут с нами приехали эти уголовники. Откуда они взялись?

Меня на последнем суде просили признать вину, говорили, что я все равно поеду на обмен, но я отказался. Потому что были случаи… Допустим наш харьковский Михалыч Обухтин. Его старенькая мама закладывает свою квартиру, берет кредит в банке, вносит залог, его выпускают, на улице стоят родственники, адвокат, а его сажают в автомобиль сотрудники СБУ, вывозят на границу с РФ вечером, выталкивают из автомобиля, и тут же появляются пограничники, и его задерживают за незаконное пересечение границы. Он им говорит: ну какое пересечение границы, если у меня даже ботинки чистые…

Еще я не стал подписывать «угоду» потому, что там есть пункт о сотрудничестве с СБУ, как минимум по твоему делу. Какой в этом смысл? Я выбрал обмен, и не жалею. У меня сейчас на руках харьковский паспорт, все замечательно, здесь я тоже справки оформил, все тоже хорошо, осталось только госпошлину заплатить, пока нечем, а так бы уже на «ДНРовский» паспорт подал. У меня и карточка есть, а деньги мне, как малоимущему должны вот-вот прийти. Я ни от кого, ничего не требую, но прошу хотя бы: дайте денег заработать. У меня мама в Харькове, она еле пережила три года моей тюрьмы, я хотел бы ее повидать. Я хотел бы в Белгород съездить к родственникам. А так я сижу здоровый мужик, ни денег, ни работы.

Но вы поймите, мы все равно счастливы, мы с 27 декабря на свободе, и я хожу и радуюсь небу чистому, деревьям. Мне на тюрьме трава снилась, хотелось дерево обнять…

— Я проживал в Авдеевке (на линии разграничения под контролем ВСУ. — Ред.), там же был задержан СБУ, за оказание помощи республике («ДНР». — Ред.) и пособничество терроризму. Я партизанил, три года работал в Авдеевке, собирал информацию и отправлял на эту сторону, 1 февраля 2017 года меня задержали, мой украинский паспорт разорвали прямо в доме, но у меня был советский паспорт. Избивали, конечно же, снимал все канал 1+1. Отправили в СИЗО СБУ Киева, потом, по окончании следственных действий, меня перевели в Артемовское СИЗО, потом начался суд. Я сразу признал свою вину, прокурор мне сразу сделал «угоду», и судья осудил меня за отсиженным, и я вышел. За месяц до обмена выпустили.

Я был на свободе, по приезде в Авдеевку за мной установили надзор, и я числился в картотеке. Я там три дня всего лишь побыл и уехал в Красноармейск и там проживал дома, потом мне позвонили из СБУ и сказали, собирай манатки и поехали. Я собрал вещи, потому что жить мне там тяжело, у меня соседи «Правый сектор», жена от меня отказалась, я для них враг народа. Дальше я с постановлением суда, «угодой» прокурора и советским паспортом приехал сюда с обмена. А здесь у меня не принимают заявление об утере паспорта украинского. Я попал в тупик. По советскому паспорту я не могу выехать, но я хотел бы сделать документы.

— Я бывший шахтер, попал под призыв (в ряды ВСУ. — Ред.) в 2014 году, мне на работе перекрыли табельный номер, и я не мог работать, пока не пройду военкомат. Если бы я пошел в военкомат, то меня бы забрали в армию. Я принял решение идти в ополчение. В сентябре 2014 года я приехал в Донецк, службу проходил в Макеевке. В июне 2015 года я попал в плен вместе с россиянином, оба мы были военнослужащие «ДНР», с разведки. Взяла нас в плен диверсионная группа СБУ. Ну, били нас. Он еще разведчик-снайпер, а я разведчик-сапер.

А потом оказалось, что мы живы. Я думаю, что нас спасло, что в плен взяла СБУ сразу, а не батальоны. Потом попал в СИЗО Мариуполя, оттуда на СБУ дергали на подвал тоже. Пытались пробить у нас координаты воинских частей. В итоге нам вменили две статьи: участие в деятельности террористической организации и ведение агрессивной войны. Отправили отбывать наказание в Ровненскую область, в поселок Городище, в исправительную колонию 96. Там я познакомился с россиянами, и вообще, в основном сидели такие, как я.

— Я был задержан 28 мая 2015 года на территории Молдавии, в Кишиневском аэропорту. После чего держали до приезда спецслужб Молдавии. Когда они приехали, им сказали, что я участвовал в сепаратистских организациях на стороне «ДНР» и поэтому подлежу экстрадиции на территорию Украины. Я был передан СБУ. А в материалах дела указано, что я гулял по Молдавии, заблудился и случайно забрел в Украину.

В Молдавии меня не били, а в Одесском СБУ били. Я подписал документы без рассмотрения доказательств, так за три месяца меня осудили, и вынесли мне приговор 12 лет. Отправили в лагерь Дробовичи Львовской области. Там ко мне предвзято относились, но нас спас полный контроль международных организаций. Нас в Дробовичах не избивали, но создавали условия морально-психологического уничтожения. Там был особый режим, и в камерах было по два человека.

Первому замначальника лагеря Олейнику очень не понравилась книжка, которая у меня была с собой «Москва, спаленная пожаром» и «Криминальная Одесса». Изъяли у меня эти книги. Администрация пыталась столкнуть нас лбами с уголовниками, они им говорили, что все проверки из-за нас.

6 декабря 2017 года ко мне пришли и сказали, собирайте вещи — поедете на обмен. 8 декабря мы уехали по этапу, на Харьков. По дороге в Киеве нас посадили тридцать человек в камеру, которая рассчитана на 15. Мы в три смены спали, там были клопы, тараканы. Это был настоящий бомжатник. В Харькове было самое нормальное СИЗО: нам каждому выделили место, выдали одеяла и постельное белье. Дальше был обмен, у меня паспорт украинский есть. Я хочу получить паспорт «ДНР», и поехать в Россию работать. Устал я от четырех лет такой жизни.