«Попадание в «список Титова» подарило надежду на скорое разрешение ситуации»

В феврале 2018 года бизнес-омбудсмен Борис Титов направил президенту России Владимиру Путину перечень из пары десятков фамилий бизнесменов, которых на родине преследуют по неочевидным и даже сомнительным мотивами, вследствие чего предприниматели вынуждены были уехать в другие страны. Титов предложил обеспечить безопасное возвращение этих бизнесменов в Россию, чтобы они могли разобраться со своими проблемами в рамках закона. «Список Титова» вызвал большой резонанс и в СМИ, и в коридорах власти. Одобрительно высказался пресс-секретарь президента Дмитрий Песков. А генеральный прокурор Юрий Чайка 2 апреля на совещании по защите прав инвесторов в Екатеринбурге назвал амнистию для предпринимателей, уехавших за границу, «правильным решением».

Один из участников «списка Титова» — бизнесмен Константин Дюльгеров, уехавший несколько лет назад за рубеж в попытках скрыться от уголовного преследования со стороны силовых структур, которые пытались «вымогать у него деньги» и которые годами выбивали из него «дань». В интервью Дюльгеров рассказал о том, как началась его история противостояния с силовиками и какого результата он ждет от включения в «список Титова».

— Все началось еще в 2000 году. У моего бизнеса возникли проблемы с силовиками, когда меня пригласили на встречу, где «доступно объяснили», что необходимо платить «дань» по миллиону рублей каждый месяц, «иначе будут проблемы». Вы же знаете, какое это было время, — конец 90-х и начало 2000-х: в случае отказа «встать под крышу» бизнес предпринимателей убивали всеми возможными способами. С другой стороны, если платишь, то можно было относительно спокойно работать, даже любые проверки были намного лояльнее.

Я, конечно, согласился — а что было делать? В правоохранительные органы не обратишься — статус у «вымогателей» был высокий, они сами были из этих структур. И так продолжалось до 2007 года.

— Если ранее я просто платил деньги, то затем мне пришлось передать 49 % уставного капитала компании некоему Сергею Кирьянову — зятю генерал-майора Николая Брыкина. Брыкин, к слову, в начале 2000-х руководил налоговой полицией ХМАО, а также состоял на самых высоких должностях в системе МВД. При этом платить мне нужно было и дальше, а новая схема стала лишь способом контроля с помощью своего человека, который даже на подписание договора о покупке доли не явился. Через год я выдвинул свои условия: платить я соглашался, только если Кирьянов будет выведен из состава учредителей, так как мне это доставляло большие неудобства в работе. Со мною согласились, но Кирьянова не было при оформлении и в этом случае.

Вскоре мне показалось, что времена меняются, и в России ведется серьезная борьба с коррупцией, а дань уже можно не платить, я заявил об этом своим вымогателям, попросив оставить меня в покое.

Но на этом все самое худшее только началось. Посыпались угрозы мне и даже моей семье, сожгли мои склады и причинили огромный материальный ущерб. На меня возбудили уголовное дело по факту «мошенничества» — якобы это я обманным путем вывел из состава учредителей компании Кирьянова. Решениями арбитражных судов эти 49 % акций ему вернули, но от меня так и не отстали, а еще и завели дополнительное уголовное дело о подкупе свидетелей, среди которых и тот самый Кирьянов. Показательно, что уголовные дела возбуждались бывшими подчиненными Николая Брыкина.

Да и как вы сами себе представляете эту ситуацию? Разве может простой бизнесмен, грубо выражаясь, «кинуть» партнера, у которого тесть — один из самых высокопоставленных силовиков региона? Причем настолько высокопоставленных, что даже на федеральном уровне у него большой вес. Я вменяемый человек — и, конечно, я этого не делал.

— Нет, не только месть — и экономика, и политика есть. Было время, вскоре после отказа «крышевателям» в уплате дани, когда я решился вступить еще и в публичную борьбу против коррупции. Я начал рассказывать о творящемся в регионе. Моя активность, видимо, помешала кому-то: например, склады сожгли у меня накануне выборов мэра Нижневартовска, и как раз после того, как я публично выступил против региональных властей. Позже я начал поддерживать оппозицию, и давление усилилось многократно.

Я всегда подчеркивал, что мой оппозиционный настрой является именно гражданской позицией, а не политической деятельностью. Я бизнесмен и далек от политики, но мне не нравятся многие процессы, происходящие в России. О переменах, которые нужны России, я говорю честно и открыто.

С помощью своей публичной активности я, может быть, и хотел привлечь внимание к проблеме, что могло помочь в установлении законности. Но получилось совсем наоборот — мое участие в оппозиционных мероприятиях однозначно негативно повлияло на процесс поиска справедливости. Полагаю, было решено заставить меня замолчать любым способом.

— В моем случае просто нет преступления. Предметом этого уголовного дела являются гражданско-правовые отношения в многолетнем арбитражном споре. Состава хищения там нет и близко. Материального ущерба тоже давно уже нет. Даже возмещать ничего не нужно, все давно уже решено в арбитражном суде.

Более того, так называемый потерпевший предъявляет в качестве оплаты доли в уставном капитале ООО две поддельные квитанции на одну и ту же сумму от одного и того же числа к одному и тому же несуществующему кассовому ордеру, чего быть не может и явно говорит об их поддельности. В них даже перепутано (неверно указано) название организации, в которой он якобы приобретает долю, которую я вроде как пытался у него похитить. Доказательства виновности не выдерживают никакой критики! Но следствие не обращает на это никакого внимания. Надеюсь, что все же обратит и поймет, что уголовное дело пора закрывать.

Я никогда не теряю надежды, но вместе с тем абсолютно реально оцениваю ситуацию. Недавний абсолютно страшный пример с убийством в питерском СИЗО бизнесмена-новатора Валерия Пшеничного абсолютно чудовищен, но показателен в плане того, что может грозить предпринимателю в российской тюрьме.

Бизнесмен, обладающий информацией о других преступлениях (например, о коррупции), является угрозой определенным влиятельным лицам, а имеющиеся активы являются лакомым куском для всех: для тех, кто остался на свободе и инициировал его заключение, для администрации СИЗО и для других заключенных.

В таких условиях заключение под стражу должно быть исключительной мерой. Об этом говорят много, даже Владимир Путин отмечал, что предпринимателей прессуют и обирают, а их бизнес оказывается разрушен или захвачен.

Но реальность такова, что система, как и прежде, работает в обвинительном ключе. Возможно, это в каких-то делах и оправдано целями не дать преступнику избежать наказания, особенно за серьезные преступления. Но есть огромное количество дел, которые неоднозначны и сложны, в которых даже может не быть предмета или события преступления, по которым требуется объективное и всесторонне разбирательство, пусть даже именно в рамках уголовного расследования. Такие дела в итоге и страдают от исключительно обвинительно подхода. Ну не может следователь в России быть еще и адвокатом подозреваемому. В числе подобных дел оказалось и мое.

А после возбуждения уголовного дела надежд на оправдание мало. Взятие под стражу — самая популярная мера пресечения у российских судов.

Более того, зачастую следователи прибегают к тому, чтобы усилить тяжесть якобы совершенного преступления. Так, мошенничество в сфере предпринимательской деятельности, которое является преступлением небольшой тяжести, преднамеренно усугубляют, переквалифицируя в крупный или особо крупный размер ущерба или дополняя другими статьями УК. В результате подозреваемый в СИЗО, что не дает ему шансов на полноценную защиту. Дела при таких условиях «разваливаются» редко, в том числе и потому, что правоохранители и их начальники, допустившие такое, могут понести ответственность. Естественно, система скорее будет покрывать, нежели изобличать себя.

Можно было бы надеяться на суд, но, зная, что в стране всего 0,2–0,3 процента оправдательных приговоров становится понятно, что предприниматель после попадания в СИЗО обречен. Да и не только предприниматель.

Считаю проблему системной, которую надо решать и находить баланс между обвинительными и защитными механизмами в уголовном процессе. И, конечно, многое зависит от кадров — тех конкретных лиц, которые ведут уголовные дела, и их начальников, которые руководят этим процессом.

— Я обращался к Борису Титову, но даже не надеялся на подобный эффект. Лично для меня было крайне неожиданным попасть в «список Титова». Да, мои юристы ранее обращались к координатору бизнес-омбудсмена Бориса Титова с ходатайством, в котором указано, что мы просим снять с меня арест для того, чтобы я смог вернуться в Россию, разобраться объективно в своем деле и провести расследование.

Мое дело в России — это чисто хозяйственный спор. Максимум хозяйственный спор — и уж точно не преступление!

На список обратили внимание даже в администрации президента. Пресс- секретарь президента Дмитрий Песков говорил, что список «будет прорабатываться в соответствующих подразделениях администрации президента, в том числе в консультациях с соответствующими силовыми структурами, которые в свое время по тем или иным причинам имели вопросы к этим нашим согражданам». И я согласен с ним, когда он говорит, что «каждый случай уникален» и с каждой историей надо разбираться индивидуально. Но практика показывает, что если президент в курсе, проблемы зачастую решаются очень быстро.

Буквально 19 апреля представитель бизнес-омбудсмена Дмитрий Григориади подтвердил СМИ, что по моему делу идет активная работа, и оно серьезно продвинулось, а также, что Генпрокуратура инициировала проверки в части обоснованности возбуждения уголовных дел. Несколько дел уже переквалифицировали на менее тяжкие статьи.

Таким образом, попадание в «список Титова» подарило надежду на объективный подход и разрешение ситуации. Хочется быстрее покончить с тем бредом, в котором я невольно оказался.

Беседовал Алексей Велехов