За что главного врача районной больницы в Пермском крае поддержали больные и уволило начальство. И почему современная больница в глубинке обречена на упадок
У лифта в коридоре больницы — пустой кювез для новорожденных стоимостью как приличный автомобиль. Если проходящему мимо посетителю лечебного учреждения в силу хронической глупости или склонности к неконтролируемому вандализму придет в голову дернуть за свисающий шланг подачи кислорода или покрутить датчики, то кювез можно будет везти на помойку. В Уинской районной больнице Пермского края, построенной ЛУКОЙЛом за 300 миллионов рублей и напичканной высокотехнологичным оборудованием, за два года существования сменилось несколько главных врачей. Один из них проходил по уголовному делу за мошенничество, другой — Дмитрий Барановский — попытался начать лечить людей по правилам. Барановский продержался меньше полугода. За это время он нажил в Уинском и друзей, и врагов. Уже после увольнения организовал и провел в Уинском митинг за сохранение медицины. Вывел на главную площадь сотню человек. Нетипичный персонаж.
Больница с «приданым»
С безработным доктором-онкологом Дмитрием Барановским встречаемся в редакции. Он на день приехал в Москву встретиться с учредителями нового фонда Доктора Лизы, хочет заниматься паллиативной помощью. Барановскому 30 лет, выглядит лет на пять моложе, имиджево на начальника не тянет, на главного врача — тем более. У него теперь масса свободного времени — устроиться на работу в Перми ему за последние месяцы не удается.
Это странно, что в Перми не нужен доктор-онколог, проходивший ординатуру в онкоцентре им. Н.Н. Блохина на Каширке и поработавший там, автор 20 научных статей и монографий. Хотя если послушать доктора, то становится понятно, почему он не нужен.
«После учебы в Москве я вернулся в Пермь, здесь я родился, все близкие люди у меня в Перми. Отправил запрос в Министерство здравоохранения и мне сразу же предложили Уинскую районную больницу. Я сразу согласился. Когда ехал сюда, ожидал увидеть избушку на «курьих ножках», а увидел современную больницу на четыре с половиной тысячи квадратных метров, с новейшим оборудованием, с родильным отделением и хирургией с операционной эндоскопической стойкой за 15 миллионов. К этому прилагалась кредиторская задолженность на несколько миллионов, потому что оборудование простаивало, и больница ничего не зарабатывала. Рожать и оперировать, даже банальный аппендицит, отправляли в Кунгур, за сто километров от Уинского.
Жилья в Уинском мне не дали. Я в районной управе спросил, как быть. Мне ответили, что можно жить в больнице, а на большее рассчитывать не стоит. Поселился в пустующей палате гинекологического отделения, которое не работало — врача-гинеколога не было.
Справка «Новой
Уинский район входит в состав Пермского края России.
Районный центр — село Уинское — удален от города Перми на 174 км, от железнодорожной станции Чернушка — на 70 км, от железнодорожной станции Кунгур — на 100 км. Численность населения — 10 647 человек.
В первый день пошел осматривать больницу с предыдущим главврачом Гостюхиным. Он мне дела сдавал. Гостюхин уже был под следствием — его обвиняли в незаконном проведении конкурсов на закупку лекарств. В итоге суд присудил 200 тысяч штрафа и два года запрета на занятие руководящих должностей.
Ну вот ходим мы с Гостюхиным по больнице. На первом этаже стоит человек восточной наружности — какими-то пирожками торгует. Увидел меня, бросился навстречу и спрашивает: «А кому теперь платить?» Я не понял сначала: «У вас есть же договор на торговлю, вот по нему и платите». А он: «Да нет никакого договора, я всегда ему платил». И на Гостюхина показывает.
Позже ко мне пошли вереницей больные, которых, как оказалось, он «фильтровал» для дневного стационара за взятки. Они просто не понимали, как им теперь попасть в дневной стационар.
Еще бывший главный практиковал выписку премий сотрудникам больницы, а люди, когда эти премии получали, тихо несли ему наличными.
Самое страшное — все молчали и терпели. Лор-врач приходила ко мне и жаловалась, что Гостюхин требует с нее последний «взнос», и я как-то стал свидетелем такого звонка. Тут уже не выдержал, убедил ее, что без обращения в прокуратуру этот беспредел не закончится, и эта доктор написала заявление. И закрутилось.
Прокуратура потом выяснила, что Гостюхин для ремонта больнички в селе Суда сколотил бригаду из знакомых, получил деньги за работу, а ремонтом там и не пахло.
Дальше еще интересней. В первые дни стал знакомиться с коллективом, вызывал в кабинет и разговаривал. Дошла очередь до хирурга. Спрашиваю, что умеет оперировать. Она помялась и говорит: «Аппендицит могу». Через пару недель случился больной с аппендицитом. Ко мне прибегает старшая хирургическая сестра: «Вызывайте хирурга из Кунгура! Наша доктор оперировала аппендицит один раз, и то восемь часов. Больной чуть не помер». Доктора этого я вскоре отправил на стажировку в краевую больницу».
Оказалось, что в бухгалтерии штат в 180 человек обслуживало пять бухгалтеров и два экономиста с очень приличными зарплатами. А в краевой больнице на 1500 сотрудников работало 10 бухгалтеров. Главный бухгалтер к окладу в 30 тысяч получал еще столько же по дополнительному соглашению. Я спросил: «А какую дополнительную работу вы делаете?» В ответ получил молчание… и ликвидировал эту надбавку.
А зарплаты сотрудников? Одна педиатр со стажем получала по ведомости при полной загрузке 10 тысяч рублей, а другая — 80 тысяч. А у главного экономиста была еще и ставка дворника. Снег, это понятно, он не убирал…»
Барановский, получив в распоряжение очень специфическое наследство, решил выжать из имеющегося ресурса по-максимуму. В итоге у Уинской больницы появился слишком правильный главный врач.
Пермская медицина в цифрах и фактах
Из краткой характеристики состояния системы здравоохранения на территории Уинского муниципального района по итогам 2016 года:
«В Уинском районе увеличился показатель общей смертности (в абсолютных цифрах со 164 до 192 человек). Естественный прирост населения вновь отрицательный. По итогам 2016 года в запущенных стадиях в 100% случаях регистрируется рак пищевода, легких, желудка. Увеличились запущенные случаи рака головы и шеи, прямой кишки…
Медицинский информационно-аналитический центр министерства здравоохранения Пермского края отправил по медицинским учреждениям письмо следующего содержания: «Уважаемые коллеги! Направляем вам для анализа терапевтических участков еженедельный мониторинг смертности и вызовов скорой медицинской помощи. Напоминаем, что на одном участке не должно быть превышения рекомендованного минздравом показателей, а именно: не более 1 умершего и не более 11 вызовов скорой медицинской помощи в неделю».
В марте 2016 года бизнесмен и общественник Евгений Фридман публично потребовал отставки вице-премьера и министра здравоохранения Ольги Ковтун — соратницы прежнего губернатора Виктора Басаргина. Ковтун в одночасье не продлила контракты с 35 главными врачами региональных больниц.
В мае прошлого года жители с. Березовка и Березовского района Пермского края обратились к журналистам и в инстанции с открытым письмом. Они протестовали против закрытия хирургического отделения в Центральной районной больнице, которое только совсем недавно открылось после ремонта.
Кому нужен Барановский
Дмитрий Барановский. Фото: ura.ru
Все последующие пять месяцев он пытался оптимизировать отведенный ему участок здравоохранения по двум фронтам. Вскоре станет очевидно — представления о доступной медпомощи у молодого доктора и пермского минздрава диаметрально противоположные.
Но он успел. Короткая дистанция — не повод отказываться от разбега.
Больница начала зарабатывать. Идеальная операционная с эндоскопической стойкой плюс приглашенные хирурги из Перми в итоге принесли около миллиона прибыли за десяток прооперированных грыж, холециститов, аппендицитов и геморроя. Стали принимать роды. Всего девять уинцев родилось на своей малой родине — все без осложнений.
За все пришлось биться. За роды — труднее всего.
«Я не мог понять, почему при наличии в штате двух акушерок возят рожениц за 100 километров. Если роды стремительные, то хорошая акушерка и без врача справится. В больнице есть неонатолог, реаниматолог, все, чтобы заинтубировать ребенка. Однажды привезли вечером по скорой женщину — вот-вот родит. Я вызвал старшую акушерку. Она пришла в больницу и говорит: «Принимать роды не буду. Пусть ноги крестом ставит и везите в Кунгур». Я ей: «Она же по дороге умереть может!» Акушерка наотрез отказалась. Еле успели женщину довезти до Кунгура — в коридоре приемного покоя родила. Я после этого акушерку уволил».
Эти эпизоды, которые шокировали доктора-идеалиста, были здесь нормой. Не для всех — для приспособившегося большинства.
Оказалось, что больница — мини-версия Родины, покалеченная равнодушной и скудоумной властью. Вскоре доктору дали понять, что он здорово заблуждается насчет того, что ему сойдут с рук попытки навести порядок.
Из пермского минздрава позвонили и стали отчитывать: «Что вы себе позволяете? Роды?» Он на все отвечал: «В федеральном законе написано, что гражданин имеет право получать медпомощь где захочет — по месту проживания, учебы, работы».
Барановский апеллировал к правам больных. Это было самое необычное в его поведении и самое неудобное.
Отстаивание прав больных — это ведь не только доступная помощь, это еще и уважение к страданию. А значит, нужно делать все, чтобы пациент не был лишь единицей отчетности в документах для ОМС.
Доктор Барановский стал менять стиль работы. Он начал проводить обходы больных с лечащим врачом и другими специалистами — до него это в больничной жизни не практиковалось. Раз в неделю устраивал врачебные конференции, чтобы анализировать сложные случаи. Короче, испытывал коллектив на прочность и профпригодность.
Глухое противостояние началось, когда он попросил бухгалтерию дать сводку по всем зарплатам и начислениям. Главный бухгалтер тут же ушла в отпуск по уходу за ребенком, причем за внуком, а остальные пять бухгалтеров коллективно объяснили, что в ведомостях не разбираются и зарплату начислять не знают как…
Барановский попросил у пермского минздрава помощи, прислали двух экономистов. Те залезли в компьютер, покопались полдня и тихо уехали. По телефону сказали, что начисление зарплат велось по двойной схеме, не автоматизированно, и они в этом разобраться не в силах. Тогда доктор нашел консалтинговую компанию. Разбор завалов занял две недели. На эти две недели Барановский задержал зарплату.
И именно это стало поводом для того, чтобы ряд обиженных коллег написали на него заявление в прокуратуру.
А он в это время продолжал налаживать работу. Из соседнего села пригласил гинеколога вести прием по выходным. В первый же приемный день выстроилась немыслимая очередь. После доктор сказала: «Я никогда не видела столько запущенных случаев».
Отправил запрос в пермский минздрав на выдачу лицензии по онкологической деятельности, собирался вести прием как онколог. А выяснив, что больница живет практически без дежурного врача, взял на себя эти дежурства. Пятнадцать в месяц. Зарплата на круг — 50 тысяч рублей.
С такими темпами нововведений он мог вылететь из больницы еще раньше. Но до него дошло, что в медицинских кругах бродит сплетня, что он — племянник губернатора, поэтому трогать его опасаются.
«А что вы отвечали на вопрос о родстве?» — «А я уклонялся. Говорил, что предпочитаю не обсуждать это».
Спустя пять месяцев работы Барановского вызвали в минздрав и без комментариев вручили приказ об увольнении. К этому времени подоспела проверка прокуратуры на заявление сотрудников больницы. Выявили следующие нарушения:
1. использовал палату гинекологического отделения в качестве жилого помещения (другого жилья управа ему не дала);
2. заставлял уведомлять сотрудников о собственных больничных, которые они выдавали друг другу (после того как Барановский ввел эту норму, количество больничных с 66 в месяц снизилось до 20);
3. сестра-хозяйка неоднократно стирала и гладила вещи главного врача (доктор отрицает);
4. задержал зарплату на две недели (наводил порядок в бухгалтерии).
Прочитав результаты прокурорской проверки, лично я подумала, что если бы все главные врачи страны имели аналогичный вариант служебного компромата, то у нас был бы приближенный к стерильному административный ресурс.
До Уинского, если ехать рейсовым автобусом, — четыре часа в один конец. Мы с доктором приезжаем из Перми в начале второго, в разгар рабочего дня. Но больница — самое новое и современное строение в Уинском — производит впечатление нежилой. В коридорах пусто и тихо. Идеальная чистота, светлая плитка на полу и двери в стерильные отделения на фотоэлементах. Бывшие коллеги здороваются с доктором через одного.
За время после увольнения Барановского здесь произошло много чего: уволили исполняющего обязанности главного врача, который за короткий срок руководства успел выписать незаконно премии жене-рентгенологу, закрыть хирургическое, сократить койки и 36 сотрудников больницы.
Дмитрий Анатольевич решительно идет вверх. «Я хочу показать вам операционную». Через стеклянную стену видно, что вся аппаратура в операционной отключена, явно что-то уже вывезено. А в бывшей реанимации — склад медтехники. И оттого, что все стоит будто сваленная в кучу старая мебель — не укрытое пленкой, хаотично задвинутое по углам, — возникает ощущение, что все это современное оборудование уже никогда не заработает. Как и кювез, брошенный у лифта. Мы полчаса ходим по этажам. Из встреченных живых душ — несколько человек, ожидающих очереди в физиокабинет на ингаляцию, этажом ниже — женщина у кабинета ЭКГ с мужской курткой на коленях.
Вера Николаевна Лобанова ждет мужа и рассказывает: «Больница эта хорошая. Вот у нас в Аспе (поселок в Уинском районе. —Н. Ч.) больницу сократили, я теперь сюда на такси мужа вожу, автобусы только два раза в неделю ездят. Муж у меня сердечник. Туда-сюда смотаться 400 рублей. Не накатаешься. Сегодня на попутных добирались. Надо чтобы были койки нас лечить. Где-то нас лечить надо?»
Следующие собеседники — дежурная бригада скорой помощи.
В разговор вступают не слишком охотно. «Да какая у нас экстренная помощь! Мы — перевозка. Если что — у нас одно слово для всех болезней: Кунгур. Беременных — в Кунгур на консультацию, ИБС (ишемическая болезнь сердца. —Н. Ч.) — на консультацию. И к хирургу везем, и на рентген. Травматолога у нас нет, кардиолог два раза в неделю по часу принимает, окулист тоже. Роды часто бывают. Но наши беременные привыкли, уже заранее сами все организуют. Сколько ехать? Если быстро — часа полтора. С ребенком несемся за час».
Главный врач Уинской больницы Вылегжанин работает месяц. У него огромный пустой кабинет без единой бумажки на столе.
Разговор с доктором получается короткий.
— У вас очень пусто в больнице. Отчего так?
— Народ всегда приходит утром. Около трехсот человек за день принимаем. Всех уже приняли.
— А сколько отправляете в Кунгур?
— Есть показания — отправляем, нет — не отправляем. Всю помощь оказываем согласно нормативам.
— У вас очень современная больница. Какие у нее перспективы?
— Хорошие. Эта больница будет жить и развиваться.
Уходим мы из больницы по пустому коридору. На первом этаже — ни души.
Весь центр Уинского можно обойти за полчаса. Центральная автобусная станция в кольце магазинов. Здесь красиво — у огромного пруда, примыкающего к сопке, выстроили подобие набережной. Если представить, что в этом месте есть нормальная работа, качественная больница и регулярное сообщение с большим миром, то жить здесь можно. Неплохо жить. Но со всем перечисленным местным не слишком везет.
Обходя Уинское, которое походит на фрагменты пазлов из разных коробок — разрушенные строения прошлого века и сайдинговые коробки для потребностей мелкого бизнеса на одной улице вперемешку, — заходим в старое здание больницы. Барановский, фотографируя большой холл с печкой-голландкой посредине в ошметках отслоившейся краски, опять заводит про свое: «Вы представляете, даже здесь была хирургия, а в новой больнице ее нет»…
В магазине для рыболовных снастей, продавщица на вопрос о больнице заводится с полоборота, не обращая внимания на покупателей: «Да вот как он уехал — вы уж простите, не знаю, как вас зовут (показывает на Барановского), все и посыпалось. У меня ребенок ключицу сломал, а лечить его некому. В Кунгур на скорой повезли. А там ему всего-то бинт в тугой жгут скрутили и плечо замотали. Зачем вся эта больница нужна, если тут такую ерунду сделать не могут? Отгрохали здание, а толку-то… Если у нас тут машина скорой сломается, то мы, считай, все, накрылись…»
Последняя наша встреча — с хирургической сестрой больницы. До хутора, где она живет, по лесной дороге несколько километров. Женщина ждет нас у магазина и сразу начинает рассказывать все, ради чего ждала нас: «Меня зовут Сагура Саводиевна Лужбина. Я 36 лет проработала сестрой хирургического отделения. Когда доктор к нам приехал, хирургию собирались закрывать, а с ним мы оперировать начали. Но нашим докторам не понравилось, что он урезал их ставки. Его убрали, и нас — 36 человек из больницы — сократили с 1 апреля. Люди в поселке недовольны. Нам говорят — реорганизация. Но большинство — за нашего доктора. Он в город людей в онкологию направлял, собирался отделение реабилитации открывать. Я и сейчас пойду за ним, если позовет работать…» На прощание женщина протягивает мне листочки — резолюцию митинга, с подписями односельчан.
Организовать протестный митинг уже после собственного увольнения — это последнее, что успел сделать доктор Барановский для уинцев. Создал прецедент — раньше в пермской глубинке по поводу развала медицины не протестовали. Он успел сказать в мегафон своим бывшим пациентам, что права на достойную медицину надо отстаивать и за больницу надо бороться. Подписалось под резолюцией чуть меньше сотни не слишком здоровых уинцев. В итоге полиция задержала Барановского.
Короче, плохим главным врачом оказался Дмитрий Барановский. Плохим — с точки зрения системы. Боролся за доступную помощь, а должен был за экономическую целесообразность. С целесообразностью у него не срослось. Из принятых в больнице восьми родов ОМС не оплатил ни одни по причине отсутствия на родах обязательного по нормативам врача акушера-гинеколога. Ведь логика любой оптимизации — это чтобы цифры сходились, и поэтому пусть рожающую женщину в ночи везут на раздолбанной машине скорой за сто километров от современнейшей больницы. Она стерпит.
Больница в Уинском — это неизбывная потемкинская деревня. Это фантом, прикрывающий воинствующее равнодушие власти к собственным гражданам. И уникальная патологическая убежденность местного начальничка, местной тетеньки из бухгалтерии с тройным окладом, местного чиновника, что уж они-то ни при каких обстоятельствах не попадут в переплет, когда хирург в уинской больнице окажется их единственно возможным шансом не сдохнуть от прорвавшегося перитонита.
На прощание спрошу у доктора, почему он так отчаянно бьется за больницу. Очевидно же, что проиграет. Уже проиграл. Он ответит непростительно банальной фразой: «Мне очень жалко людей».
P.S.
P.S.
За минувшие месяцы в жизни Дмитрия Анатольевича произошли следующие события:
Кировский районный суд отказал доктору в удовлетворении иска к Уинской больнице. Доктор требовал признать факт его работы как дежурного врача и зафиксировать его в трудовой книжке.
В окно квартиры, где он живет с семьей, влетела здоровая глыба льда.
Попытки найти работу по специальности в Перми оказались безуспешными.
Прокуратура Уинского района признала незаконным закрытие родильного отделения больницы.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»