Народ стоит на своем

Человек рождается и умирает в одиночестве, но свой жизненный путь проходит, глядя в затылок совершенно незнакомым людям. Много песен написано про русскую душу, а вот про место, где эта самая душа доходит до кондиции, ни одной. Очередь. В этом слове и музыка, и пот поколений. Каждый советский человек примерно час в сутки проводил в очереди, иногда даже не понимая, за чем стоит. До войны люди стояли в очередях в мавзолей и буфеты. В 80-е годы — за обувью и одеждой. Когда исчезла водка, люди стояли за водкой, когда появился «Макдоналдс», люди стояли в «Макдоналдс». В очередях влюблялись, делились слухами, ссорились и мирились. Бытовала примета в советском фольклоре: «Если очереди нет, значит, ничего ценного не выбросили». Только вот сейчас проблем с теннисными ракетками, сырокопченой колбасой и мандаринами нет. А мы все равно стоим.

Пенсионеры города Струнино Владимирской области раз в месяц ранним утром стягиваются к магазину «Ерик» за талонами на хлеб. К тому моменту, как благотворитель и по совместительству владелец магазина Мамуд Шавершян успевает вырулить из-за угла, очередь уже напоминает маленькую модель России, заключенную в стеклянный шар. Его можно потрясти — и, наверное, пойдет искусственный снег, как в детстве. Шавершян, переехавший из Армении четверть века назад, вот уже несколько лет в последний день месяца выдает пенсионерам, инвалидам и многодетным по 10 талонов на каждого, которые потом можно обменять в его же магазине на хлеб. Бизнесмен делает это, чтобы «люди жили сыто». Хотя не для всех пенсионеров очередь — необходимость. Некоторые честно признаются, что талоны им в общем-то не нужны. Те, кто так говорит, наиболее активны в обсуждении насущных вопросов.

Еще совсем даже не пенсионер, буйволоподобного вида мужчина в мастерке, расставив ноги, очень красиво говорит о 90-х: «Банк появился, деньги хапанули и фьюх! — делает неопределенный жест рукой. — У нас ФСБ, ДСП — а что толку?»

Небольшая группа обсуждает зарплату полумифического депутата. Неожиданно всплывает цифра в 700 тысяч рублей, услышав которую, многие признаются, что «и сами бы воровали, если бы их в кресло посадили».

Две женщины лет пятидесяти обмениваются критическими репликами про людей нетитульных наций. Одна постоянно говорит слово «хач», а вторая — «чурка», часто ссылаясь на Жириновского. Интересно слушать их, стоящих в очереди за хлебом у магазина «Ерик», владельца которого зовут Мамуд.

Этот народ не победить, но и не исправить: «хачи» в очередях сменили «жидов», депутаты — бандитов, а суть разговоров не изменилась.

В то время как пенсионеры Струнино стоят за хлебом, в 110 километрах к юго-западу от их городка, в Басманном районе Москвы, молодые парни в черных шапках на макушках и девушки с поясными сумками стоят за зрелищами. В клубе Gazgolder выступает наша соотечественница из Иркутска — Нина Кравиц, лучший диджей мира 2017 года по версии MixMag (старейшее в мире издание, посвященное клубной культуре). В этой очереди тоже говорят, тоже о власти, тоже в негативном ключе, но все же разговоры какие-то другие. У одного мальчика друга «приняли совершенно ни за что», другой начитался Макиавелли, третий пристально следит за деятельностью ФБК (пока не запрещенная в РФ организация). Какая-то девушка активно пытается продать свой бумажный браслет — билет на мероприятие. Запястье у нее тонкое — снять можно легко. На перекупщицу не похожа: скорее всего, ей внутри просто не понравилось. А те, кому тоже не понравилось, но у кого запястья оказались толстые, у входа в клуб с горечью говорят о впустую потраченных полутора тысячах рублей. Во всем, как всегда, виноват интернет: о вечеринке все узнали из социальных сетей и, как оказалось, большинство пошло, потому что пошло большинство. Интернет правит миром. Когда-нибудь в твиттере российского блогера появится пост от РПЦ с хэштегом #направахрекламы, а в инстаграме одного рэпера, заслуженного артиста Чеченской Республики, — фотография куполов с длинным размышлением о главенствующей роли православия в жизни русского человека. И тогда очередь на мощи помолодеет, ведь нам в общем-то безразлично где тусоваться.

В Москве стоят иначе, чем в провинции, и за другим. Мне раньше казалось, что в Москве вообще не стоят: ведь не просто так по всему городу развешена реклама портала государственных услуг «Вас здесь не стояло…» — больше вы этого не услышите». Я об этом вспомнил, когда, гуляя по Тверской, возле флагманского re:Store* встретил ребят, вытянувшихся плотной цепочкой. Они стояли там уже за сутки до старта продаж нового iPhone. Тогда я впервые увидел то, о чем знал лишь понаслышке от старших поколений: покупателей записывали в очередь и изредка проводили перекличку. Власти позаботились о людях: подогнали теплый автобус, чтобы ребята могли погреться. В очереди стоял даже грузин — у парня были настоящие усища и куртка Vetements от популярного грузинского дизайнера Демны Гвасалия. И я все порывался спросить у него: пробовал ли он через тетю Нину из Тбилиси?

Позже из СМИ я узнал, что особенно находчивые продавали свои места в очереди за какие-то сказочные деньги. Только никто не купил.

Раз в год, 8 марта, очередь начинает говорить мужскими голосами. Но тюльпаны — это неэкзотично, вот подсолнухи — другое дело. Особенно если они Ван Гога. Отцы твердят о скором отмирании высокой культуры в России, мол, молодежь восприимчива к агрессивным ценностям мейнстрима и совсем не понимает смысловой самодостаточности «истинной культуры». А я вижу, как ровесники рвутся к прекрасному: бесконечные очереди за билетами в Большой, за абонементами в филармонию, на выставки Валентина Серова, Ивана Айвазовского, Рафаэля, шедевров Ватикана. СМИ с замиранием сердца следили за тем, что происходило в этих очередях: полевая кухня, развернутая правительством города, выбитые двери, война с перекупщиками, падения людей на льду, возгласы молодых мам, на которые немолодые дамы отвечали, что у них «тоже есть дети». Народ роптал. Тогда Михалков и Мединский говорили о новой духовности, их оппоненты отвечали, что «количество людей, посетивших соответствующую выставку, явно во много раз превышает количество людей, регулярно интересующихся живописью», что руководство музеев просто не справляется с гардеробами, что «если бы не Путин, сходивший на Серова…». На самом деле просто люди в очереди становятся очень принципиальными: «Я стою уже полчаса. Теперь это дело принципа».

В марте, в самые морозы, в ЦДХ открылась выставка Василия Верещагина, на которой я ожидал увидеть настоящее вавилонское столпотворение. «Первый канал» сделал сюжет про экспозицию, Третьяковка сняла маленький фильм по мотивам картин художника и развернула пиар-кампанию в социальных сетях. Но русская душа непостижима — бутерброды и термос мне не пригодились, потому что на открытии не было никого. Одинокий волонтер, которых Третьяковка в дни наплыва посетителей обычно пытается задействовать по максимуму, лениво сказал по этому поводу: «Просто «Первый» еще не сильно прессанули», а продавец «поздравительных аксессуаров» с вокабуляром героев Шукшина на мой вопрос об отсутствии ажиотажа ответил, что «каникулы прошли, а время культурно развлечься еще не пришло». Время пришло через три дня: в СМИ начали появляться новости о «верещагинской очереди», и в выходной день я с новыми силами побежал в Новую Третьяковку.

Пять часов вечера. На улице минус пятнадцать. У одного из трех входов в музей — очередь человек в семьдесят. Это те, кто стоит за бумажными билетами на выставку, в основном гости столицы и люди старше пятидесяти. В соседнюю дверь изредка прошмыгивает молодежь с электронными билетами, еще реже какой-нибудь одинокий гражданин в сером пальто неспешно восходит по ступеням третьего, самого отдаленного входа. Это серое пальто, например, — друг Третьяковки, а для друзей у нее отдельный вход.

Очередь же обилием одухотворенных лиц напоминает митинги в провинции. Представители старшего поколения держат себя так, будто проглотили шпагу. Надменные выражения их лиц говорят о том, что они просто боятся стать героями сюжета про кашу — во время выставки Серова, например, война за тарелку гречки у полевых кухонь развернулась нешуточная. Этот конфликт получил определенную огласку в СМИ. Но сегодня каши нет. Есть молодцеватого вида дед, который гордо рассказывает мне, что узнал о выставке из интернета, и смущается, когда я шучу, что «узнать-то узнали, а сил купить билеты не хватило». На вопрос о том, зачем очередится, дедушка отвечает: «С Верещагиным просто я давно знаком. Думаю, что он стоит того». А на вид не такой старый.

Артем Распопов, для «Новой»