Забыть про «возраст дожития»

Похоже, старость в России входит в тренд.

Первой ласточкой этого явления стала программа Максима Галкина на Первом канале «Старше всех», которая после нескольких выпусков сбила умилительно-снисходительный тон шоу («эти старики чисто дети!») и придала ему (видимо, это был побочный эффект) социальный месседж — ​люди старшего возраста в России совсем не такие, какими их принято считать.

То есть старики — ​не обуза, не дряхлеющие телом и разумом люди, не иждивенцы и уж точно гораздо большие оптимисты, нежели их дети. И дело тут не только в том, что гости Галкина в свои преклонные годы демонстрировали умения и навыки супергероев, но и в том, что практически каждый из них стремится изо всех сил преодолеть карму «возраста дожития» (у нас в России чиновники умеют дать явлению убийственное определение).

Короче, новый формат развлекательного шоу обозначил четкий вектор: стариков со счетов списывать рано. В неизбежно и поступательно, как и во всем мире, стареющей России этот ресурс не только о проблемах, но и о возможностях тоже.

Как всегда, что-то стоящее и истинно работающее начинает прорываться, если «низы не могут» по-старому. Так вот «низы» уж точно не хотят, и это видно даже на уровне самых депрессивных регионов.

Последние несколько лет я наблюдаю, как в провинции и, что характерно, при поддержке местных департаментов соцразвития открываются различные курсы и кружки для пожилых. Если еще 20 лет назад старичкам предлагался назначенный местным собесом усталый культработник, чтобы петь частушки раз в неделю в местном ДК, то теперь — ​компьютерные курсы, английский, скандинавская ходьба и йога.

На самом деле, переход от условных частушек к йоге — ​это не о смене развлечений, а о смене представлений о собственной старости. Люди, прожившие свою молодость и зрелость в тоталитарных режимах, активно стремятся сменить формат жизни как долга на жизнь в радость.

Что с этим напором стариков делать государству? На этот вопрос попыталось ответить исследование, проведенное институтом социальной политики НИУ ВШЭ «Старение как социально-экономический феномен». Самый парадоксальный и неожиданный вывод: «От старения населения при определенных условиях общество может выиграть».

А чтобы выиграть, государству нужно кардинально поменять представление о ресурсе этого возраста. И сделать это придется хотя бы потому, что благодаря развитию медицинских технологий и диагностики, люди в России стали дольше жить не болея. Тенденция эта будет только укрепляться, и значит, пенсионеров в России будет становиться все больше.

Пенсионный фонд с ними уже сейчас не справляется — ​на выплату пенсий уходит свыше 70% всех социальных выплат, а в отсутствие пенсионной реформы эти расходы будут только расти. По подсчетам, средняя пенсия в России сейчас — ​это полтора прожиточных минимума и 34% средней зарплаты, при этом в реальном выражении она еще не восстановилась до уровня 2014 года.

Собственно, преодолевать фатум бедной старости российские пенсионеры начали достаточно давно. За последние 15 лет приблизительно на 8% увеличился уровень занятости людей в возрасте от 60 и старше. А уровень занятости — ​это ведь не только активное долголетие, это еще и качество жизни. При этом цифру в 8% можно рассматривать двояко: с одной стороны, это не слишком много, с другой, — ​очень даже, если учесть, что работодатель уже 40-летних соискателей зачастую считает «некондиционными».

И вот что интересно: наши люди демонстрируют убедительную тягу к дополнительному обучению. По данным опроса «Готовность к переменам», проведенного в конце 2016 года Левада-Центром, желание пройти переподготовку ради сохранения работы выразили 62% лиц предпенсионного возраста и 46% лиц — ​пенсионного. Ради получения новой работы переподготовку по новой специальности готовы пройти 35%. Этот процент был бы еще больше, если бы не скепсис россиян, столкнувшихся с возрастной дискриминацией при найме на работу.

Юрий Воронин, профессор Московского государственного юридического университета им. О.Е. Кутафина (МГЮА), считает, что сложившийся приоритет молодого работника перед зрелым эволюционно устарел. «Молодой работник ранее был востребован на рынке в силу преобладания физических свойств. А когда работника заменяет робот, то эта опция не требуется. Нужны операторы для автоматов. Для этого реакции у пожилых людей достаточно. И их опыт более предпочтителен. Есть отрасли, где возраст просто необходим, например, — ​судейский корпус. Потому что вынести суждение по житейским вопросам может только умудренный жизнью человек, который способен оценить ситуацию. Как традиционно государство поступает с балериной? В 38 лет она имеет право выйти на пенсию за выслугу лет. А почему это произошло? Потому что кто-то подсчитал, что дешевле отправить ее на пенсию, чем затратить усилия и деньги, чтобы дать ей возможность освоить другую профессию.

Этот подход нужно менять принципиально, потому что дальше откупаться пенсиями будет значительно дороже, чем создавать новые возможности для работы старшему поколению».

Еще один миф относительно низкой «конвертируемости» пожилых людей в современном мире терпит поступательное фиаско. Если найти им подходящее занятие, они могут быть незаменимы.

В интернете можно отыскать ролик о Дэвиде Дэйтчмане, который уже на протяжении 12 лет приходит в отделение детского госпиталя в американской Атланте. Дэвид, по словам сотрудников госпиталя, лучше всех справляется с обязанностями няньки для младенцев. Он часами укачивает малышей, поет им песенки и… никуда не торопится. Подопечные пожилого джентльмена быстрее выздоравливают и никогда не капризничают, когда он рядом. А в Новой Зеландии уже подсчитали вклад пожилых людей, занимающихся волонтерством, и оценили его в 6 миллиардов новозеландских долларов (примерно 243 млрд руб. — ​Ред.).

Евгений Гонтмахер, профессор НИУ ВШЭ, считает, что в России основой волонтерского корпуса могут стать пожилые люди. «Это не старые общественники типа героини Мордюковой в «Бриллиантовой руке». Это люди, которые будут сами осуществлять власть. У нас муниципальные депутаты как правило не получают зарплату. Если это молодые работающие люди, то у них просто нет времени, чтобы нормально этим заниматься. А если депутатский корпус будет из людей «третьего возраста» — ​здоровых, образованных, активных, — ​муниципальная власть будет другой. Действующей, а не формальной. Кроме прочего, пожилые граждане могут, как это не фантастически звучит для российских реалий, стать драйверами экономики. У нас практически отсутствует такая сфера, как туризм пожилых, образование, физкультура и спорт, досуг пожилых. Это тысячи рабочих мест».

Это действительно огромная перспективная отрасль, но с одной поправкой: российские пенсионеры хотя и готовы, но пока не могут платить из своих пенсий за курсы английского языка или за туристические вояжи.

Вообще образ российского пенсионера достаточно специфичен. По данным международного Индекса активного долголетия (ИАД), пожилые люди в России демонстрируют высокий уровень образования даже по меркам развитых стран. В 2012 году 83% 55–74-летних имели полное среднее образование и выше, занимая четвертое место в рейтинге 29 стран (28 стран ЕС и России). В 2016-м этот показатель вырос до 87%. Но, увы, счастливыми их это не делает. Не удовлетворена жизнью треть из них. Еще пессимистичнее представляют свою жизнь пенсионеры только в Португалии, Венгрии, Литве, Болгарии и на Украине.

И со здоровьем у наших людей не очень. Оценивали свое здоровье как хорошее и очень хорошее лишь 6% переступивших 65-летний рубеж, а как плохое и очень плохое — ​39%.

Но вот что интересно, если еще 10 лет назад достойная старость для большинства оценивалась как «спокойная и стабильная, с достойным уровнем жизни», то сейчас на первое место вышли «свобода, путешествия, возможность пожить для себя».

Неизбежно «возраст дожития» в Рос­сии трансформируется в возраст счастья. Хотя бы в мечтах. Что делать государству с образованным, не самым счастливым, не самым здоровым электоратом, но при этом очень жаждущим прожить закат своей жизни ярко и с пользой?

Пока ответа нет. Но игнорировать этот потенциал уже становится критично.