13 квадратов в нехорошей квартире

Ане Яшуниной сегодня исполняется 38. Но она об этом никому не говорит. Вязаный свитер с узорами — не праздничный наряд. Цветов в вазах нет. Признаков торта или праздничных салатов не обнаружено. Пахнет разваренным рисом, который томится на плите.

Аня берет на руки годовалую Алену и качает ее, у Алены проколоты уши, сережки-снежинки. Рядом на полу сидит четырехлетняя старшая дочка — тоже Аня, как и мама; она внимательно наблюдает за сюжетом «Малышариков», включенных на компьютере. Так проходят почти все дни в декрете — круглые сутки Аня с девочками. О себе она почти не думает.

Мы находимся в квартире в московском районе Марьино, 12-й этаж, за окном спешат по домам люди — маленькими черными точками снуют по белому снегу.

С работы возвращается муж Ани — Саша. С небольшим тортиком в пакете — вот и все признаки праздника: у этой семьи нет возможности тратиться на необязательное.

Аня — из детдома. С самого рождения и до шестнадцати лет, как было положено по тогдашнему закону, она там жила, росла, училась. Разводит руками:

— Как исполняется шестнадцать — сразу за порог, дали комнату — и крутись как хочешь!

В 1996 году девушке выделили комнату в квартире — той, где мы находимся. Это сейчас детдомовцам по закону положены отдельные квартиры, а тогда всех вселяли в комнаты. Вот и Аня получила свои 13 квадратных метров. Простенькие обои, двуспальная кровать мамы с папой, деревянная люлька Алены, двухъярусная кровать Анечки — девочка спит на втором этаже, на первом каркас кровати снят и обустроено рабочее место со столом и компьютером.

Живут на тридцать тысяч в месяц — зарплата Саши. Он, кстати, не москвич, приехал из Чебоксар. С ним Аня познакомилась семь лет назад на заводе «Рено». Он там красил бамперы. А она проверяла за ним качество.

Девять вечера, пятница. Садимся пить чай. Праздничный ужин прерывает звонок мобильного.

— Это участковый, срочно просит подойти для дачи объяснений! — удивленно говорит Аня.

В полицию собираются всей семьей. Детей оставлять дома одних нельзя, мама одевает их в зимние комбинезоны.

На стене у участкового — крупного уставшего мужчины за сорок — выцветшая фотография с рыбалки с друзьями. Прямо напротив рабочего стола — старенький телевизор, «Поле чудес». Вся страна у телевизоров, а мы в отделении полиции.

— Вы на прошлой неделе подавали заявление о хулиганстве вашей соседки, — обращается старший участковый Сергей Николаевич Баландин, майор, к Ане. — Вот вы пишете «нападает» — что это значит? Дерется что ли?

— Да, — устало отвечает Аня. Старшая дочка прижалась щекой к плечу мамы, глаза закрываются. Младшую Алену отвлекает Саша, чтобы девочка не заплакала.

Участковый листает документы:

— Вот вы писали президенту России. А участковому сразу можно было?

— Да вас за эти годы столько сменилось — я уже в лицах потерялась! И никто не помогает!

— Это маленькая такая что ли? Со стрижкой? Знаю, вспомнил. Телефон этой мадам знаете? Она сейчас дома? Пьяная?

Выписывает повестку и просит Аню передать соседке. Вот и все, что он может — в очередной раз.

Квартиру Аня и ее семья делят с другой выпускницей того же детского дома — Антониной Кулик. Антонина на год старше Ани, в детдоме они никогда не общались. Но все о ней знали — с 14 лет она пьет.

— В одном интернате росли, а такие разные получились, — тихо говорит Аня.

И во взрослой жизни Антонина пить не бросила — и это превращает жизнь Ани и ее семьи в сущий ад.

Антонину знают во всем доме, во дворе. Она со всеми ругается и лезет в драки.

— Я пыталась с ней налаживать отношения. Прощала ее долгие годы — мы ведь с ней одной судьбы. Но когда же мне свою жизнь начинать, если я дома, как в осажденной крепости?

Соседка не раз по пьяни замахивалась на Аню ножом. Правду сказать, полиция на вызовы приходит регулярно — на прошлой неделе виновницу скандала сотрудники решили забрать в отделение на ночь, но она не могла идти сама, им пришлось нести ее до машины.

— Наутро она вернулась и сказала: «Если еще раз вызовешь полицию — то тебе…». Я не хочу матами говорить.

Только за два неполных месяца этого года полицейских приходилось вызывать пять раз.

Яшунины как-то вызывали скорую, когда соседка бешено кричала. Но врачи отказались принимать вызов: мол, вы не родственники, поэтому не приедем.

Аня ставит на паузу «Малышариков» на компьютере и включает мне видео, снятое на мобильный телефон. На нем короткостриженная сутулая женщина в черном свитере шатается по коридору квартиры и громко ревет: «Уйдите, …!». Заходит в туалет, запирается и продолжает кричать. Аня говорит, такое может продолжаться часами.

В день, когда мы были в гостях у Ани, Антонина пришла домой вечером и заперлась в своей комнате, мы видели ее лишь мельком. Аня просит не тревожить соседку расспросами — иначе день рождения рискует быть испорченным. Но через неделю после нашего визита Аня позвонила мне и рассказала:

— Опять она пришла нетрезвая, кричит, дети боятся. Снова вызвали участкового.

Аня хочет, чтобы ее семью переселили в другую коммунальную квартиру. Пусть даже комната будет меньше, пусть не 13 метров. Лишь бы с хорошими соседями. Многие ее одноклассники нормально живут в коммуналках, Аня говорит о них даже немножко с завистью.

Саша признается, что боится оставлять жену и детей, когда уходит на работу:

— Когда я дома, мы дверь закрываем на ключ и музыку делаем погромче. Старшая дочка постоянно спрашивает нас: «Что с тетей?». Мы говорим: «Болеет».

По закону Аня может требовать от государства переселить ее семью в другое социальное жилье, если тот, кто проживает с ней в квартире, имеет психическое расстройство. Но принудительная госпитализация и освидетельствование в психиатрическом стационаре возможно только в случае, если человек представляет опасность для окружающих. Полиция, однако, не видит угрозы со стороны Антонины Кулик: в 2009 году сотрудники ОВД по району Марьинский парк отказали Ане Яшуниной в возбуждении уголовного дела против соседки — «из-за отсутствия в деянии состава преступления».

Аня написала уже десяток жалоб и обращений в официальные органы. Она начала биться за переселение еще в 2003 году — с сообщений на пейджер тогдашнего мэра Лужкова. Тогда у нее еще не было детей, и из Управления Департамента жилищной политики и жилищного фонда Москвы по Юго-Восточному округу Ане, не моргнув, ответили: размер предоставленного ей жилого помещения не меньше положенной нормы на человека. Хотя Аня вообще-то не на размер комнаты жаловалась. Аня и позже писала в Департамент жилищной политики, когда уже родились дети, когда на 13 квадратных метрах обосновались вчетвером. Но ей отвечают: муж — не в счет, он не может быть поставлен на учет как «нуждающийся», потому что прожил в Москве меньше десяти лет. А площадь жилого помещения почему-то оценивают в 23 квадратных метра, приписывая сюда и кухню, и ванную, и коридор, — и вновь выходит, что на троих вроде даже переизбыток жилой площади.

На заявление в Прокуратуру Юго-Восточного округа пришел ответ: направили запрос в психоневрологический диспансер для рассмотрения вопроса о постановке соседки на учет. Но уточнили: «обращение носит для сотрудников ПНД информационный характер и не обязательно должно повлечь постановку на учет Кулик А.»… Оно и не повлекло.

Аня обращалась и лично к президенту России. Но ее жалобу спустили до заместителя префекта Юго-Восточного округа Москвы Станислава Шеденкова. Тот ответил: «Вопрос замены занимаемой площади Яшуниной возможно решить через Московское государственное коммерческое агентство по оказанию услуг в обмене жилых помещений «Мосжилсервис» или любую риэлторскую фирму».

А у них на всю семью, напомню, — 13 квадратных метров и 30 тысяч рублей в месяц.