«Нужно изображать и нечего стесняться»

Мастерская Салавата Щербакова вмещает несколько десятков работ: макетов или готовых бюстов, для сохранности закутанных в полиэтилен. Под слоем пластика не всегда удается разглядеть детали: фрагменты одеяния, предметы и подписи. Патриархи и герои советской эпохи — мастерская Салавата Щербакова видится своеобразным домом примирения. Лица монументов сосредоточенны, позы торжественны и многозначительны — будь то равноапостольный князь или легендарный танкист. На досках рядом с фигурами висят фотографии, документы, газетные вырезки — то, на основе чего обретают лицо эти добротные, натуралистичные фигуры. В остальном — каждому по эпохе.

В этом году имя скульптора упоминалось во многих СМИ в связи с ошибками, обнаруженными на некоторых из его монументов. На барельефе памятника Калашникову разместилась схема винтовки немецкого конструктора Хуго Шмайссера. А тремя годами раньше, во время установки памятника «Прощание славянки» на Белорусском вокзале, выяснилось, что в скульптурной композиции присутствует изображение немецкого маузера. Неточности неспешный, немногословный скульптор комментирует в философском ключе — «подвел интернет», «ошибки случаются у всех», «некоторые мои ошибки еще не заметили». Другие заметные памятники Щербакова — памятник Столыпину на Арбате, императору Александру I в Александровском саду, патриарху Гермогену и «Вежливым людям» — в Симферополе.

Я спрашиваю Салавата Щербакова, помнит ли он, какой его монумент появился в столице первым, но он предлагает говорить о другом. «Я скажу сразу, что это вопрос неверный», — с чуть снисходительной улыбкой замечает он. И мы говорим о другом — о языке скульптуры, «которому несколько тысяч лет».

— Я считаю, что иду не в общем строю. Сейчас какая общая болезнь? Когда я только начинал, все боролись против устоявшегося соцреализма. «Вот мы — абстракционисты, мы боремся». Сейчас все наоборот — если вы посмотрите работы московских скульпторов, причем я многих уважаю, вы не увидите там ярких авангардных работ. Там будет все уютненько. А тех, кто базируется на простом, без кокетства искусстве, классике или академизме, — таких людей сейчас не так много. Нет такого, что есть некий скульптурный мир, который стремится к прогрессу, а ему противостоят отсталые, замшелые, как я. То, что сегодня называется прогрессивным, наоборот, отсталое. Есть темы, которые нужно изображать, и нечего стесняться. Не везде надо кокетничать.

— Памятники ставятся народом. Мы все присутствуем в историческом процессе. Коммунизм победил Россию, потом Россия исторгла коммунизм. Когда это случилось, Россия стала искать свои корни. А корни, они все на виду — Крещение Руси, князь Владимир.

— Если он будет неискренне делать, то у него ничего не получится. Ну как Андрей Рублев писал иконы. А мог бы он быть неверующим, не православным?

— Что касается войны идей, посмотрите на судьбу Петра и Февронии. Пошло вот движение по установке им памятников во многих городах. Люди его поддерживают, те, кто за ценности семьи. Мы же не на Западе, где браки между кошками, мужчинами и женщинами разрешены. Это не политическая конъюнктура, а просто нашим людям это несвойственно. Казалось бы, что может быть плохого, когда ставят памятник Петру и Февронии! Да, у них там Средневековье, свои особенности, но такая теплая, своя, родная легенда. Вот кто может быть против? Мне бы трудно было догадаться. И вдруг я слышу по «Эху Москвы»: «Что это за Феврония, она аферистка, заставила Петра жениться на себе, да у них и детей-то не было!»

— Против вашего памятника Петру и Февронии, который планировалось установить в сквере на Большой Сухаревской площади, выступили муниципальные депутаты. С чем вы связываете такую реакцию?

— Война памятников, наверно, была всегда. Памятник означает некую большую идею, верность чему-то. Царям памятники ставили, их снесли, когда пришли другие идеи. Памятник Юрию Долгорукому на Тверской площади был третьим на этом месте за XX век. В 1914 году на этом самом месте был установлен памятник Михаилу Скобелеву. В народе его называли белый генерал — на коне, в белом мундире, с шашкой и эполетами. Простоял три года, снесли — установили обелиск Свободе. И его снесли: казалось бы, по какой причине? Статуя Свободы, социализм, серп и молот. А потому что жена Троцкого скульптору Андрееву позировала. Иосифа Виссарионовича все, что связано с Троцким, раздражало. Статую разломали — ее осколок, голова этой самой жены Троцкого, находится в Третьяковской галерее. И на этом месте стоит памятник Юрию Долгорукому.

— Вас не смущает, что вас упрекают в служении власти, а не искусству?

— «Ой, вы на службе у своего правительства!» Они хотят, чтобы мы не служили своему государству. А вы лучше скажите это другим странам! Вот скажите американцам, «вы что-то слишком на службе у своего американского флага». Да вас сразу там если не разорвут, то затопчут. Поэтому мы все — служим.

— На барельефе памятника Калашникову изображен всадник, пронзающий копьем дракона. Из описания следует, что всадник этот — архангел Михаил. Можно ли считать случайностью, что черты архангела схожи с президентскими?

— А вам бы так хотелось? Я считаю, что это было бы правильно. Но не похоже. Если мы поступаем, как скульпторы XVIII века, то обратим внимание, что на Александрийском столпе у ангела лицо Александра I. Это правильный художнический ход, но сейчас такое время, что это немножко неуместно. Это даже не та тема, которую можно развивать, она тут же будет подхвачена «белоленточниками», которые вокруг этого начнут кувыркаться. А было бы правильно. Вы видели, как воины сейчас домой едут из Сирии? Эти люди, рискуя жизнью, убрали тех, которые головы отрезали христианам. Это борьба, правильно? Ее нужно оценивать? Нужно. С нашей позиции — это борьба добра со злом. Дракона поражает добро. А кто это еще? Дед Мороз, что ли? Это мы, это Путин. Это позиция художническая.