Вадим Жук — поэт. Хотя многие знают его как драматурга, актера, сочинителя капустников. Жук — свободный художник. Летает, где хочет. Театральные спектакли, анимационное и игровое кино, премии, церемонии, Петербург, Москва, Нижний. Отличительная черта — блистательная способность к импровизации, основанная на энциклопедическом знании литературы, чувстве стиля. Его стихи штучные: шутейные, философские. Он откликается на происходящие события в стране, поднимаясь над проблемами и невзгодами, устремляясь к высшему смыслу бытия. Но прежде всего Жук — лирик. Нежный, тонкий, ранимый. Сочинитель своего пространства, внутри которого строфы связываются в смыслы, образуя целое. В его поэзии электричество лирического переживания, к которому не может не подключиться читатель. В день рождения «Новая» публикует новый январский цикл поэта.
С прежним живу на земле интересом,
Столько вопросов — что голых
на пляже:
Было ли что у Наташи с Дантесом
Или напрасно все эти лепажи?
Населены ли высокие звёзды?
Можно ли снег настоять на спирту?
У воробьёв есть какие-то гнёзда,
Или они как-то так — на лету?
Или вот люди, обычные люди,
Я до сих пор до конца не просёк:
Мы — в смысле люди — мы были
и будем
Или немного побыли и всё?
01.01.18
Так и ходили мы с нею по кругу,
Так и протягивал к дереву руку
Свет от вечерних фонарных столбов;
Я про любовь, а она про разлуку,
Я про разлуку, она про любовь.
Словно — ни счастья, ни горя, ни муки,
Только полётные снежные звуки
Из ледяных световых коробов,
Только и есть, что любовь да разлуки,
Только разлуки, только любовь.
02.01.18
Как будто кем-то сожжены
Все петербургские мосты,
Как будто мы окружены,
Безмолвным слоем пустоты.
Как будто в этой пустоте
Я заблудился и пропал,
Как будто ангел улетел
С Александрийского столпа.
Как будто правят щит и меч
На всё готовою толпой,
По каждой площади — картечь,
И в каждой дворницкой — топор.
И зарастает серым льдом,
И желтой ряской неживой,
Твой петроградский бедный дом,
Твой одинокий, угловой.
04.01.18
Московский снег язык таджикский
понимает,
Как приручённый белошёрстный пёс.
Он сквер покрыл. Он тротуар занёс,
Учебник геометрии ломая.
Предутренний он освещает мрак,
Живущая с годов пятидесятых
Плечистая совковая лопата
Ему простосердечному не враг.
Собравшиеся в радостный комок,
Летучие снежинки-балеринки
Игольчатые подставляют спинки,
Как маленькие кони под скребок.
Красивый дворник поднимает взор,
В нём горького изгнанничества опыт,
Пушистый белый горнолыжный
хлопок,
И бедной дальней родины разор.
07.01.18
Вот и выдали с разводами бумажку,
Будет вроде компенсация за Сашку.
И деньжищи-то, конечно,
огроменные,
Компенсируют за мальчика военные.
Тут, я думаю, Степан Сергеич,
пьяница,
За деньгами обязательно потянется.
Я отец, или мне это только кажется?
Да и чёрт с ним, пусть совсем от водки
смажется.
И Наталье отщипнуть немного
надо бы,
Всё ж она ему давала, всё же радовала.
Таня с Валей, что в «Пятёрочке»
кассирами:
За Чечню-то было меньше, чем
за Сирию.
Это Азия и это тоже Азия.
И почти в два раза меньше —
безобразие!
А потом мы соберёмся в кафетерии,
На Ульяновых в пяти
шагах от мэрии.
С Валентиною да с тою же Татьяною,
И на всех положим страшные
и пьяные.
По соседству с подгулявшими
казаками,
Чтоб не выть осиротевшими
собаками.
08.01.18
Разве мама любила такого?
В. Ходасевич «Перед зеркалом»
С головою, измазанной мелом,
Со страдальческим старческим телом,
С барабанною дрожью в руках
Сходством хоть бы и сантиметровым
Схож ты с гибким, залетным, сосновым?
С раздающим себя Казановой?
С этим — смуглым — в балтийских
песках?
Разве голос твой жёлтый и тусклый,
Проходящий походкою узкой
Коридорами прожитых лет,
Станет снова рапирным и звонким,
Догоняющим лезвием тонким
И девичьих ушей перепонки,
И противника грубый колет?
Ты, прошедший незримые тюрьмы,
Изменён до последнего дюйма,
Ты, живущий, конец торопя,
Нелюбовью и мудростью скован…
Только мама любила такого,
Ей тогда неизвестно какого,
Но такого любила. Тебя.
16.01.18
Запрягай, сестра, упряжку
Быстроногих пуделей,
Да вези меня на Пряжку
В Дом больных душой людей.
Вдоль заледенелой Мойки
Вперегонку с воробьем,
До моей опрятной койки
С проштампованным бельём.
Там безумствуют мужчины
Белокрашенных палат…
Отберите перочинный,
Дайте тапки и халат.
За окошком время свищет,
Тени жмутся возле стен,
Мечется во сне Поприщин,
Герман ищет букву «Н».
Отберите, отберите,
Что тут цацкаться со мной?
Только вот поговорите
О душе моей больной.
На щеке вскочила яма,
На другой расцвёл чирей;
Не крутите руки ямбам,
Отпустите мой хорей!
Дело к ночи. Нету мочи.
Дайте напоследок дней
Глянуть в сказочные очи
Бедной Родины моей.
20.01.18
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»