Последнее в 2017 году заседание комиссии по монументальному искусству Мосгордумы продлилось чуть больше часа. В комиссии пять художников и пять архитекторов. В этот раз комиссия собирает кворум — ​в глубоких креслах вокруг овального стола расположилась дюжина человек.

За этим столом решают, появится ли на улицах Москвы очередной памятник, прямым голосованием. Но прежде проект должен пройти ряд согласований и оказаться в пухлой зеленой папке, которую на входе в зал вручают каждому члену комиссии. В этот раз в ней четыре памятника.

Памятник Сергею Михайловичу Третьякову, младшему брату мецената, предлагается установить у входа в парк «Сокольники». Памятник Марине Цветаевой работы Зураба Церетели — ​во дворе одной из московских школ, памятник Гиляровскому — ​на Хитровской площади. Абстрактную композицию «Мать и дитя» — ​у стен Российской академии музыки имени Гнесиных.

Корреспондент: Татьяна Васильчук / «Новая», Видео: Александра Сорочинская / для «Новой»

Первым в повестке идет Третьяков. Помимо заключений чиновников к каждой заявке, которую рассматривает комиссия, прилагаются гарантийные письма от организаций, которые берутся оплатить памятник. Организации самые разные — ​от Совета ветеранов до окрестных точек быстрого питания. Тут же — ​макеты. К ним, понятно, особое внимание. Папку члены комиссии пролистывают еще до начала заседания.

— Вот этот-то ничего!

— Что тут делает этот камень? Словно домоуправ табличку поставил.

— Оформиловка, не стоит даже рассматривать!

От формы переходят к содержанию. К примеру, памятником Сергею Третьякову руководство «Сокольников» предлагает увековечить вклад московского городского головы в создание парка. Третьяков предложил выкупить парк «Сокольники» для общественного пользования за счет средств городской казны. У комиссии — ​вопросы.

— Помилуйте, какое отношение он имеет к парку? Еще при Екатерине были гуляния в Сокольниках. Тогда надо и Алексея Михайловича увековечить, который там соколиную охоту устраивал. Если мы будем ставить памятники всем руководителям Мосгордумы…

Консенсус находится быстро — ​комиссия поддерживает проект. Памятник Марине Цветаевой работы Зураба Церетели проскакивает без сучка без задоринки, благо что монумент скульптор передает в дар. Доходит очередь и до абстрактной композиции «Мать и дитя». По замыслу скульптора женщина-виолончель держит на коленях дочь-скрипку. Комиссия, впрочем, считывает иные смыслы.

— Где тут мать, где тут дитя? Контрабас с грудями!

— Натянутая аллегория, — ​дипломатично заключает член комиссии.

Вскоре выясняется, что территория академии находится в федеральной собственности: вопрос передают на откуп Министерству культуры. Последний пункт повестки — ​памятник Гиляровскому. В итоге для «короля репортажа» определяют другое место — ​в районе Столешникова переулка. На выходе члены комиссии сдают зеленые папки — ​заседание объявляется закрытым.

— Люди продолжают назначать встречи на Твербуле у Пампуша, — ​замечает москвовед, автор проекта «МосПешком» Павел Гнилорыбов. Так образный язык города трансформировал памятник Пушкину на Тверском бульваре.

И продолжает давать обидные прозвища тем памятникам, что не слишком нравятся. Достоевский страдает геморроем, Вацлав Воровский на Лубянке — ​радикулитом, Петра I работы Зураба Церетели городской фольклор окрестил емким выражением «мужик с газетой сушит трусы», а памятник Пушкину с Гончаровой — ​насмешливым «карлики женятся».

Вопросов этих не счесть. Число памятников в Москве перевалило за 900. Ушедший год должен был быть рекордсменом — ​в городе появилось почти 50 монументов.

Сорок два из них — ​бюсты, установленные Российским военно-историческим обществом в сквере организации. Но главный поставщик патриотической монументалистики изобрел ноу-хау: назвать памятник «экспонатом» и избежать формальностей по согласованию со столичными властями.

По такой схеме в столице появилась трехметровая бронзовая скульптура Ивана Грозного. Из-за протестов жителей монумент не установили во Владимирской области, зато Грозный прижился в сквере — ​в статусе «экспоната».

Но и без «экспонатов» тенденция очевидна — ​волна новых памятников в Москве нарастает.

Больше трети (около 40%) памятников Москвы посвящены событиям Великой Отечественной войны. Владимиру Ленину в Москве установлено 39 памятников, и это абсолютный рекорд. Для сравнения: Александру Пушкину посвящено 9 монументов, почетное третье место делят полководцы — ​Михаил Кутузов и Георгий Жуков.

Больше всего памятников в Центральном округе Москвы — ​около 250, что как минимум в два раза больше, чем в любом другом округе. Гендерный баланс тоже хромает: только один из десяти монументов в столице посвящен женщине.

2017 год был особенным не только по числу памятников, он был разновекторным. Если создание Аллеи правителей и установка памятника изобретателю автомата Михаилу Калашникову вполне вписываются в один ряд, то возведение Стены скорби — ​памятника жертвам политических репрессий — ​из него явно выбивается.

К 27 февраля 2018 года площадь имени российского политика будет открыта в Вашингтоне, в то время как в России «Немцов мост» зачищают даже от импровизированного народного мемориала.

Скандалом года стало открытие памятника советскому инженеру Михаилу Калашникову. Инициатором установки выступило Российское военно-историческое общество, Мосгордума и корпорация «Ростех». После открытия на монументе была обнаружена схема немецкой штурмовой винтовки. Схему демонтировали, но вопросы остались.

Их стоит адресовать прежде всего Российскому военно-историческому обществу. Организация прямо называет направление своей работы по установке памятников «монументальной пропагандой». За шесть лет работы Совет общества, в составе которого Дмитрий Рогозин, Виктор Вексельберг и Сергей Шойгу, принял решение об установке более 200 монументов.

В том же 2017 году организация открыла Аллею правителей в Петроверигском переулке. В сквере Военно-исторического общества появились скульптуры 42 правителей России начиная с Рюрика. Изначально линейка обрывалась на Александре Керенском, но в сентябре на аллее поставили еще шесть бюстов — ​Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко и Горбачева работы скульптора Зураба Церетели. Проект «Декоммунизация» встретил бюст Сталина одиночными пикетами.

Но по-настоящему знаковым событием года стало появление памятника жертвам политических репрессий. Стена скорби скульптора Георгия Франгуляна представляет собой бронзовый барельеф длиной 32 метра с символическим изображением человеческих фигур. На скрижалях по краям монумента слово «Помни» написано на 22 языках, площадь перед памятником вымощена камнями, привезенными из гулаговских мест. Памятник открыли в День памяти жертв политических репрессий в присутствии президента Владимира Путина, назвавшего репрессии «ударом по народу, который чувствуется до сих пор».

Проект уже согласован Мосгордумой. Как и памятники Михаилу Булгакову на Большой Пироговской, Уильяму Шекспиру на Варварке. На Петровке планируют разместить монумент начальнику московской сыскной полиции начала XX века Аркадию Кошко. На Арбате появится памятник погибшим журналистам новой России. Власти согласовали установку в 2018 году монументов Чингизу Айтматову и Александру Солженицыну.

Как показывает опыт 2017 года, возведение памятников становится элементом идеологического противостояния. Активными участниками «войны памятников» становятся московские муниципальные депутаты. Таганка, Якиманка, Сухаревская площадь — ​в городе несколько горячих точек.

Осенью 2017 года депутаты Красносельского района отказались от установки памятника Петру и Февронии на Сухаревской площади. «В середине октября на очередном заседании мы с коллегами рассмотрели запрос комиссии по монументальному искусству Мосгордумы, — ​рассказывает муниципальный депутат Илья Яшин.

Правда, Яшин оговаривается, что «здесь нет борьбы с православием, мы никого не хотим этим решением оскорбить».

Похожая история и на Якиманке с памятником бывшему президенту Узбекистана Исламу Каримову. Депутаты района прошлого созыва проект монумента согласовали, нынешнего — ​пытаются это решение отменить. По словам депутата Якиманки Андрея Морева, жители узнали о появлении памятника одновременно с началом работ по установке постамента. «Мы с коллегами провели голосование и озвучили решение приостановить работы над памятником, — ​объясняет он. — ​Монумент не вписывается в историко-культурный ландшафт района. Настаиваем на том, чтобы вернуть району прежний облик комфортного пространства. Есть вопросы и к личности самого Каримова».

В это время на Таганке руководитель молодежной организации «17 вагон» Дмитрий Захаров выступает против возведения памятника Солженицыну. «Это человек, который предал свою страну, который призывал бомбить СССР ядерными бомбами, — ​заявил он. — ​А сейчас он героизируется». Пока Захаров собирает подписи жителей против возведения памятника, неизвестные оклеивают район оскорбительными листовками в адрес писателя.

Триггером для общества остаются разговоры о возвращении памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь. После провала путча в августе 1991 года под ликование протестующего народа основатель ВЧК был свергнут с постамента. Позже «железный Феликс» переехал в «Музеон». Однако поклонники «рыцаря революции» не оставляют попытку вернуть скульптуру на Лубянскую площадь, в конце декабря КПРФ отправила соответствующий запрос Владимиру Путину. Попытка была уже девятой по счету, но успехом, судя по всему, не увенчалась.

Опрошенных «Новой» москвоведов беспокоят темпы появления памятников в городе.«Из-за обилия монументов в Александровском саду уже не видно Кремля. Я бы ввел в Москве мораторий на возведение любых памятников», — ​замечает Павел Гнилорыбов.

Москвовед и координатор «Архнадзора» Рустам Рахматуллин отмечает, что до насыщения городской среды еще очень далеко, однако не хочется подсказывать скульпторам, где есть места.

«Воплотить гений места чрезвычайно трудно, — ​замечает Рахматуллин. — ​О большей части современных монументов этого сказать нельзя. Мы видим, что памятник Владимиру гением места не становится, памятник Петру I — ​это антигений Москвы. И притом в огромном размере. Антигений диссонирует и травмирует сознание и психику города. Эта травма не исчезнет. Поэтому и разговор о монументе Петра, его демонтаже будет возвращаться».

Общий тренд, обозначенный историками и искусствоведами, — ​либерализация памятников и внимание к трагическим страницам советской истории. Это не только появление Стены скорби, первого общенационального монумента, но и Маски скорби работы Эрнста Неизвестного в Екатеринбурге на месте захоронения 20 тысяч человек, расстрелянных в 1930-х годах, а также развитие проекта «Последний адрес».

Жил, родился, арестован, расстрелян, реабилирован — ​это воскрешение имени, ответ безвременью.

Инициатор проекта Сергей Пархоменко отмечает, — «уже не приходится объяснять, что такое «Последний адрес». В этом году проект набрал скорость — ​в год стабильно появляется 200 табличек. Развитию проект обязан добровольным пожертвованиям частных лиц — помочь «Последнему адресу» можно на сайте проекта.

«Последний адрес» начинался с Москвы и Петербурга, сейчас он охватывает 39 городов. Проект стал международным — ​добавились Чехия, Украина, на очереди — ​Молдавия, Румыния и Грузия.

Еще одним трендом эксперты называют обращение к локальной истории. В Вятке, к примеру, установили памятник единственному уездному фотографу. Появляются памятники жертвам Первой мировой войны, сталинских репрессий, Русско-японской, Русско-турецкой, Крымской войн.

— С одной стороны, это рождает Сталиных, наркомов и местечковых героев соцтруда, — ​отмечает Гнилорыбов, — ​а с другой стороны, появляются десятки памятников местным героям, отечественным самородкам.

Но советские традиции монументальной пропаганды никуда не исчезли; к примеру, идет размножение памятников и их отправка по регионам. «Стандартный бюст Николая II рассылается по всем городам, — ​рассказывает Гнилорыбов. — ​Таких памятников по России уже тридцать. Второй лидер по количеству копий — ​монумент Петру и Февронии, их уже несколько десятков. В итоге в стандартном региональном центре тебя ждут Сталин, Петр и Феврония, Николай II».

По всей стране прошла массовая реставрация памятников Ленину, но резко уменьшилось число Сталиных, отмечает он. Отдельно Гнилорыбов вспоминает Ульяновск, где появилась мемориальная доска, примирившая Александра Керенского и Владимира Ленина. Она появилась на стенах гимназии, где учились оба исторических деятеля.

Памятник Столыпину в Челябинске открыли с третьего раза. Реформатора берегли до приезда первых лиц. Сначала ждали приезда Владимира Путина и Нурсултана Назарбаева, потом — ​губернатора Челябинской области Бориса Дубровского. В итоге покрывало упало в присутствии вице-губернатора.

В Ставрополе появился памятник жертвам Холокоста — ​в Русском лесу, на месте бывшего аэродрома, где в августе 1942 года расстреляли пять тысяч человек. В Новороссийске — ​памятник хамсе, промысловой рыбе, которая в годы войны помогла выжить черноморским городам.

В 2017 году новые памятники появились в Крыму, оба в Ялте. Идея установить монумент Франклину Рузвельту принадлежала горожанам, Александру III — ​властям. К слову, ради памятника российскому императору пришлось принести в жертву теннисные корты — ​едва ли не единственную окрестную спортплощадку, что вызвало недовольство жителей.

Но памятники ушедшего года не всегда про переосмысление прошлого. Подтверждение тому — ​не только открытый в Оренбурге монумент старшему лейтенанту Александру Прохоренко, погибшему в боях за Пальмиру, но и памятник, установленный в Костроме депутатом «Единой России» Владимиром Михайловым.

Трехголовый Змей Горыныч запряжен крестьянским плугом, что, как пояснил на открытии депутат, «символизирует три ветви власти на службе у народа». Все бы хорошо, если бы не надпись на монументе,— «Памятник Свободе».