Школа Тубельского — одна из немногих доживших до сегодняшнего дня авторских школ, которые расцвели в конце 80-х — начале 90-х, когда педагоги-новаторы получили возможность воплощать свои идеи на практике. Александр Тубельский создал Школу самоопределения, основной идеей которой стал личный выбор ученика. Дети стали участвовать в управлении школой, получили возможность самостоятельно выбирать свою образовательную траекторию. В школе отказались от отметок как главного стимула обучения. Плюс кружки, проекты, театральные постановки, экскурсии, уроки в музеях…

Тубельский умер в 2007 году. Следующие 10 лет школу возглавляла его ученица Юлия Грицай. Все это время школа оставалась своего рода заповедником — даже когда в остальных московских учебных заведениях вовсю шел процесс централизации и унификации. Правда, школе №734 все же пришлось объединиться с коррекционной школой №442; при этом в составе школы уже был детский сад.

В мае этого года департамент образования снял Юлию Грицай с поста директора, и новым директором стал молодой кемеровчанин, учитель ОБЖ Сергей Москаленков.

В школе Тубельского к назначению нового директора отнеслись настороженно. Тем не менее учителя и родители решили познакомить его с ценностями и традициями своей школы. И надеялись, что он решит наболевшие хозяйственные вопросы.

Маргарита Ленская-Бараз, мама прошлогодней выпускницы и независимый наблюдатель на нынешних встречах родителей с администрацией, рассказывает: «Мы сразу составили список школьных дел, которые для нас важны и которые мы не хотим терять. Получилось несколько страниц. Тогда мы поделились по группам и в течение всего лета группами ходили к директору и рассказывали — каждая группа про какую-то важную тему. Директор слушал, кивал и соглашался. В образовательный процесс он не вмешивался. Но постепенно все привычные школьные процессы начали тормозиться».

Первое сентября всегда проходило на козырьке школы — нет, нельзя, опасно. Родители устроили в школе благотворительную ярмарку — нет, в школе ничего нельзя продавать за деньги… Усилилась охрана.

Дело даже не в том, что в школу ни войти, ни выйти без пропуска, что от нее требуют участвовать в рейтингах и зарабатывать деньги на дополнительном образовании — все московские школы уже давно так живут, и это не злая личная воля директора, а общая тенденция столичного образования. Дело в том, что сам уклад школы начал необратимо меняться. И меняется он в незаметных мелочах.

Школьные праздники всегда были почти семейными — а теперь 1 сентября выступает представитель Рособрнадзора в форме; на выпускном директор спрашивает, почему не включили гимн, а на Новый год распоряжается снять сделанные детьми гирлянды флагов разных стран мира, потому что не заметил среди них флага России.

«В этом году нам не дали денег на декорации к спектаклю, — говорит восьмиклассница Настя Кузнецова. — Ну ладно, денег нет. Но старые декорации, которые можно было взять, просто выкинули — а ведь мы их сами рисовали, сидели в школе до восьми вечера! Я бы их лучше домой забрала». Возмущает школу даже не то, что делается, а то, как это делается — административно, молча, в приказном порядке. «Постепенно, понемножку подменяются понятия и откусываются маленькие кусочки свободы», — говорит учитель Екатерина Тимашпольская.

«Мы говорим на разных языках», «разговор слепого с глухим» — это я слышала почти от каждого собеседника в школе Тубельского (из них 4 — представители родителей, 6 — школьники, 7 — учителя). Здесь никогда ничего не делалось по административному распоряжению руководителя, здесь все решал Совет школы. Коллегиальность — принцип, на котором она основана.

У директора своя логика — рациональная, административная: декорации хранить негде, держать ворота открытыми — угроза безопасности, спортивное оборудование должно быть сертифицировано, проведение выпускного регламентировано приказом департамента, комплекс травмоопасен и должен быть демонтирован. Родители возражают: причина последней травмы — ребенок споткнулся о плинтус возле комплекса, другой упал на лестнице. «Нам что теперь, и лестницы убрать?» — спрашивают родители.

А школьники в опустевшем холле, где был спорткомплекс, нарисовали мелом на полу классики.

Да, дети любили комплекс, он был важной частью школьной жизни. Но дело не в нем, а в несовместимости органической, демократической, вольной школьной жизни с унификацией, стандартизацией, формализацией, которая подчиняет себе не только внешнюю, но и внутреннюю жизнь школы.

«Дети» — вообще слово не из словаря директора, — говорят родители. — В его словаре есть слово «обучающиеся». «Мы говорим об участии детей в управлении школой, а директор — о развитии ученического самоуправления, — добавляют учителя. — Когда шли выборы в Управляющий совет (а у нас обычно все кандидаты в общем списке — и дети, и учителя — и все голосуют за всех), он никак не мог понять: у вас что, дети за учителей голосуют? Как это? Зачем?»

В петиции, требующей защитить школу Тубельского и отправить Сергея Москаленкова в отставку (на 18 января ее подписали более 15 тысяч человек), речь идет о необходимости восстановить школьные институты самоуправления, фактически отмененные при новом директоре: Совет школы (он, по мысли Тубельского, может наложить вето даже на решения директора), Конституцию школы и Суд чести.

Конституция — свод понятных детям правил, по которым живет школа, — называлась «Имею право». Тубельский считал, что она должна была обновляться каждые три года — потому что люди должны подчиняться законам, которые они сами создали. Позиция директора Москаленкова, говорят учителя, такова: конституция у нас одна — Конституция России, а у школы есть устав. Вообразите, однако, как пятиклассник читает устав школы: «Собственник имущества Учреждения, при недостаточности имущества Учреждения, на которое может быть обращено взыскание, несет субсидиарную ответственность по обязательствам Учреждения, связанным с причинением вреда гражданам».

Суду чести директор не разрешает собраться: «Это меня родители спросят: на какой такой суд моего ребенка потащили? Зачем суд, когда есть дисциплинарная комиссия?» — приводят его возражения учителя и родители. Суд чести — идея Януша Корчака. В него входят старшеклассники и учителя, которых выбирает вся школа — как самых справедливых. Несколько лет назад суд заглох, но в позапрошлом году его восстановили по инициативе детей.

«Как ни странно, основные обращения в суд были от 5–6-классников, — вспоминает Маргарита Ленская-Бараз. — Они уже вышли из-под крылышка учителей началки, которые помогали им разбирать конфликты, но сами справляться с ними еще не научились. И тогда им на помощь приходили старшие». «Здесь важно не только разрешение конфликта, но и межвозрастное общение, и то, что младшие понимают: в школе есть старшие, которые могут их защитить», — говорит учитель Евгения Соловей.

«Суд чести — это орган, который решал проблемы, не поддающиеся административному решению, — рассказывает член суда 11-классник Владимир Шурупов. — В прошлом году мы рассмотрели несколько десятков дел — обычно это дела об оскорблении, обиде, обзываниях, срыве уроков. Эти суды действительно помогали и воспитывали».

Похоже, разногласия между школой Тубельского и ее новым директором — чисто стилистические, как у Синявского с советской властью: Конституция «Имею право» и типовой устав школы, корчаковский Суд чести и дисциплинарная комиссия, граждане школы и контингент обучающихся.

Одна из основных учительских и родительских претензий к директору — невыполнение обещаний. Список бесконечен: у логопедов нет своего кабинета, нет специалиста по ЛФК, который нужен чуть ли не всем детям в третьем корпусе; в том же корпусе до сих пор не работает продленка, так что дети сидят и ждут родителей возле охранника. И так далее, и так далее.

«В июне в школе прошла стратегическая сессия, на которой учителя, родители и администрация выработали дорожную карту развития школы под названием «Открытая школа плюс», — рассказывает учитель Ольга Шавард. — Сейчас ни один из предусмотренных шагов не реализован: дорожную карту надо было утверждать на Управляющем совете, сначала его никак не могли выбрать, теперь он собирается раз в месяц и занимается совершенно другими проблемами».

Но даже если Управсовет что-то решил, директор еще должен издать локальный нормативный акт, чтобы решение вошло в жизнь. А локальных актов нет — например, о дополнительном образовании в детсаду, оно так и не работает. Девятиклассник Ярослав Кручинин, член Управляющего совета, объясняет: «Решения совета тормозятся в том, что касается жизнедеятельности, уклада школы. Решаемыми оказываются экономические вопросы: с ними справляются быстро, понятно и наглядно. А вопрос Суда чести, например, так и не решен. Принятие решений больше не основывается на том, что так будет лучше для ребенка, ученика, гражданина школы. Сейчас авторским школам приходится нелегко. Сейчас особенно трудно тем, кто готов генерировать новые идеи: для этого не хватает свободы».

Эмиль Аюпов формулирует родительские требования лаконично и жестко: «Образец поведения, который дает директор, — невозможен в педагогике. Это человек без моральных обязательств. Он говорит неправду, он не выполняет обещаний. Ему не надо быть рядом с детьми. Его управленческие решения подрывают педагогические основы школы. Мы не хотим играть в революцию — мы хотим, чтобы были дети и была педагогика».

Сейчас школа фактически находится в состоянии итальянской забастовки: предельно точное соблюдение правил и должностных обязанностей приводит к саботажу и параличу деятельности.

Так что демонтаж спорткомплекса стал чем-то вроде выстрела Гаврилы Принципа. Около 70% родителей не привели в школу своих детей 11 января в знак протеста. По словам родителей, директор в ответ отдал устное распоряжение социальному педагогу собрать документы на эти семьи и передать их в комиссию по делам несовершеннолетних, поскольку родители нарушили право детей на образование.

Связаться с Сергеем Москаленковым не удалось: пока этот текст готовился к печати, его не было в школе. Он был занят решением проблемы спорткомплекса. Разработчик комплекса Сергей Реутский и производитель БИОМ предложили свою помощь и назвали срок восстановления комплекса: две недели. Сергей Москаленков выдвинул альтернативный вариант: установить новый комплекс. Когда? «Сроки мы в ближайшее время озвучим однозначно», — ответил директор родителям 17 января. Родители опасаются, что история затянется до конца учебного года.

Теперь все ждут 25 января — на этот день назначено открытое заседание Управляющего совета, которому придется обсуждать вспыхнувший конфликт.

Сказывается ли ситуация в школе на ее повседневной жизни? «В школе заметно напряжение из-за того, что администрация не понимает правил и традиций. Директор с нами не коммуницирует, — говорят восьмиклассницы Арина Злотникова и Полина Шурупова. — Учителя не молчат: мы благодарны им за то, что они обсуждают с нами ситуацию, что никак не пострадали уроки. Но все напряжены».

«То, что всегда было смыслом школы, теперь отодвигается на задний план, — говорит десятиклассница Тася Продан. — Нам дают понять: если хотите — делайте сами, а мы тут ни при чем. Зато потом в отчетности хвастаются. У нас всегда в школе была семейная атмосфера, люди разных поколений общались на равных. Для нас норма, что директор общается с учениками, что мы не куча народу, который просто здесь учится, что мы — семья».

— Сейчас школа Тубельского — одна из немногих школ в Москве, которая не вписывается в систему городского образования. Естественно желание московского руководства ее в эту систему вписать. Способ, которым это делается, — грубый и негодный. У директора ясная позиция: школа должна быть выше в рейтинге, должна зарабатывать деньги, в ней должна быть высокая зарплата, остальное его не волнует. Я точно знаю, что учителя все лето продумывали, как сочетать требования департамента со спецификой школы, стали думать о внебюджетных фондах. Но директор не выдает учителям документов о финансировании школы, не дает Управсовету документов, необходимых для его работы.

Если еще неделю назад я думал, что департамент образования может принудить директора к переговорам и стороны взаимно определят свои отношения в письменном виде, то теперь я думаю, что спасти ситуацию может только назначение нового директора и что это должна быть авторитетная фигура в педагогическом сообществе — либо менеджер-технократ, который получит указания вести себя корректно, решая ту же стратегическую задачу, но ничего не ломая.

— Думаю, разрешение конфликта возможно. Такого рода события и есть содержание образования. Это две недели серьезного жизненного урока. Забастовка из-за комплекса — только результат, следствие столкновения ценностей, следствие управленческих решений. Это богатая педагогическая история в духе Тубельского, ее надо разбирать с детьми.

Я впервые пришел в школу Тубельского 30 лет назад. И я наблюдал там совсем другую картину: родители, воспитанные советской системой образования, так же не принимали Тубельского. На дворе 1987 год — какое еще самоопределение, дайте нам сильную физику и поступление в вуз. Прошло 30 лет — и выросло поколение родителей, которое прониклось укладом, ценностями школы, культурой диалога и обсуждения. Эта система координат вступила в противоречие с другой системой, которая тоже имеет право на существование: когда все должно быть регламентировано, должно соответствовать норме.

Диалог между живой системой ценностей у нового поколения родителей и регламентной системой ценностей директора — это и есть жизнь. У директора не хватило опыта сделать это не только содержанием диалога, но и содержанием педагогики — и это надо преодолевать. Кстати, надо отдать должное департаменту образования, который не стал вмешиваться с административными мерами.

25 января в школе будет заседание Управляющего совета. Он сейчас стал ячейкой гражданского общества. Это свидетельствует о том, сколько мы прошли за эти годы — от родительского комитета, который обсуждает выпускной и подарки, до института гражданского общества, который служит площадкой разрешения конфликта.