28 декабря в Мариинском театре в Санкт-Петербурге и на другой день в Большом зале Московской консерватории прозвучит Ленинградская симфония Шостаковича. Легендарное сочинение исполнит оркестр MusicAeterna под управлением суперзвезды греческого происхождения, российского местожительства и мирового масштаба. Эти предновогодние концерты завершают концертное турне Курентзиса, которое начнется 20 декабря в Перми, где знаменитый музыкант возглавляет Театр оперы и балета имени Чайковского, и охватит Тюмень, Новосибирск и Красноярск.
Фото: РИА Новости
Теодора Курентзиса я впервые услышала в апреле 2005 года, когда в бытность художественным руководителем и главным дирижером Новосибирского театра оперы и балета он привез в Москву на гастроли оперу Перселла «Дидона и Эней» (в концертном исполнении) и «Аиду», которую показывали в Кремлевском дворце. Музыканту тогда было 32 года. Популярность его уже была велика, Перселла пришлось слушать, скорчившись на ступеньках «Школы драматического искусства», а очередь на «Аиду» проходила через весь Александровский сад вплоть до храма Христа Спасителя. Спектакль задержали на час с лишним, последние зрители в темноте сгоняли друг друга с мест, бледный дирижер уже выписывал в воздухе начальные музыкальные фразы, эффектная Амнерис в темных очках кокетничала с упитанным Радамесом, а тот нервно курил, высматривая свою dolce Aida.
О Курентзисе пишут, что он один из самых неординарных и харизматичных дирижеров. Московским зрителям хорошо знакомы его ночные концерты в Большом зале консерватории, на которых они сидят на приставных стульях, стоят по всему периметру зала и с боем прорываются за последним билетом за месяц до назначенной даты. Сравнительно недавно с оглушительным успехом прошел его концерт в московском неоготическом соборе Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии, где прозвучали произведения Стравинского, Шнитке, Перселла и других не часто исполняемых знаменитостей.
Курентзис родился в Афинах 24 февраля 1974 года. С четырех лет учился играть на фортепиано, позже ходил на уроки скрипки. В семье все любили музыку, мать профессионально играла на многих музыкальных инструментах, утро мальчика начиналось с ее игры на фортепиано. В 15 лет он окончил теоретический факультет Греческой консерватории в Афинах, в 16 лет создал свой первый камерный оркестр. В 1994-м приехал в Санкт-Петербург, где поступил в консерваторию по классу легендарного преподавателя Ильи Мусина, воспитавшего Темирканова и Гергиева, а греческого студента считавшего гением. Сам же гений не без опрометчивости полагает, что музыкальный вкус большинства российской, да и зарубежной публики основательно испорчен: она видит в музыке повод для развлечений, тогда как это такое же фундаментальное понятие, как дух или разум.
— Я не хотел быть дирижером, — признается Теодор Курентзис, — пока мне не показалось, что я что-то могу сказать людям. Если пойму, что мне сказать больше нечего, тут же брошу эту профессию.
—Что бы вы хотели им сказать? Например, в «Дидоне и Энее», которую, кстати, так любил Иосиф Бродский, что написал о Дидоне стихи и познакомил с сочинением Перселла Анну Ахматову.
— Я об этом прекрасно знаю. Но чтобы исполнить эту оперу должным образом, нужно иметь соответствующий оркестр и хор. Новосибирский оркестр, на мой взгляд, сейчас лучший в мире, способный играть любую музыку. Как и хор молодых сибирских певцов. Но чтобы привести их в такое состояние, понадобилась огромная работа. Надо иметь в виду, что «Дидону и Энея», оперу со сказочным сюжетом, Перселл написал по заказу женского колледжа для детского праздника. Вообразите себе этот наивный спектакль, где все ненастоящее. И в этом контексте Перселл строит свой мистический код. Никто не знает, как умирает Дидона. Через несколько секунд после ее последней арии амуры уже слетаются к ее могиле. Когда ее успели похоронить? Секрет в том, что Дидона мертва с самого начала, все это происходит в космическом пространстве воспоминаний. Это театр теней, главная тема которого то, что Вагнер позже называл Liebtdstotd — любовь к смерти. Так умирает Изольда, так погибают Ромео и Джульетта. Любовь меняет человека кардинально. Поэтому она так волнует. Апостол Павел в Послании Галатам говорит: уже не я живу, но живет во мне Христос. Есть замечательные слова афонских монахов: если ты умрешь до того, как умрешь, ты не умрешь, когда умрешь. Смерть так же непонятна, как любовь, это некая незнакомая дверь, через которую должен пройти каждый и подвергнуться неизвестной трансформации. Прелесть легенды о Дидоне и Энее в том и состоит, что простые слова вдруг обретают трагический и страшный смысл, раскрывая недосказанное в человеке. Это похоже на раннюю живопись, на византийские иконы. «Дидону» нельзя играть как психологическую драму, она становится фальшивой, мертвой.
—Когда я впервые прочитала, что действие «Аиды» вы перенесли в Чечню, мне показалось это дешевой конъюнктурой. Но увидев, приняла сразу. Тем более что никакой Чечни там нет, а есть горе и разруха, которую несет любая война, есть любовь, которая одинакова что при фараонах, что при современных правителях.
— Все это так, но временная дистанция имеет одну особенность: давние события мы воспринимаем не так остро, как современные, человеческие страсти утрачивают свой накал. Действие оперы Верди, перенесенное в современность, оказывает куда более сильное эмоциональное воздействие. Мы предлагаем зрителям взглянуть на современную драму. Люди, к сожалению, привыкли в театре развлекаться чужой бедой.
—Но театр испокон века выставляет на показ чью-то беду. Начиная с ваших великих соотечественников —Софокла, Эсхила, Эврипида.
— Они не развлекали. Они писали трилогии и сатирические драмы. Это был смех сквозь слезы, эпилог очищения. Актеры играли в масках, чтобы зритель видел не их лица, а свое собственное. Это был урок. А сейчас мы ходим в Большой театр, чтобы увидеть там музейные экспонаты, удовольствоваться зрелищем. Для этого есть оперетта или цирк. Тоже хорошее искусство, но это не театр в высоком понимании.
—Если в Древней Греции люди шли в театр получить урок, значит, они были готовы к этому? Это была такая воспитанная, грамотная публика? В театр же ходили все.
— Не все. Театр посещали только мужчины, занимавшие определенное положение в обществе. Это был золотой век, и в нем жили совершенно другие люди. Театр, точнее амфитеатр, пространство которого было открыто, чтобы мысли и чувства уходили в бесконечность, был отчасти лечебным учреждением, где очищались душа и тело. Назывался этот комплекс Асклепион. Рядом с театром находился храм Асклепия и разные лечебницы. Ничего общего с развлечением. Римляне, завоевав Грецию, сначала строили такие же амфитеатры, а потом воздвигли Колизей, окружив его стенами со всех сторон. И театр убили, тигры стали есть гладиаторов. Удивительно, как все в этом мире связано. Даже православные службы, по сути, вышли из гимнов языческим богам. Вся византийская культура, все церковные ритуалы построены на античных гимнах.
—А что происходит в ХХIвеке?
— На спектакль приходят люди, не прочитавшие и трех книг, и возмущаются: как можно так издеваться над Верди? Певцы, так называемые золотые глотки, уверенные, что опера это только голос, прежде всего виноваты в падении оперной культуры. Однако же драматический театр в Москве очень хорош — благодаря таким фигурам, как Анатолий Васильев, Петр Фоменко, Валерий Фокин, Юрий Любимов, Олег Табаков. А в опере до сих пор ходят в сапогах и убеждены, что наследуют великие традиции. Но опера такое же высокое искусство, как драма.
По окончании Санкт-Петербургской консерватории Курентзис начал работать главным дирижером в Новосибирском театре оперы и балета, где создал два замечательных коллектива — оркестр MusicAeterna и хор New Siberian Singers. И, к слову сказать, вместе с польским режиссером Генрихом Барановским поставил оперу Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», сделав упор на том, как тоскливо жить в глухой провинции.
В 2011 году Курентзис возглавил Пермский театр оперы и балета, куда с ним перешла часть оркестра MusicAeterna, и за несколько лет превратил его в коллектив с мировым именем. В мрачное таежно-тюремное Прикамье нынче едут московские снобы и миллионеры. Изобретательность Теодора Курентзиса (ныне он Федор Иоаннович, так до конца и не избавившийся от греческого акцента) не имеет предела. Будь то авангардная «Травиата» или концерты, на которых слушатели могут лежать на полу, а программки получать на выходе. Как пишет русский Vogue, облик маэстро очень театрален и продуман до мелочей: одежда — только черная или белая. Сам он живет в пермской деревне в часе езды от города, беспрерывно перемещаясь между Веной, Зальцбургом и другими музыкальными столицами мира. Довольно занятно, говорит он, когда летишь дирижировать Венской оперой из Перми, а не из Парижа.
Однако не все местные жители так благодушны к художественному руководителю своей оперы и балета. Курентзиса упрекают в том, что, отказавшись от русского репертуарного театра, он до конца не ввел и забытое понятие антрепризы, сократил (как, по его мнению, устаревшие) количество не только опер, но и балетов, из-за чего многие певцы и танцоры теряют работу. «Неформалу от классического искусства», как его порой называют, Курентзису тесно в традиционных рамках, и он старается их стереть, а публику приобщить к себе, для чего устроил при Пермском театре лабораторию современного зрителя и подумывает о местной консерватории.
В 2014 году Курентзис получил, наконец, российское гражданство и сразу повел себя как активный гражданин — выступил в защиту директора Новосибирской оперы Бориса Мездрича, уволенного из-за скандала с «Тангейзером» (якобы оскорбляющим чувства православных верующих), подчеркнув, что Министерство культуры своими действиями усугубляет раскол в обществе. Контракт Курентзиса с Пермским театром продлен до 2021 года, и он, убежденный патриот провинции, надеется увидеть его новое здание, которое местные власти обещали достроить к 2020 году. Пока, говорит дирижер, музыканты репетируют в спортзалах, балет не помещается на сцене, а крышу сносит ветром.
В 2016 году учредители престижной премии KAIROS, награждая Теодора Курентзиса, подчеркнули, что его творчество отличают неповторимый стиль, самоотдача и артистический риск. Тогда же 50 авторитетных музыкальных критиков назвали его «Дирижером года».
Погруженность в музыку не помешала Теодору Курентзису проявить себя в роли актера и сняться в многосерийном фильме Ильи Хржановского «Дау», причем в центральной роли гениального советского физика Льва Ландау.
Этим летом оркестр MusicAeterna под руководством маэстро Курентзиса стал первым российским коллективом, которому доверили открыть самый престижный в мире музыки Зальцбургский фестиваль, где, встреченный нескончаемыми овациями, он исполнил «Реквием» Моцарта и его оперу «Милосердие Тита». Такой успех интендант фестиваля Маркус Хинтерхойзер определил просто: «На данный момент в мире нет ничего лучше». «Я завоевываю столицы мира из своей деревни», — не без ложной скромности отозвался на это Теодор Курентзис.
Теперь ему предстоит взять еще одну вершину — Седьмую «Ленинградскую» симфонию. Начав работать над ней в блокадном Ленинграде, Шостакович закончил симфонию уже в эвакуации в Куйбышеве, где 5 марта 1942 года прошла ее премьера в исполнении оркестра Большого театра под управлением Самуила Самосуда. Немного позже ее сыграл оркестр Ленинградской филармонии под управлением Евгения Мравинского. В блокадном Ленинграде Седьмая симфония прозвучала в исполнении Большого симфонического оркестра Радиокомитета под управлением Карла Элиасберга 9 августа 1942 года, и день этот, по словам Ольги Берггольц, стал «Днем Победы посреди войны». Симфонию, которая транслировалась по громкоговорителям городской сети, слушали не только жители Ленинграда, но и осаждавшие город немецкие войска. Как потом говорили, немцы просто обезумели, услышав эту музыку. Они-то считали, что город давно умер. После войны туристы из ГДР, разыскавшие Элиасберга, признались ему: «Тогда, 9 августа 1942 года, мы поняли, что проиграли войну».
Теперь за великую партитуру берется Теодор Курентзис, который однажды, споря с коллегами, в шутку обронил: «Я вчера дозвонился до Брамса, и он мне сказал, как надо это исполнять». А вполне серьезно добавил: «Моя интуиция близка к мистике — к тому, что соединяет нас с другим миром». Мы не в состоянии проникнуть в мистические замыслы дирижера, но не теряем надежды, что он и на этот раз до автора дозвонится и нужные указания воспримет.
Ольга Мартыненко —
специально для «Новой»
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»