Сюжеты · Культура

«Новая жизнь» кино

Грузинские фильмы возвращаются в российский прокат

Лариса Малюкова , обозреватель «Новой»
Кадр из фильма «Гогита. Новая жизнь»
Мировая премьера фильма «Гогита. Новая жизнь» Левана Когуашвили состоялась на крупнейшем фестивале документального кино в Амстердаме и вызвала одобрительные отзывы публики и критики. И вот Москва.
Грузинское кино, возлюбленное и взлелеянное когда-то необъятной страной СССР, вместе с разрушением империи от нас отчалило. А в самой республике денег на кино не хватало. Лишь в нулевые оно начало восстанавливать дыхание. В Россию новое грузинское кино вернулось с фильмами Левана Когуашвили. Вначале были «Прогульщики» («Дни улиц») — тонкое, почти тактильное кино про невозможность выбора. Настоящая трагикомедия без надрыва воссоздавала многосложную палитру грузинской жизни. Его «Слепые свидания» уже показывал канал «Культура». И зрители разных поколений вновь восхищались поэзией современного Тбилиси, поэзией кино, в котором дождь, песни, качели-лодочки, свет печали, необязательное встык с драматичным. И снова герой — сорокалетний аутсайдер (в его роли сценарист Андро Сакварелидзе), ищущий свою половину, отчаянно отстаивающий право на любовь.
В «Новой жизни Гогиты» сюжет перекликается с историей «Слепых свиданий». Средних лет мужчина выходит из ворот тюрьмы. Его встречают мама, давний знакомый — священник, соседи, друзья. Седые тетушки плачут. Соседи ропщут: беднякам не везет, был бы богаче, давно бы из тюрьмы выпустили, за что сидел? Как теперь он, сорокалетний, жизнь нагонит? Дальше начинается «свободная жизнь» Гогиты, трудные будни: домашний скот, сено, двор, виноградники, ульи. И все это на фоне осенней непогоды, опустошившей сады и поля, лишившей природу летних соцветий.
Кадр из фильма «Гогита. Новая жизнь»
Гогита не сдается, высматривает себе невесту в соцсетях, с мамой советуется. Выбор невелик: сидел, денег нет. Малопривлекательный жених. Наконец находится одна потенциальная невеста, тоже под сорок. Зовут Мака. Торты печет нечеловеческой красоты. Толстовата, правда. Такую ли невесту желала сыну мама?
Кадр из фильма «Гогита. Новая жизнь»
И начинается самое волшебное, что может произойти в жизни человека. Встреча. Гогита приглашает будущую жену поехать с ним к морю.
Названивает ей, обещает свадьбу красивую, дом будут вместе ремонтировать. На автобусной остановке видим короткое в прямом смысле слова слепое свидание… нет, не буду рассказывать. Скажу лишь, что разворачивается дивная история сближения двух взрослых людей. Будут обиды, разочарования и попытка нащупать точки взаимопонимания.
Знаете, что поражает в этом художественном кино? Снимались в нем не актеры. Обыкновенные люди. Никто ничего не играл, потому что все, что мы видим, — задокументированная реальность, текущая у нас на глазах в неведомом направлении. Не знаю, как удалось режиссеру настолько приблизиться, войти в доверие к своим героям. Будто камеры вообще нет. Есть живые, несовершенные, страдающие от собственного несовершенства, мечтающие о счастье люди. Есть их непростые отношения. Необъятная Мака с усердным серьезом занимается физзарядкой вместе с мамой, чтобы похудеть и понравиться жениху. Мама, как играющий тренер, бегает вместе с дочерью по набережной.
Гогита помогает Маке похоронить отца. Их первый танец в малогабаритке. Подготовка к свадьбе. Это не просто кинороман, сам фильм — роман с кино.
Кадр из фильма «Гогита. Новая жизнь»
Фильмы Когуашвили (не важно, игровые или документальные) во многом проистекают из лучших традиций грузинского кино. Их герои — заблудившиеся в лабиринтах реальности «прогульщики» жизни, неудачники. И не всегда ясно, виноваты ли они в том, что разминулись с благополучием и фортуной, или сама реальность поворачивается к ним изнанкой. Оставляя нерастраченным душевное богатство, невостребованным — рыцарство.
Кадр из фильма «Гогита. Новая жизнь»
В его картинах меланхолия и философический юмор, природный артистизм, неостановимый и непредсказуемый поток жизни, вера в природное благородство человека. При этом кино Когуашвили совершенно самостоятельно, обладает собственным голосом, узнаваемыми чертами, нащупывает новые формы, свой киноязык. Но главное: оно воссоздает пейзаж не вчерашней — нынешней Грузии. Без умиления, лоска. Страны, ищущей свой путь в путаных «лабиринтах действительности». Камера вроде бы наблюдает за этой внешней нескладностью, трудным бытом грузинской глубинки, а на экране из сора будней складывается поэзия, восхитительная гармония, «великого и малого смешенье». И смутные надежды героев обретают странные на первый взгляд воплощенья. Как будто это не они пишут свою жизнь. Как будто сам жизни ход рифмует судьбы.