Неполитический бунт?

Центр экономических и политических реформ (ЦЭПР) ведет системную работу по мониторингу протестов в России с 2016 года, хотя и до этого мы проводили по этой теме социсследования. Мы начали с мониторинга трудовых конфликтов, потому что их в 2015 году вдруг стало много: на предприятиях по всей России начались задержки заработной платы. По сути, сейчас повторяется ситуация 90-х годов, когда также были массовые невыплаты – вспомните тех же шахтеров, стучавших касками по Горбатому мосту. Мы эту тенденцию отметили и стали за ней наблюдать. Постепенно мы начали наблюдение и за другими протестными акциями. И публикуем их результаты.

Надо уточнить, что мы не просто сидим в кабинете и через интернет замеряем какие-то параметры. Нет, у нас достаточно много контактов с протестующими, я лично много помогал им (тем же шахтерам, которые вновь, как в 90-е сидят без зарплаты) – поэтому могу тезисно отметить несколько выводов.

Можно, конечно, сказать, что предвыборный период как-то подогревает протестную повестку, как об этом, например, говорит пресс-секретарь президента Дмитрий Песков. Но этот фактор совсем не определяющий. Более важным фактором мне кажется накапливаемый эффект от кризиса – в экономике, в политике, в социальной сфере. Начавшись в экономике, он перекинулся в умы жителей России. Граждане начали со временем понимать, что есть сложности; что эти сложности - не временные, а постоянные, хронические; они стали думать, правильным ли курсом идет страна, есть ли у нее будущее?

Кризис начался в 2009 году, а потом был период некоторого восстановления. Но и тогда остановился рост доходов, рост экономики, многие потеряли работу – уже в тот момент это было заметно. А в 2014 году возник всплеск этого кризиса – в связи с падением цен на нефть и санкциями. Усилилась инфляция: в 2015 году официально инфляция выросла почти до 15%, при этом доходы остались те же. У кого-то были накопления, кто-то не сразу осознал, что ситуация носит не временный характер, а постоянный. К 2016 году это впервые дало всплеск протестности, в 2017 году эта тенденция продолжилась. Люди подходят к критической черте выживания. У людей накапливается недовольство, которое выражается в самых разных формах.

Кризис влияет на малый и средний бизнес. Предприниматели начинают разоряться, потребительский спрос минимален. Особенно печально это выглядит в регионах, где все – и предприниматели, и работники, - беднеют и разоряются. Мелким бизнесменам никто не помогает – что вызывает недовольство и в этом сегменте. И все это сверху усиливается возмущением от образа жизни элиты и крупного бизнеса, который ведет все такую же роскошную жизнь и несет минимальные потери. При этом крупные бизнесмены начинают выводить свои деньги из бизнеса в те же офшоры, что ведет к разорению предприятий: люди остаются без зарплаты, государство без налогов, моногорода без рабочих мест.

Российская власть к кризису относится очень поверхностно и беспечно – и думает, что оно само собой рассосется. Власть не боится народа сейчас. Но главное – и это видно в словах того же Пескова, - наверху смотрят на протесты только с политической точки зрения: за Путина этот митинг или против. Если протест не несет в себе политического подтекста, на него внимания обращается гораздо меньше. Чтобы пошла реакция, нужно, судя по всему, чтобы в разных городах – и обязательно в Москве и Петербурге, - собрались акции со словами «Долой правительство!».

Проблема в том, что нынешние российские элиты плохо знают историю протестов и революций в России и не понимают в деталях, как это уже происходило раньше. В стране, где нет развитой политической культуры, политический протест сразу возникнуть и не может. Но когда начинаются экономические проблемы, и люди из-за ощущения нестабильности теряют веру в будущее, они начинают объединяться вокруг беспокоящих их проблем: посмотрите на примеры дольщиков, дальнобойщиков и фермеров. Это первая стадия, и ее можно сравнить с рабочим и крестьянским движением в начале прошлого века: пролетарии объединялись вокруг «рабочего вопроса», а крестьяне требовали земли – никто сначала не говорил, что им не нужен Николай II.

Если бы государство давало обратную связь и решало бы проблемы, порождающие недовольство, ничего бы дальше и не было. Но этого не происходило и не происходит, поэтому протест переходит во вторую стадию: люди понимают, что их борьба не приносит результатов. Кто-то, конечно, просто прекращает протестовать, но в то же время накапливается определенная критическая масса людей, которая не готова прекращать протест – для нее это становится делом принципа. И тогда появляются политические требования. Вспомним то же Рабочее движение: изначально они требовали решения социальных вопросов, но уже в январе 1905 года заявили о необходимости ограничения абсолютной монархии.

ЦЭПР пока окончательного перехода к этой стадии не зафиксировал, но мы можем спрогнозировать, что она скоро начнется. Если власть не разберется с проблемами и не вернет людям чувство стабильности (а скорее всего, не вернет), разные, локальные пока что, протестные группы начнут солидаризироваться, и тогда появятся лидеры, которые объявят о политических требованиях как об основных. И это будет точка невозврата. Шанс все исправить есть, но пока власть наступает на те же исторические грабли, что и Николай II, который упорно не видел проблем рабочих и крестьян и занимался разборками с интеллигенцией и либералами. На те же грабли наступили в 70-80-е годы, когда сильно затянули с реформами, пропустили момент потери лояльности. Сейчас делается то же самое: власть упорно отмахивается от проблем, фактически повторяя тезис Николая II, сказанный им в 1916 году – «Мой народ меня любит». Но рейтинги - это не любовь, это - фиксация безальтернативности, страха, что будет хуже.

Николай Миронов, специально для “Новой”