Пушечные деньги

— Оценка влияния военных расходов на экономику — это деликатный момент. Каких-то классических стандартов тут нет. ВВП разработан в период Второй мировой войны, и для нашего времени это достаточно устаревший показатель. Это такая общая куча, в которой считается все подряд. Ряд создателей этого показателя выступали против включения военных расходов в национальный доход, потому что они не увеличивают благосостояние людей. Если говорить про экономический эффект, нужно помнить и про такую позицию.

Чиновники заявляют, что удельный вес оборонно-промышленного комплекса (ОПК) в российской экономике чуть ли не 15%. Однако расчеты показывают, что это на порядок завышенная оценка. Реальные цифры очень скромные: порядка 1,5%. Тезис о большом вкладе военных расходов в экономический рост продвигается в СМИ для поддержания высокого уровня финансирования. Это один из дешевых, но хорошо работающих демагогических приемов, вроде знаменитой цитаты, приписываемой Наполеону: «Народ, не желающий кормить свою армию, вскоре будет вынужден кормить чужую».

— Но оборонные расходы ведь действительно создают рабочие места?

— Рабочие места, конечно, создаются, и зарплаты на них выплачиваются. Другое дело, что статистические данные о численности занятых в ОПК закрыты. Оценки разных заместителей главы Минпромторга расходятся между собой на 700 тысяч человек, а это вызывает сомнения относительно реального положения вещей. Но кроме проблем со статистикой есть и другой момент: по идее, новые производства должны быть более автоматизированными, на них должно работать меньше людей с более высокой квалификацией. И они должны замещать старые и менее эффективные производства. Так что с социальной точки зрения, с точки зрения числа рабочих мест эффект тоже может быть неоднозначным. При этом нужно помнить, что это не частные фирмы, которые сами принимают решения об инвестировании, а государственные предприятия. В этом отношении ОПК мало изменился с советских времен: только около 20% организаций, включенных в реестр ОПК, являются частными.

— Владимир Путин в прошлом году говорил, что рост производительности труда в ОПК демонстрирует «настоящий рекорд среди отраслей отечественной экономики».

— Как я уже сказал, у нас нет открытых данных о выпуске оборонной продукции. Кроме того, расходы Минобороны на гособоронзаказ за последние годы выросли в разы. Если в 2011 году на эти цели было потрачено немногим менее 600 млрд рублей, то в прошлом году эти расходы приблизились к 2,5 трлн. Если делить эту сумму на почти не изменившееся число работников, то, конечно, можно сказать, что производительность выросла более чем в 4 раза.

— Россия занимает третье место в мире по расходам на оборону, уступая только США и Китаю. Чем обоснованы такие крупные траты?

— В 2015 году Минобороны России было потрачено более 3,6 трлн рублей, в 2016 году расходы перевалили за 4 трлн. Денег немало: появились «Юная гвардия», парк «Патриот», танковый биатлон и так далее.

России, безусловно, нужно привести оборонные расходы в соответствие со своим местом в мировой экономике. Если мы располагаемся в районе 6-го места по размеру ВВП, то есть смысл и расходы иметь соответствующие. Но, понимаете, когда по всему периметру враги, решиться на это очень трудно. Злую шутку с Россией играет ее большая территория: аргументация о том, что протяженные границы требуют высокой милитаризации страны, используется уже сотни лет.

Если говорить о демографической нагрузке от Вооруженных сил, то для того, чтобы она была на уровне ведущих европейских стран, в армии должно остаться около 500 тысяч военнослужащих. Сегодня их по штату в Минобороны в два раза больше.

— В правительстве постоянно говорят о том, что расходы на оборону нужно сокращать. При этом уже два года подряд в федеральный бюджет неожиданно вносятся поправки, увеличивающие ассигнования на оборону: на 800 млрд рублей в прошлом году и на 200 млрд в этом. Почему это происходит?

— Эти поправки связаны с комбинированной схемой финансирования госпрограммы вооружения на 2011—2020 годы, которая была принята в 2010 году. Схема заключается в том, что предприятия ОПК получают в банках кредиты под госгарантии и за счет этих средств выполняют гособоронзаказ. По сути, это механизм отложенного бюджетного финансирования. Всего таким способом, по моим подсчетам, было выдано более 1,4 трлн рублей, и сейчас выданные кредиты приходится возвращать. При этом правительство не намерено афишировать тот факт, что эта схема оказалась контрпродуктивной из-за закрытия зарубежных каналов фондирования, поэтому в первых вариантах бюджета эти средства не закладываются и появляются внезапно при последней правке. В 2018 и 2020 годах остается погасить около 250—300 млрд рублей, но в проекте нового бюджета это опять никак не обозначено.

— В прессе была информация о том, что российским банкам, кредитующим предприятия ВПК, могут грозить новые санкции со стороны США.

— Банки — участники этой схемы, по одной из оценок, только за первые пять лет должны были заработать на ней более 300 млрд рублей, так что не должно быть сомнений в том, что она была продавлена не только представителями ОПК, но и лобби от банковских структур. С другой стороны, теперь у российских банков, безусловно, есть поводы для опасений: длинных кредитов за рубежом им и так уже не дают, а теперь могут лишить даже коротких. Санкциям могут подвергнуться многочисленные «дочки», зависимые от банков: в частности, страховые фирмы и пенсионные фонды, которые активно вкладываются в зарубежные активы. Но банки должны были учитывать эти риски: наем армий на деньги банкиров — стандартная практика, известная со Средних веков, как и ее последствия.

— До конца года в России должна быть принята новая программа вооружения. Что мы о ней знаем?

— Объемы финансирования программы, как я понимаю, уже согласованы — это 17 трлн рублей. Подается это так, как будто финансирование по сравнению с действующей программой снижено. На самом деле новая программа будет короче на два года, поэтому люди попадают в простую арифметическую ловушку: нужно смотреть не на общую сумму трат, а на среднегодовое значение. Если посчитать таким образом, то получится, что новая программа на 10% дороже плановых показателей текущей программы. А если учитывать фактическое среднее финансирование по завершенным годам, то и вовсе получается, что на 40% выше.

В остальном мы почти ничего не знаем про содержание этих программ — они полностью секретные. Тут возможны самые неожиданные промахи в планировании. О качестве планирования в этой сфере мы знаем из все той же истории с гособоронзаказом: «внезапные» расходы на сумму до 1 трлн рублей — это, вообще говоря, серьезный удар по государственным финансам.

— Ваша оценка общих военных расходов за прошлый год более чем на 1 трлн рублей выше, чем сумма, проходящая в бюджете по разделу «Национальная оборона» (4,9 трлн и 3,8 трлн рублей). Откуда берется такая разница?

— Расходы по разделу «Национальная оборона» и общие военные расходы рассчитываются по-разному, хотя обе схемы исходят из классификаций ООН. Первая соответствует классификации функций органов государственного управления, а вторая — стандарту о военных расходах. Так, раздел «Национальная оборона» не отражает расходы Минобороны, связанные с ЖКХ, здравоохранением, образованием, СМИ, физической культурой и социальным обеспечением. Кроме того, в военных расходах нужно учитывать траты других военизированных организаций: в первую очередь это войска Национальной гвардии и пограничные части ФСБ. Нужно прибавить к этому государственное финансирование ОПК помимо гособоронзаказа: субсидии в виде взносов в капитал и в целый ряд государственных и федеральных целевых программ, финансируемые через раздел «Национальная экономика». Отсюда и возникают такие расхождения.

— Есть ли у нас возможность отследить, каким образом расходуется оборонный бюджет?

— Сделать это достаточно трудно. По данным Счетной палаты, средства из раздела «Национальная оборона» в разные годы получали до 25 различных ведомств, но из них в бюджете в качестве распорядителей средств отображалась лишь половина, а остальные распоряжались закрытыми расходами. В прошлом году данные Федерального казначейства об исполнении оборонных расходов стали гораздо менее подробными, чем были начиная с 1997 го­да. В 2014 году Минобороны начало было издавать ежегодный статистический сборник с интересными данными о своих расходах, но смогло опубликовать его единственный раз, после чего публикация была прекращена. Как объяснили чиновники, «в связи с известными всем событиями».

— То есть о нарушениях и эффективности расходов судить тоже нельзя?

— Случаев нарушений много, судя по косвенным признакам, но подробно говорить о них действительно сложно. Раньше Счетная палата публиковала результаты проверок в военном и других силовых ведомствах, но после первого срока Сергея Степашина существенно сократила количество публикаций: теперь проверки военных округов и видов Вооруженных сил, не говоря уже о гособоронзаказе, закрыты Счетной палатой. Сведения о количестве финансовых нарушений в Минобороны просто исчезли. Кроме того, госконтракты Минобороны в прошлом году освободили от казначейского сопровождения под предлогом того, что у них и так очень хорошая система контроля.

— Как изменился облик российской армии после вливаний в военную сферу дополнительных триллионов рублей?

— Возможности российской армии за эти годы значительно возросли. Увеличилось число контрактников, обновились принципы подготовки военнослужащих и техническое оснащение. Выучка личного состава заметно улучшилась. Фактически российские вооруженные силы теперь находятся в состоянии постоянной боевой готовности — в отличие от существовавшей раньше мобилизационной системы. И мы имеем прямые следствия резкого повышения военных расходов: это сирийская кампания, присоединение Крыма и украинский конфликт. Из-за этого, в частности, интересы безопасности все еще сильно превалируют над интересами развития страны и роста благосостояния граждан.