Каталонское

Хочу поговорить о Каталонии, решившей со скандалом уходить. Сегодня нет проблемы раскаленнее, а я ее намерен охладить. Ей кажется, она теперь возвысилась, разрушивши с Испанией союз и громко утверждая независимость, — но это только кажется, боюсь. Я сразу отметаю аналогии с империей, что рушится, дробясь: смешно, когда с проблемой Каталонии увязывают Brexit и Донбасс. В предшественники, братцы, не зовите нас: равняться с нашей драмою грешнос. Мне кажется, что слово «независимость» — для вас гипноз, и сладостный гипноз. Конечно, есть на свете подороже места, престижнее, приятнее глазам, — вам хочется немного повыеживаться. Могу понять: выеживаюсь сам. Мне не присуща мелкая завистливость, и я хочу вас трошки разгрузить: не надо посягать на независимость, достаточно ее вообразить.

Не усмотрите в этом патологии, но мы — от полунищих до элит — живем сейчас как будто в Каталонии, покуда Кремль Испанией рулит. И мы, не забывая этой истины, в такой довольно средней полосе умеем делать вид, что независимы. Мы ходим независимые все, уже давно смотря из отдаления на их рублево-жуковский уют. Мы не зависим от распределения масштабных благ (и нам их не дают); мы смотрим кисло, не кричим «брависссимо», надежду бросив, выборы поправ; решенья принимают независимо от наших выгод, выводов и прав. И если говорить определеннее, наш мир отнюдь не быдлом населен, а просто мы такие Каталонии, сто миллионов вольных Барселон.

Навоевались, больше не сражаемся, идея бунта — это горький смех. Порой мы избирательно сажаемся, но ведь сажают все-таки не всех! Расчетливей и выдержанней стали мы. Ваш бунт вам тоже скоро надоест. У нас теперь пошли ручные сталины, домашние почти, что твой арест. Мы в баррикаду больше не оформимся. Тут на театры катят колесо — они ж и существуют для перформанса! В конце концов, у нас перформанс — все. Им раздают сначала преференции, чтоб было, так сказать, чего терять, — а после, чтоб не стало конкуренции, сажают, ибо власть сама театр! Она растит с особенным пристрастием свою интеллигенцию-мамзель, танцует с нашим массовым участием свою неистребимую «Жизель»… Мы схожи с привиденьями, с вилиссами, сквозь нас проходит властная рука; от бреда их и зла мы независимы — пока, но это вечное «пока». За эту власть ничуть не отвечаем мы: она сама над нами завелась. Когда уйдет — мы как бы опечалены, а через час затаптываем в грязь, и Путин прав, что вирусом предательства, синдромом олигарховой жены, — бомжи и знать, холопы и сиятельства в Отечестве равно заражены*. Процентов пять — но это несущественно — хотят лизать, но это не народ… В войну мы защитим себя, естественно, но это ведь тогда, когда припрет. А в остальное время мы — колония, захватчиков терпящая едва. Лишь по погоде мы не Каталония. По ней мы, к сожалению, Москва.

И мой совет восставшей Каталонии: мы тоже, помним, разбивали лбы, но этот путь глупее и соленее гибридной тихой внутренней борьбы. Россия в этом смысле провозвестница. Белинский говорил в одном труде**: наш человек одной рукою крестится, другой рукою чешет кое-где. И мы уже не первое столетие умеем вслух рассказывать одно, другое понимать, а делать третие. По этой части мы пробили дно. Могу любить Малевича и Сутина, ругать «Матильду» с пламенем в очах, поругивать Навального и Путина, притапливать при этом за Собчак, могу ходить к обедне и заутрене, публично спорить с Кантом и Толстым — и в это время быть свободным внутренне, а если честно — внутренне пустым. Вот так и вы — обменивайтесь письмами, пишите в Сеть, постите в инстаграм — и будете настолько независимы, насколько мы, принявши двести грамм. Годится наш рецепт во всяком климате, его признали лучшие умы…

Одна беда: коль нашу веру примете, тогда и жить вы будете, как мы.