В опрокинутой чаше под ногами клубится смог — город Карабаш окутан дымом медеплавильного комбината. Чернеют скаты деревенских домов, прямо над ними возвышается желтая гора — отвал породы вырос, пока прокладывали шахту. Мертвой полосой стоят заброшенные улицы: людей отселили из санитарной зоны, и теперь новые многоэтажки растут по окраинам.

Медеплавильный завод в Карабаше запустили в 1910 году. До середины века отходы сбрасывали в реку Сак-Элга. Так отравили 110 гектаров земли. Карабаш окружен отвалами, откуда в реку поступают отложения серной кислоты, железа, меди и цинка. В 1989 году добычу медной руды тут остановили, а cпустя семь лет Карабаш был признан Минприроды зоной экологического бедствия. Власти обещали переселить людей из отравленного города, но слова не сдержали. В Карабаше по-прежнему живут 11 тысяч человек.

Гидрогеолог Михаил Петрович — мой проводник по медному городу. В советское время работал в НИИ водного хозяйства, поездил «немного»: «крайняя северная точка — Салехард, южная — китайская граница», лукаво замечает он. В Карабаше оказался десять лет назад, по работе.

— Слева — черные горы, когда-то они были покрыты лесом, — задумчиво говорит Михаил Петрович, показывая в сторону отвалов. — Комбинат съел их своим дымом.

Самое страшное место в Карабаше — рыжий ручей. Он начинается у заводского пруда, прямо от отвалов комбината.

— Добывали самую распространенную руду в мире — медный колчедан, — рассказывает мой проводник. — Фильтров раньше не было, а пережигали сернистые соединения. Когда они в воде растворяются, образуется серная кислота.

Неизменные спутники медного колчедана — пирит (FeS2) и сульфиды тяжелых металлов (свинец, кадмий, мышьяк, ртуть).

Серная кислота никуда не делась. Она тут, под ногами. Но кислота еще что: Михаил Петрович обещает показать мне гипсовые цветы. И тут же вспоминает историю из тех времен, когда под его началом, тут, в Карабаше, работала бригада рабочих.

— Погода стояла за двадцать градусов, периодически проходили ливни. Там на пойме после ливней был такой слой испарений, что буровики послабее здоровьем, подышав, в обмороки падали. Зато когда все начинает высыхать, там образуются гипсовые цветы!

Цветов — засушенные струпья выбросов — мы так и не нашли. Подвела погода. Зато было время рассмотреть цвет удивительного ручья. Рыжий, сизый, с лиловатым отливом.

— Рыжину он дает, потому что тут немного железного пирита. А зеленоватый, синеватый тон — это медь, — замечает Михаил Петрович и протягивает зеленоватый слоистый камень размером с кулак. Это — медная руда. На память.

— Кислая реакция, ничего не растет, тростник (вон куда убежал!) и тот дохлый, — говорит Михаил Петрович. Закуривая, подходит к березе у поймы медной реки.

К заводскому пруду между заброшенными огородами ведет тропа. Участки заброшены, ставни наглухо закрыты. Нет тут людей.

Наконец, в одном из домов застаем хозяев. На огороде — за сбором урожая. Вытирая лицо, женщина рассказывает про житье-бытье, но берет с нас обещание — ее имя не называть.

— Кислотная вода у нас идет. Рыжая речка хороша, если б не жгла. У нас тут не растет ничего с краю. Гвоздичка вон какая, — женщина показывает на чахлые рыжие кустики. — Хотя мы туда и торфика, и навозика… Ну не хочет никак. Ручей тут пожизненно, с дедовских времен. Воде-то надо куда-то уходить с территории завода! Бывает, пол помоешь, из ведерка выплеснешь в ручеек, почерпнешь, тряпку прополощешь. А руки стягивает от кислоты, обжигает! Вытрешь о полотенце — рыжая тряпка. И перестали мы там даже тряпку половую полоскать.

— Есть у нас другая дача, там пышет все: укроп вот такой растет, бобы, к палочкам привязываем, чтоб не падали. А гладиолусы! А тут… — горестно восклицает женщина. — Не хочет расти. И не может. А иногда еще и газом накрывает.

— Часто?

— Да всяко бывает. Там проедете — и будет рыжий лес. Все сами и увидите. Поздняя осень у нас — сожженные листья, хрустят.

У нашей собеседницы в Карабаше живет уже третье поколение, все работают на заводе.

— Работаю. И муж тоже. Все еще живой (смеется). Так правильно: мы уже закалились, нам ничего не страшно! Ну… астма-то у обоих, — продолжает она уже без смеха.

Муж показывает и прячет за спину ингалятор.

— Ничего интересного тут нет. Ингалятор как ингалятор. Понимаете, мы… мы боимся просто. Мы же там работаем, — извиняющимся тоном говорит собеседница. — Лучше стало, лучше… Жаловаться сильно не буду. Сейчас знаете как: то один район сжигает, то другой. А раньше газ падает, и трава желтая в городе подчистую. А теперь делают интересно: как ветер пойдет в сторону города, люди звонят, и они немного притушают там! Стало быть, навстречу идут, прислушиваются.

Распрощавшись с хозяевами, подходим к сожженной выбросами роще. Михаил Петрович припоминает случай, как повесили в Карабаше с десяток лет назад растяжку «Боремся за чистоту города»! «И на фоне растяжки — желтые сосны, — удивляется он. — Выброс у них был».

Выбросы в Карабаше — дело известное. Заметка в городской газете «Карабашский рабочий» за июль 2016 года: продолжает работу комиссия по определению ущерба плодовоовощным культурам, пострадавшим от выбросов ЗАО «Карабашмедь». «На имя генерального директора предприятия на начало прошедшей недели зарегистрировано 180 заявлений», — рапортует начальник отдела по охране окружающей среды. Компенсации жителям — по 20–30 тысяч рублей предприятие платит каждое лето. «Не было ни одного года, чтобы не было выбросов», — говорят местные. Жаловаться в администрацию карабашцы ходят с букетами, для наглядности собирают икебану из сожженных газом веток.

— Идешь на работу, а в воздухе — кислятина, сжигает носоглотку, — жалуется местная жительница. — А у младенцев в колясках кровь носом идет.

Жизнь города, как и прежде, держит в своих руках завод. «Работают все на «Карабашмеди» — больше негде», — говорят люди. Перерыв был только в 90–е годы, когда предприятие обанкротилось, и местные ездили на работу в окрестные города. «Здесь живут пенсионеры и те, кто не могут уехать, — прямо признаются карабашцы. «Даже если я все продам, на комнату в соседнем городе не хватит», — со смехом говорит продавщица в магазине.

Безнадежность отравляет воздух — ее принесли ядовитые выбросы. Когда 1 апреля в местной газете неловко пошутили, дескать, местная администрация прорабатывает вопрос — взять и всех карабашцев переселить в Сочи, люди валом повалили в администрацию едва ли не с чемоданами наперевес.

Не тут-то было. Карабашу — жить. Бедно, страшно, но жить.

Иногда с неба здесь сыплются цинковые хлопья. Случается это, по обыкновению, летом: в разных районах города, как роза ветров повернет. Карабаш в котловине, над заводом собираются облака, и идет цинковый дождь. Белые хлопья оставляют пятна на одежде, облепляют точками машины и дома. Страшнее только отравленные земли, на которых ничего нельзя выращивать. Но людям надо выживать: на медной земле появляются огороды, с них собирают ядовитый урожай.

С 2004 года комбинатом владеет «Русская медная компания». Если верить заявлениям ее руководства, после модернизации выбросы предприятия снизились в 20 раз. Но эти цифры расходятся с теми, что называют независимые эксперты, а из доклада Совета по развитию гражданского общества и правам человека при президенте РФ следует, что в Карабаше и вовсе отсутствуют стационарные посты по контролю за качеством атмосферного воздуха. Накопленные за век отходы не могут раствориться: по данным за 2011 год, более 60% Карабаша загрязнено ртутью. Концентрация мышьяка превышает норму в 279 раз, меди — в 368 раз. С водой еще страшнее: превышение по концентрации меди — в 600 раз.

Компания гордится тем, что отремонтировала в Карабаше школу и спорткомплекс, обещает построить торговый комплекс. Но выбросы никто не отменял.

О Карабаше вспомнили в 2016 году: в 12-ти километрах от Челябинска «Русская медная компания» строит Томинский горно-обогатительный комбинат. Недавно «Новая газета» рассказывала о противостоянии медной компании, местных властей и движения «Стоп ГОК», которое объединило жителей Челябинска, выступающих против строительства. Челябинцы уже год проводят ежедневные пикеты у администрации губернатора, собрали 160 тысяч подписей и подали иски к властям от имени 4,5 тысяч человек, но это не остановило строительство.

Челябинские власти долго не решались дать оценку проекта, пока в августе областной глава Борис Дубровский не сделал удивительное заявление, соединив воедино судьбу Карабаша и Челябинска и одновременно поддержав строительство медного комбината: «Карабаш — это тоже РМК. Это серьезные деньги, но если двигаться вместе, понимать друг друга, то можно построить если не Питтсбург, то Карабаш. В хорошем смысле этого слова».

Челябинцы гадают: может, губернатор говорил о каком-то другом Карабаше?