По «Максимуму»

— Я как увидел, что менты и попы к нам идут, ну все, думаю, капец параду, — Саня чешет в затылке.

— А я решил, что это мужик в костюме таком — возмутился еще, почему это мне полиция не разрешает в маске идти, а этот священником нарядился и ничего, — Николай хохочет. Но, по правде говоря, никому из российских участников гей-прайда не пришло в голову, что священник в облачении идет к ним с миром. А тот взял радужный флаг у волонтера и, улыбаясь, двинулся вместе с парадом.

Провести прайд в России — дело безнадежное и небезопасное. Мурманским ЛГБТ-активистам пришлось буквально перейти границу: столицей организованного ими первого фестиваля Barents Exchange стал Киркенес, самый близкий к России норвежский город. До границы 10 км, русскоговорящих не меньше трети населения.

Мурманская ЛГБТ-организация «Максимум» два года назад была признана «иностранным агентом» и закрылась. До этого на офис НКО нападали, внутрь пускали газ. Виноватых не нашли. Сейчас «Максимум» — не зарегистрированная региональная инициативная группа.

— Мурманск — маленький город. Но не бывает и дня, чтобы кто-то из нас не был занят кейсом, связанным с дискриминацией и насилием, — говорит психолог РИГ Валентина Лихошва.

В Норвегии с равноправием все в порядке: однополые партнерства легализованы с 1993 года, браки — с 2009-го. В январе в кирхе Киркенеса впервые повенчают гей-пару. К такому решению церковь пришла после голосования среди приходов.

— Я редко цитирую нашего короля, но сейчас сделаю это. Наш король сказал: «Норвежцы — это парни, которые любят парней, девушки, которые любят девушек, и парни, и девушки, которые любят друг друга», — говорит мэр Киркенеса Руне Рафаэльсен, открывая прайд.

Накануне ему пришлось оправдываться перед норвежскими правозащитниками из Amnesty International: его публично спросили, что лично он как глава приграничного муниципалитета сделал для защиты прав ЛГБТ в соседней стране? Руне разводил руками, признавался, что не говорил о геях с российскими коллегами, но непременно сделает это. Начнет с мэра соседнего поселка — Печенги. (Боюсь представить беседу на эту животрепещущую тему с главой упомянутого медвежьего угла.) В доказательство своих намерений Руне обещал возглавить парад, надев символ муниципальной власти: цепь с гербом коммуны Сер-Варангер. Да и вообще — уже и флаг купил, чтоб над мэрией повесить.

Флаг наутро и впрямь висел. И над мэрией, и на центральной площади у гостиницы. Руне шел во главе колонны.

Люди собирались на пятачке у школы. Поначалу казалось, их совсем мало: из России, Беларуси, Казахстана приехали человек 50. Часть надела маски (их предварительно зарегистрировали в полиции, потому что вообще-то в маске на демонстрацию в Норвегии нельзя). Часть нацепила на грудь и спину наклейки No foto. Кто-то работает с детьми, кто-то в госструктуре, кого-то не поймет родня. Открыть лицо — значит, вызвать огонь на себя.

Те, кто сделал это, отчаянно смелы или равнодушно-ироничны по отношению к силе государственной машины. Тем, кто это сделал, надоело прятаться.

Юля, помедлив, отказывается от маски: «Да ладно, не буду. Зачем?» Час назад она выбежала из отеля, заметалась: показалось, что пропустила прибывающий из Мурманска автобус. В этот момент он и подъехал. Из автобуса выпорхнула Ирина: «Привет, ты что, плачешь? Господи…» Они давно вместе.

Сережа и Сережа поженились в этом году. «На Манхэттене», — говорит один из них. На родине их свидетельство о браке — бумажка, не имеющая значения.

Накануне парада в центре культуры проходят дебаты о правах человека. Валентина Лихошва рассказывает, как увеличилось число нападений на квир-людей после принятия «закона о пропаганде». Патрисия Каате из Amnesty называет цифры из последнего отчета российской ЛГБТ-сети в ООН: за прошлый год произошло 60 нападений, 5 убийств. 17% опрошенных гомосексуалов испытали проблемы с работодателем из-за ориентации, 14% потеряли работу.

На дебаты приглашали мурманского омбудсмена Александра Патрикеева. Но тот отказался. Сообщил письменно, что в мероприятиях, которые финансируют другие страны, участвовать не может. Представители российского консульства в Киркенесе дебаты тоже не посетили.

В городской библиотеке работает выставка плакатов, иллюстрирующих Джокьякартские принципы — принципы применения правовых норм в отношении сексуальной ориентации. На плакатах — фотографии брошенных в нацистские концлагеря немцев, уличенных в гомо­сексуальности. Рядом рисунки чеченской беженки-лесбиянки. О Чечне здесь говорят много — о том, что Европа, пере­жившая Холокост, не может отворачиваться от тех, за кем идет охота. О необходимости выдачи им гуманитарных виз.

Плакат с хэштегом «Chehenia» на фоне чеченского флага делают утром перед парадом. Как и транспарант «Любовь не знает границ!». Валентина идет на парад с собакой. На собаке жилетка с надписью «Стоп гомофобия».

Парни безуспешно пытаются поднять флаг с надписью «Peace» на флагшток у монумента советскому солдату-освободителю. Попытка по-своему отдать дань тем, кто умирал, чтоб никто больше не смел цеплять на других розовые треугольники или желтые звезды, терпит фиаско. Из соседнего дома выкатывается пара русскоязычных иммигрантов и доходчиво объясняет «понаехавшим», что «здесь вам не тут».

— Даже если полицию позовешь, все равно твой флаг сорву, — горячится мужчина. Парни пожимают плечами, уходят.

Полиции много: парад тщательно охраняют. Народ распределяет флаги и плакаты. Наконец, толпа формируется в колонну, и тут происходит странное. Колонна, стекающая по узкой норвежской улочке, не заканчивается. Все новые и новые люди вливаются в нее: норвежцы и русские, геи и гетеросексуалы, семьи, дети, пары с колясками. Волонтеры еле успевают раздавать флажки. «Love is human right», — скандирует колонна. «Happy pride!» — вторят ей с обочин. Над толпой плывут флаги: российский, украинский, грузинский. Радужными флажками усыпан весь город.

Мы проходим полгорода и резко сворачиваем, не дойдя до российского консульства метров десять. Политкорректные норвежцы проложили маршрут так, чтобы избежать эксцессов.

На главной площади шествие останавливается, Руне Рафаэльсен говорит проникновенную речь, забывает делать паузы для перевода и, поняв это, заливисто хохочет. В стороне, забыв обо всем, целуются две статные блондинки-норвежки. Пасторы — их на прайде было аж двое — улыбаются. Один из них, совсем старичок, показывает мне большой палец: «Клевый прайд!» Интересуюсь, какими судьбами.

— Так ведь даже у нас, где равноправие, гомосексуалы порой страдают — непринятие в семье, одиночество. Они идут за утешением в церковь. Значит, церковь должна быть с ними.

— А вот РПЦ, — говорю, — не одобряет.

— Я в курсе, — реагирует Кнут. — 200 лет назад норвежская церковь тоже была гомофобна. Все меняется, они поймут.

Пастор поправляет рюкзачок и уходит в кирху.

Вечером после травести-шоу в диско играют европейские хиты 90-х.

А утром начались задержания. Автобус с активистами и прессой на российской стороне границы остановили. Пассажиров по одному заводили в комнатку в здании погранпункта Борисоглебск. Там их ожидали двое в штатском, которые отказывались представляться и показывать удостоверения. Зато сами требовали назвать полные данные, место работы, контакты. Фээсбэшников (а кто еще может распоряжаться на погранпункте?)интересовало, что за события происходили в Киркенесе, кто их организовал, кто приглашал людей, за чей счет гуляли и с какими флагами? Последней из опрошенных и вовсе предложили подписать чистый лист бумаги: мол, автограф оставьте. Протоколы не составляли. Задержания не фиксировали. Просто глумились.