В отличие от Донецка, на западных окраинах которого регулярно постреливают и порой случаются боестолкновения, Луганск не попадает под обстрелы уже очень давно, пожалуй, с самой дебальцевской операции. Но иногда война дает о себе знать. Например, днем 7 июля с интервалом в час в центре города прогремели два мощных взрыва. Погибла женщина — военный медик, несколько человек получили ранения. Меня тоже зацепило взрывной волной.

В общем, в Луганске и его окрестностях действуют не только диверсионно-разведывательные группы ВСУ, которые периодически берут в плен местных военных, в том числе граждан России, но и подполье. Кстати, первая подпольная организация в «ЛНР» появилась еще до проведения референдума, параллельно с захватами административных зданий пророссийскими активистами. По совпадению, которое убей — не придумаешь, создал эту организацию историк Владимир Семистяга.

Этот преподаватель Луганского национального университета имени Тараса Шевченко долгие годы изучал историю «Молодой гвардии». Правда, его главная цель была доказать, что коммунистическую антифашистскую идеологию движению приписал Фадеев, а молодогвардейцы в большинстве своем были украинскими патриотами. Так или иначе, методы подпольной работы и вербовки единомышленников Семистяга на материале «Молодой гвардии» изучил хорошо. И ему тоже удалось продержаться около трех месяцев. 23 августа 2015 года Семистяга был арестован и отправлен «на подвал». Но через 55 дней ему удалось сбежать.

К сожалению, Владимир Семистяга не ответил на мою просьбу об интервью. Но вот что он рассказывал украинскому изданию «Факты»: «К моменту оккупации Луганска подпольная группа уже сформировалась и стала называться «Луганцы-Шевченковцы» (тем самым мы подчеркивали причастность к Луганскому национальному университету и «Просвіті» имени Тараса Шевченко). (…) Вывешивали патриотические листовки, национальные флаги, делали надписи на стенах «Луганск — это Украина», «Украина за МИР». Поддерживали связь с бойцами батальона «Айдар», предупреждали о нападении на украинские войска и захвате стратегических объектов. Мы выяснили, где находятся спецслужбы «ЛНР» — так называемые СМЕРШ и КГБ. Я тогда еще подумал: не дай бог попасть к ним в руки. И все-таки попал. Но это было позже…(…)Члены подпольной группы отвозили нашим бойцам продукты, одежду. С нами сотрудничали отставники — военные, милиционеры. Даже когда началась полномасштабная оккупация, мы никуда не уехали, а продолжали через блокпосты боевиков переправлять нашим солдатам гуманитарку, приборы ночного видения, аккумуляторы, батарейки. (…) Платили сепаратистам, а тех после получения денег уже мало волновало, куда мы едем и что везем.

Ради этого госархива, где хранятся важные документы по реальной истории «Молодой гвардии», я и приехала в тот раз в Луганск. Но не меньше чем документы, меня интересовали люди: как живется через два с лишним года после окончания боевых действий?

Кинотеатр «Украина» теперь называется «Русь», а закусочная на первом этаже — Chiken Hut. Но к смене вывесок привыкаешь быстро. А Луганск — это заметно — очень хочет привыкнуть к миру и забыть о войне. В городе практически нет людей в военной форме. За незаконное хранение оружия — уголовное наказание. Правда, те, кто провел тут лето 2014-го, не очень-то верят, что все уже закончилось. Многие закопали-таки у себя в огороде автомат.

Но пока если стрелять — то в тире. А можно поиграть на бильярде или в боулинг. И то, и другое есть в том самом кинотеатре «Русь». Красивая девушка рада, что сбила все оставшиеся кегли, и не сразу понимает мой вопрос про войну: «А что война? В самое страшное время, летом 2014-го, мы выезжали к родственникам в Ростов, осенью вернулись. Уже не было обстрелов. Я их и не видела. А сейчас обстрелы если и есть, то совсем далеко, километрах в ста от Луганска, и то по слухам узнаем об этом».

Луганск может даже пошутить над войной и сопутствующими ей бедами, такими как мародерство или похищения людей. Проходя мимо закусочной, где продают пирожки с капустой, картошкой, горохом по 15 рублей, я замечаю приклеенный листок бумаги, а на нем надпись: «Тощих людей легче похитить, будь в безопасности, ешь пирожки».

Рынок в Луганске находится в самом центре города и постоянно перестраивается. Сюда приходят не только за товаром, но и за последними сплетнями, слухами и новостями с той и с этой стороны. Тем более что большинство торговцев регулярно пересекают линию разграничения.

Вот, например, овощи. Все тут знают, что лучшие овощи из станицы Луганская, а она находится сразу за рекой Северский Донец, на подконтрольной Киеву территории. У станицы — официальный пешеходный пропускной пункт. Раньше там был мост, но его взорвали в 2015-м. «Дебил какой-то на машине взял и подорвал мост, а теперь мы так и лазаем то вверх, то вниз», — говорит бабулька на рынке, которая часто переходит линию разграничения. Она продает свои продукты в Луганске, потому что здесь выше цены.

Творог, сметана, колбаса — все здесь домашнего производства. После окончания активной фазы военных действий люди столкнулись с тем, что работу в городе сложно найти, да и зарплаты, как правило, невысокие: от 7000 до 15000 рублей. Поэтому кто-то выращивает индюшек, кто-то — кроликов, кто-то разводит свиней.

А вот на вещевом рынке местного производителя нет — сплошной импорт. «Вещи раньше везли из Украины, с одесского Седьмого километра, а сейчас с Москвы, с «Садовода», но качество, честно говоря, сильно упало. Там была Турция, а тут — Китай», — говорит мне Марина. У Марины своя точка на рынке. Летом 2014-го она вынужденно жила в Черкассах, осенью вернулась: «В Черкассах нормально было, но тут всегда было денег больше, чем во всей Украине. Когда мы стали переселенцами, мы с мужем снимали квартиру, ездили на такси к друзьям. И постоянно начинался разговор о том, что мы, переселенцы, от обстрелов прибежали и на такси разъезжаем. Я не понимала, в чем проблема? Не голодаем — чего наши деньги считать. Вот и вернулись назад, опять на рынке точку взяли, и ничего, живем».

Луганский академический украинский музыкально-драматический театр (Театр на Оборонной) работает в штатном режиме. Начинается сезон с «Тараса Бульбы», спектакль идет на украинском языке. На афише указаны действующие лица и исполнители. Тараса Бульбу играет дважды народный артист — Украины и «ЛНР». К юбилею «Молодой гвардии» ставят рок-оперу «Распятая юность». Режиссер и сценограф — заслуженные деятели Украины, хореограф и некоторые актеры — заслуженные деятели «ЛНР».

В группе «Луганского украинского театра на Оборонной» в «ВКонтакте» размещено объявление о проведении благотворительной акции «Искусств всепобеждающая сила»: «В это сложное время мы готовы протянуть руку помощи своим землякам, и сила искусства все победит! Театр приглашает жителей подконтрольных Киеву территорий на свои спектакли в сентябре 2017 года». По утверждению руководства театра, реклама работает, и в последние два года люди приезжают к ним, если спектакли показывают в дневное время, ведь нужно вернуться до наступления комендантского часа.

Луганск намерен побеждать силой не только искусства, а вообще: активно продвигается гуманитарная программа по «воссоединению народов Донбасса». Например, в Луганских вузах обучается 1700 студентов с территорий, подконтрольных Киеву. Правда, многие из них учиться начали задолго до того, как официально была запущена программа, и даже до создания «ЛНР».

Разговариваю со студентами Луганского национального университета им.Тараса Шевченко — того самого, где работал Семистяга. В основном это жители населенных пунктов Луганской области «с той стороны».

«Я учусь на факультете естественных наук. После того, как утихли боевые действия в 2014 году, встал вопрос, что делать дальше: оставаться здесь либо ехать в Старобельск, куда эвакуировали часть нашего Луганского национального университета, —рассказывает Алина, жительница станичнолуганского района.— Я осталась здесь, так как я училась уже на третьем курсе, привыкла к этим стенам, плюс заведующая нашей кафедры осталась тут. Сейчас она ректор нашего университета. Я была старостой группы, и держала связь с ней. Я окончила бакалавриат, получила диплом ЛНР и диплом Ростовского южного федерального университета. По окончании бакалавриата работаю в деканате нашего факультета и учусь в магистратуре. Снимаю жилье за 2500 рублей в месяц, а родители мои живут на той стороне, я навещаю их раз в две-три недели. Все знают, где я учусь и работаю, никаких претензий мне никто не предъявляет».

Михаил только поступил на первый курс факультета естественных наук. Пока ему все нравится. «Школу я окончил украиноязычную и получил документы все на украинском, приехал сюда, здесь сдавал экзамены, поступил, теперь учусь первый год. Ездить сюда не страшно. При выезде, конечно, досматривают. Ну так многие ездят от нас сюда, отсюда — туда. Сегодня я как раз поеду к себе домой, через линию разграничения, к родителям. Бывает, спрашивают на украинском пункте пропуска, куда еду. Отвечаю, что к бабушке. Мы стараемся не говорить, что мы тут учимся. А то ведь могут завести в отдельную кабиночку и начать задавать не особо приятные вопросы. Фиг его знает, что будет дальше».

Мария учится на втором курсе филологического факультета. Приехала сюда из-за своего молодого человека: «Он учился со мной в Новосергеевке, но когда началась война, уехал сюда и стал служить в «ЛНР». Поэтому я приехала к нему. Я приезжала и в 2015 году к нему, тогда уже боевые действия утихли, он был в казачестве. Теперь отслужил и работает в другом месте. О том, что я тут учусь, а мой парень воевал за «ЛНР», знают самые близкие люди нашей семьи».

Истории студентов разные, мотивация тоже, но чаще всего логика такая: если человек с детства был ориентирован на областной центр, то линия разграничения ему не преграда. Война воспринимается как бюрократическая трудность, связанная с переходом. Но если приноровиться, можно привыкнуть и даже извлечь выгоду из происходящего.

«Мой дядя с семьей сдал дом за полторы тысячи гривен у нас в селе военным из АТО, плюс они сами платят там за свет и газ, приехал сюда, снял квартиру за две с половиной тысячи рублей, платит коммуналку пятьсот рублей в месяц. Он работает водителем маршрутки, на эти деньги уже можно жить. Его жена работает поваром в Народной милиции», —рассказывает Анастасия, студентка первого курса. Живет она в «серой зоне», на самой линии разграничения.«Все мои родственники знают, что я здесь учусь, и поддерживают меня. Я могла поехать в Харьков, но я не была уверена, что поступлю на бюджет, а на контрактную основу у нас не было денег. Здесь пока без разницы: контракт у тебя или бюджет. Если на очной форме обучения, то все бесплатно, включая общежитие. Только стипендию, 1500 рублей, контрактникам не платят».

Рядом с институтом — здание госбанка «ЛНР». Других банков в «ЛНР» нет, но госбанк недавно начал выдавать пластиковые карты госслужащим, на них теперь будут идти зарплаты. В городе поставили несколько банкоматов. Обналичивают и частные точки обмена валюты, там же можно на карту перевести деньги с карты любого банка России и Украины.

В Луганском республиканском клиническом диспансере в 2014 году находился военный штаб, там же базировался и батальон «Заря», которым командовал будущий глава «ЛНР» Плотницкий. После регулярных минометных обстрелов центральное здание выглядело удручающе. В подвале были разбросаны медицинские карты пациентов, морг не работал, на лето всех пациентов эвакуировали в областную больницу. Сегодня здание восстановлено.

Главврач онкологической больницы Александр Торба никуда не выезжал из Луганска, ни на один день. И в 2014-м, и в 2015-м работал хирургом. Помнит, как делал операции пленным украинским солдатам, а потом распоряжался выставлять охрану. Ведь в соседних палатах лежали раненые ополченцы. Вот так они на войне стреляли друг в друга, а Торба их спасал.

«Бывали моменты, когда я сутками делал операции. Одних раненых увозили, а других привозили, в больнице то был свет, то не было. Начались проблемы с кислородом, необходимым для проведения операций. Тогда хирургов можно было по пальцам пересчитать, зарплат не было, но потом начали платить. Летом 2014-го мы успели всех пациентов перевезти в другую больницу, тогда погибла только одна медсестра — при обстреле, прямо на входе. С конца осени 2014 года мы работаем здесь. На наших глазах тут все стали восстанавливать: кровлю, морг восстановили, холодильники, —говорит Торба.— Сейчас у нас всего 520 коек, а принято на лечение 571 человек. Врачи практически все остались с 2014 года, сейчас только не хватает радиолога.

Я иду по обновленным палатам, больные ужинают. Некоторые соглашаются рассказать о себе. «Я жительница Луганской области, приехала из Беловодского района. В прошлом году стала чувствовать слабость. А потом мылась под душем и обнаружила у себя увеличенный лимфоузел. Врач сказал, что нужно к онкологу. Мне сразу плохо стало,–рассказывает женщина лет семидесяти, Клавдия Ивановна. Фамилию не называет, потому что хочет спокойно дальше лечиться.— У меня пенсия полторы тысячи гривен, на лечение от рака этого не хватит. А кому я старая нужна? Приехала домой, наплакалась, но через несколько дней я встретила соседку, она мне сказала, что сейчас в Луганске принимают онкобольных. Я собрался и думаю: будь что будет. Приехала, не надеясь ни на что, а меня приняли, обследовали и взяли на лечение. Я прохожу уже третий курс химиотерапии. И вы знаете, я довольна. Ко мне отношение очень хорошее, но кроме того, нужно лекарство. А здесь Россия дала все лекарства. После химии у меня начались осложнения, пошла к врачу у себя дома, показала справку, а на справке же печать ЛНР. Меня и лечить не стали. Я приехала сюда опять».

Больные онкологией люди хотят жить, и война для их желания не является препятствием. Они готовы отказаться от инвалидности, главное — выжить. Это, конечно, не вопрос патриотизма. «Я приехала сюда две недели назад, когда узнала, что у меня онкология, —рассказывает женщина, которая назвала себя Ларисой.— Даже не пыталась лечиться на территории Украины, там для меня было очень все дорого. Ни про какую гуманитарную программу в ЛНР не слышала, просто знала, что до войны тут была очень хорошая больница, вот и позвонила. Меня пригласили, и я приехала в онкологический диспансер, после чего меня определили в больницу. На той стороне многие знают, что тут лечат бесплатно, и едут сюда, а чего бояться-то? Но в моем случае оказалось, что поздно обнаружили заболевание, операция уже не показана, лечение только химиотерапией. Жить мне осталось несколько месяцев, а я надеюсь, что больше проживу. На той стороне у меня все родственники, дети, я каждый день с ними созваниваюсь. Никто меня не упрекает за то, что приехала сюда. Я не хочу фотографироваться даже со спины, все равно что-то попадет в эфир, потом СБУ меня поставит на особый учет, остановят на пропускном пункте — и все. А я лечиться хочу, я очень хочу жить».

Соседка Ларисы по палате Анна Владимировна живет и работает в Алчевске. На вид не больше 45 лет, следит за собой, не забывает про маникюр. «Я с ЛНР. У меня рак молочной железы, я лежала в маммологии, сейчас после операции мне делают химиотерапию. У себя дома я главная медсестра, но приехала сюда. Здесь все внимательные, начиная с младшего персонала и заканчивая заведующим отделением. Людей много приезжает с территории Украины, у нас в палате я одна местная на четыре человека. Это, наверное, следствие пережитой войны, но люди научились быть теплыми, они могут каждому из нас дать надежду. Я говорю, что 50 процентов — это вера в лечение, 50 процентов — это медикаментозное лечение. Если совсем плохо психологически, то надо идти в храм поставить свечку. Он тут у нас функционирует, на территории больницы.

Тут лечатся 54 человека из Украины, у большинства из них родственники там, вот мы и должны поддерживать друг друга. Я вот сходила в первую палату, провела беседу там, в пятой провела, в третьей провела. Короче, работаю тут психологом, а что делать? Я знаю, что я буду жить, я одержу победу над метастазами, и другим не дам упасть духом.(Говорит, а сама то улыбается, то вытирает слезы). Моей соседке из Украины я объясняю, что если нельзя делать операцию, это не значит, что ты завтра умрешь. Надо верить. Понимаете, у нас своя война — за свои жизни, и здесь мы не делимся на патриотов и врагов».

Из больницы я выхожу поздно вечером, такси в Луганске работает до десяти, с одиннадцати начинается комендантский час. Пожалуй, это единственное, что говорит о войне. С десяти часов вечера город затихает, светофоры перестают работать, а по улицам ездят только машины со специальными ночными пропусками военной комендатуры.

- О том, как краснодонцы не хотят превращаться в сорокинцев. Музей «Молодой гвардии» отказался переезжать, чтобы не попасть под действие закона о декоммунизации. - И о том, как в советское время переписывали историю «Молодой гвардии», чтобы подогнать ее под требования партии и роман Фадеева.