Там умирают на глазах

Голодовка в забайкальском поселке Вершино-Дарасунском закончилась. Была в ней, как и почти во всех подобных историях, одна фигура умолчания. Совсем гнилая и зловещая. Можно, конечно, и дальше помалкивать, но так не понять всю неразрешимость и подлинную трагичность сюжета.

На сей раз молчание нарушил депутат Заксобрания Забайкальского края от КПРФ Сергей Белоногов, комментируя инициативы коллег обратиться за помощью в различные инстанции:

— Эти ваши обращения — такая мелочь для жителей Дарасуна! Поселок-то кончили эти ребята, — сказал Белоногов о группе «Южуралзолото», бывшем владельце рудника. — К прокурору-то нужно именно поэтому обращаться: не зарплату выплатить, а то, что там идет уничтожение населения. Там мышьяк лежит на 60 метров в открытом виде. Там умирают на глазах не только животные, люди мрут, как мухи. Там радиация смертельная. Это надо указать.

«Новая» не раз писала о проблемах поселков, где ведется золотодобыча — например, о Партизанске и Еруде в Красноярском крае. Или об Усть-Ангарске, где руда урановая, или о Краснокаменске с железной рудой. О многих горнорудных и/или металлургических городах и поселках Сибири и Урала. О Красноярске, Братске, Норильске, Новокузнецке. Повсюду — экологическое бедствие или уже катастрофа. Огромные пространства страны загублены, народ — отравлен. Почему же и протестующие-бастующие, и власти говорят, как правило, не об этом, а лишь о деньгах?

Вопрос влияния химии на мозговую деятельность и способность адекватно воспринимать реальность мировой наукой изучен, но отечественная урало-сибирская практика предлагает теперь уникальные массивы данных для исследователей. Скажем, почему не наложить карты не только онкологических заболеваний, но и немотивированных убийств на карты загазованности городов? Не рассмотреть корреляцию горнорудных производств и распространения в школах тюремной субкультуры?

Тут не одна, конечно, экология, а много чего сцеплено так, что и не различить причину со следствием. Биолог Конрад Лоренц писал о поразительных аналогиях: старые центры немецких городов так же соотносятся с их унифицированными окраинами — в аэрофотоснимках, как гистологические картины здоровой ткани и раковой опухоли. Окраины — это одноклеточные животные, или молодые эмбриональные клетки, размножающиеся до полного уничтожения здоровых тканей по соседству.

На мартовском митинге в Красноярске против «черного неба» психотерапевт Ирина Головина говорила о связи перманентного смога с тем, что край вышел на первое место по количеству психических расстройств за прошлый год. Я не знаю, правдивы ли ее сведения: в последнем госдокладе «О состоянии санитарно-эпидемиологического благополучия населения в Красноярском крае в 2016 году» об этом ничего нет, а есть, например, о динамике впервые выявленных новообразований. Среднегодовой темп прироста в крае — 4,3% против 0,5 в России. Это за 2011—2015 годы. У детей до года — 44 случая на тысячу в 2015-м и темп прироста за 2014—2015 гг. — 15,3%. Что касается рака, он растет в крае со среднегодовым темпом 2,5% (с 2005 г. по 2015 г.). О психах же в госдокладах почему-то не пишут, но слова Головиной похожи на правду.

Почему на Дарасунском руднике молчат об уничтожении самой возможности жить на своей земле? Зарплата, разумеется, должна выдаваться вовремя. Но для чего деньги, если жить тут нельзя? Да, детей надо кормить. А ничего, что они сплошь больные? Потому что ты же, зарабатывая, и угробил их своей работой. Чтобы потом тратить эти деньги на таблетки и на поездки к врачам в Читу. И выхода нет. Нет другой работы, а те деньги, что платят на этой, позволяют о переезде лишь думать.

Другой пример. В прошлом месяце чрезвычайно много, детально и долго обсуждали видеоролики и многочисленные жалобы заключенных красноярской ИК-31 на пытки в едином помещении камерного типа (ЕПКТ). По данным правозащитников, пострадали полсотни человек: их били палками, душили, подвешивали за руки или за ноги к трубе у потолка и использовали как боксерскую грушу, заливали в нос воду, окунали головой в ведро с водой и половой тряпкой, угрожали насильственными действиями сексуального характера, «демонстрируя определенные предметы».

Как и ожидалось, «факты, изложенные в жалобах, не нашли своего подтверждения».

И нигде, ни в одном релизе-рапорте контролирующих, проверяющих, надзирающих служб, ни в одном комментарии правозащитников и всевозможных «активистов» не нашел ни слова о том, что зэки подвергаются растянутому во времени истязанию — они находятся там, где люди находиться не должны: ИК-31 расположена на окраине Красноярска, прямо под факелом Красноярского алюминиевого завода (КрАЗа), мощнейшего в мире, выплавляющего по миллиону тонн алюминия в год. То есть в месте, абсолютно негодном для чего-либо живого.

Здесь же, в поселке Индустриальном, еще две колонии — ИК-17 и ИК-27. Постоянного населения почти не осталось, и Индустриальный снесли бы в начале нулевых, как близлежащую деревню Коркино, но губернатор Лебедь не успел — разбился. А всех остальных, кто приходил после него, проблемы туземцев не волновали, и нагнуть КрАЗ они были не в силах.

В ИК-17 досиживал срок физик Валентин Данилов. Вот что он сейчас сказал мне:

— То, что в ЕПКТ лупят осужденных — секрет полишинеля для Красноярского ГУФСИН. Вместо этого лучше обратили бы внимание на ИК-17 и на все ИК, что в зоне выбросов КрАЗа, с подветренной стороны. Это было бы правильнее. Протяженность КрАЗа 2 км, расстояние от него до ИК те же 2 км. То, что санитарная зона всего 500 м, — это анекдот, как и все сказки РУСАЛ об экологичности производства алюминия на КрАЗе.

Действительно, согласно СанПиН, выплавка алюминия — это второй класс опасности с нормативной величиной санитарно-защитной зоны 500 метров. Тот, кто утверждал норматив, вероятно, и представления не имеет, что это такое: ряды плавильных печей, работающие по вековой уже технологии.

Данилов рассказал, что какой-то мудрый зэк написал по инстанциям: раз такие вредные условия, уменьшайте нам сроки. Если работники КрАЗа раньше на пенсию уходят из-за вредности условий, значит, и зэки должны меньше сидеть. Логично. И еще: зэки отсюда рано или поздно уходят, а тюремщики?

У бизнеса есть ответ на претензии к нему, его продемонстрировал челябинский миллиардер-единоросс Константин Струков, просто прекративший добычу на Дарасунском руднике и сокративший горняков. Однако возможно и другое развитие событий: в Нижнем Приангарье переселили Партизанск — там золотодобытчики бурили уже в огородах.

Да, колониальное освоение Сибири не нынешним режимом запущено, и «все уже украдено до нас», и огромные пространства загублены не нами. Но сейчас в Сибири варварское экстенсивное хозяйствование выходит на новые рубежи. Вероятно, рвать эту безответную землю на клочки, как тушу убитого мамонта, заставляют уценка нефти и ожидание Китая (немотивированное). И противостоять этому некому.

Академики и писатели, боровшиеся с поворотом рек и убийством Байкала, умерли, зачатки гражданского общества зачахли, той Москвы, которой было дело и до Оби с Енисеем, больше нет. Ну нет и в московских аспирантурах-ординатурах теперь белоголовых внуков и правнуков тех, кто рубил деревья лишь два дня в году, воспитывал по двадцать детей в семьях, кормил мукой и маслом европейские королевские дворы… Кому-то изменяет инстинкт самосохранения, вот что хочу сказать. Понятно, что «никого не жалко, никого», но вот в том, что Москва дает Сибири (в плотном информационном и развлекательном потоке) — можно обойтись хотя бы без того чудовищного пиетета ко всем этим нуворишам, дематерилизующим Сибирь в свои капиталы, смешивающим ее с дорожной пылью? Без пиетета — хотя бы в память о тех, кто спасал Москву в 1941-м! За военную риторику тоже не сибиряков надо благодарить.

Экология в России становится политикой, и это закономерно — иначе страны такой не будет. Назревшее широкое экологическое движение при этом не готовы возглавить ни Кремль, ни Навальный, ни другие силы. Ну, о распухших на сибирских ресурсах кругах не говорю: у них будущее связано не с этой страной. Но другие-то? То ли от азиатской части России уже отказались, то ли кажется, что когда птицы улетят, реки утекут, а люди превратятся в дебилов, править такой страной станет проще?