Осталась одна Идея, ей было шесть лет

Этому приказу я обязан своим рождением. Не будь этого приказа, моя мама жила бы в Новосибирске со своими родителями и не встретилась бы с моим отцом в Чите. Да и отец про Читу бы не слыхал, если бы не приказ по ОГПУ № 44/21 от 2 февраля 1930 г., который заставил деда сбежать со своего украинского хутора аж в Забайкалье.

Приказ 00593 обязывал репрессировать всех «так называемых «харбинцев» (бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги и реэмигранты из Манчжоу-Го), осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза». Они автоматически считались японскими шпионами. Мои дед и бабушка по матери, согласно приказу 00593, не имели никакого шанса выжить.

Дед Николай Ильич Клюкин родился в семье железнодорожников в городе Цицикар (Манчжурия). Уже этого было достаточно для расстрела.

Семья Гиргилевичей переехала в Харбин в 1911 году переводом из Екатерино­слава. Родители работали в русской гимназии, пока не произошел конфликт на КВЖД. Прадед настаивал на том, чтобы вернуться на родину. Прабабушка не хотела. Семья раскололась. Григорий Демьянович с детьми Николаем, Тамарой и Олимпиадой вернулись «к родным березам». Любовь Иосифовна с дочерью Татьяной уехала в Америку к старшему сыну Владимиру, морскому офицеру и эмигранту, и открыла русскую гимназию в Лос-Анджелесе.

Под родными березами все сложилось гораздо хуже. Бабушкиному брату Николаю повезло — его арестовали в марте 1937-го в Томске и дали всего 7 лет. Он не попал под лагерные лимиты 1937 года, не загремел по «харбинской линии» и был освобожден во время «бериевской оттепели». Прадеда, по глухим семейным преданиям, арестовали в Чите, и он не вернулся — но ничего больше установить не удалось, как и судьбу Олимпиады. А Тамару, мою бабушку, расстреляли. Она была беременной, что никак не повлияло на приговор.

В начале 80-х я взялся восстанавливать семейную историю. До перестройки было еще далеко, из ведомственных архивов меня выперли, но в областном архиве нашлись личные дела из отделов кадров. А потом появился «Мемориал», потом мы с мамой читали архивно-следственные дела ее родителей.

Деда обвинили в том, что он собирался убить секретаря крайкома Эйхе и занимался антисоветской агитацией: высказался как-то, что «в Германии и Америке поезда ходят быстро, а наш как выйдет со станции, так и на тот свет». Еще он вывесил на доске отзывов Новосибирского радиокомитета чье-то письмо о том, что передача новосибирской радиостанции прекрасная и по своему качеству превосходит передачи радиостанции «Коминтерн», что «было прямой антисоветской клеветой на лучшую радиостанцию СССР».

Дед держался несколько недель. Бабушка сдалась на первом же допросе. Дети во все времена были ценными заложниками, а шестилетняя Идея осталась дома одна. Родственники перекидывали ее друг другу как раскаленный уголек и сдали-таки в детский дом. В жизни ей пришлось пробиваться в одиночку — родственники долго шарахались от «токсичной» девушки. От жизни «до тридцать седьмого» осталось пять фотографий и матерчатый футляр для детской скрипочки. И вот этот старт, не с нуля, а с минуса, дорого ей дался. Только к старости жизнь ее вошла в более-менее благополучное русло.

В интернете не утихают споры о количестве репрессированных. Я в них не участвую — мне, чтобы предъявить счет советской власти, вполне достаточно этих трех загубленных жизней.