Вечером 1 августа соцсети и родительские форумы кипели от рассказов родителей, которые вместе с детьми весь день мониторили обновляющиеся списки, оценивая шансы пройти в вуз в первой волне. А затем — метались по вузу, торопясь переложить оригинал аттестата со специальности на специальность, или по городу — перевозя аттестат из вуза в вуз, чтобы успеть попасть хотя бы на место второго выбора в первой волне. Успели не все. Вторая волна — еще тяжелее: мест меньше, балл — выше.

В эту сложную игру научились играть еще не все. Родители заранее выстраивают стратегии поступления в зависимости от набранных баллов и наставляют друг друга — мол, те, кто спрашивает, «куда нам с нашими баллами можно пойти», опоздали как минимум на год. Дети грызут гранит. Расхожая фраза этого лета — «пришло очень много сильных детей с хорошими баллами».

Проще всего все списать на коррупцию, но жалоб на коррупцию мне за несколько дней чтения родительского обмена опытом почти не попадалось, не считая одного ехидного рассуждения о ЕГЭ-туризме (впрочем, власти Дагестана заявили о победе над ЕГЭ-туризмом еще в прошлом году).

Коррупция при проведении ЕГЭ в самом деле практически ликвидирована — хотя теперь проведение экзамена напоминает войсковую спецоперацию. Но самым надежным способом гарантировать себе поступление в вуз остается не хорошая подготовка к ЕГЭ, а победы или призерство в так называемых перечневых олимпиадах, список которых утверждается Минобром (в минувшем учебном году таких олимпиад было 88). Логично, что после закручивания гаек и ликвидации протечек в системе ЕГЭ скандалы, связанные со сливами заданий, переместились в систему олимпиад (в этом году самые громкие были связаны с заключительным этапом Всеросса). Подготовка к олимпиадам превратилась в настоящий спорт высоких достижений со всем, что ему сопутствует: высокой конкуренцией, сборами, лагерями, отрывом от учебы на месяцы, работой с тренерами.

Дети как-то быстро поняли, что учиться надо — и что обеспечение будущего зависит не только от родительского кошелька, но и от собственных усилий. И вот эти «сильные дети с хорошими баллами» — они учатся как сумасшедшие. Летом у них вместо лагерей отдыха летние школы — и не столько языковые, как лет десять-пятнадцать назад, сколько лингвистические, экологические, математические, экономические, компьютерные, журналистские. На каникулах — экспедиции и научные конференции. Их высокие баллы и олимпиадные дипломы — выстраданные, выгрызенные зубами.

Отсюда их нетерпимость к тем, кто пытается получить преимущество в обход правил и без труда; отсюда уверенность, с которой они предают огласке замеченное мошенничество и сливы заданий (стукачество? В той же мере, что и «Диссернет»). Отсюда и мрачная жесткость, с которой они до последнего бьются за свои олимпиадные баллы на апелляциях.

Еще часть достается «целевикам» — фактически это аналог старого советского распределения, прием с более низкими баллами по целевому направлению от местных властей или предприятий в обмен на несколько лет отработки после вуза. Еще часть мест уходит льготникам (инвалидам, сиротам и т.п.) и иностранцам по квоте.

Хорошие выпускники с высокими баллами, если они своевременно не озадачились получением целевого направления и не добились призерства в олимпиадах, соперничают за немногие оставшиеся места — и здесь уже начинают играть роль не баллы ЕГЭ, а баллы, которые вуз дает или не дает за итоговое сочинение, баллы за ГТО и особые достижения (аттестат с отличием, например). Здесь уже важны стратегии и хладнокровные решения: писать согласие на зачисление, если ты на нижней границе первой волны, а времени шесть вечера? Придет ли кто-то другой с баллом повыше тебя вытеснять или протиснешься? Успеешь ли доехать до другого вуза, если придет?

Вторая волна — 20% от оставшихся бюджетных мест. Если на какой-то специальности их изначально было 15–20, то битва во второй волне будет идти за 3–4 места, и биться будут лучшие из тех, кто не прошел в первой волне в вузы посильнее.

На некоторых специальностях в некоторых вузах резкий подъем проходного балла связан с сокращением бюджетных мест. Но в целом по стране число бюджетных мест не сократилось — их осталось столько же, что и в прежние годы, но увеличилось на специальностях, связанных с педагогикой, медициной и сельским хозяйством, — и уменьшилось в экономике и юриспруденции.

Абитуриентов больше тоже не стало. В этом году большинство поступающих в вузы — 1999 года рождения, это абсолютная демографическая яма с начала спада рождаемости в 1990 году, самое малочисленное абитуриентское поколение, всего 710 тысяч человек.

Во-первых, резко возросло количество желающих попасть в топовые школы или школы, в которых ученики добиваются побед на олимпиадах (в Москве, например, есть несколько школ, ученики которых из года в год берут больше десяти призовых мест на Всероссе по конкретному предмету, а есть школы-универсалы, где много призеров и победителей по разным предметам).

Во-вторых, школам приходится определяться, что они собираются делать с олимпиадниками, которые примерно с января перестают учиться по программе и занимаются только олимпиадами. Одни школы этому способствуют и создают для своих олимпиадников режим максимального благоприятствования, другие сухо сообщают, что выполнять учебный план все равно надо, поэтому за многомесячное отсутствие в любом случае придется отчитываться и все сдавать.

В-третьих, семьи 11-классников обычно делают ставку на подготовку к ЕГЭ и олимпиадам, а не на освоение учебного плана (поступление на внебюджет даже для небедных семей — серьезная финансовая нагрузка, так что ставки велики).

И все больше школ разрешают своим ученикам сдать обязательные ЕГЭ (базовую математику и русский язык) в 10-м классе, чтобы освободить время в 11-м классе для других предметов. Все чаще приходится слышать разговоры о том, что, по-хорошему, школьников бы надо аттестовать по всем предметам к концу 10-го класса, а 11-й посвятить подготовке к вузу, создав нечто вроде британской системы подготовки к экзаменам A-levels. Пока это предмет договоренности между конкретными школами и семьями; общих решений нет.

В-четвертых, Министерство образования, напротив, изо всех сил пытается этой тенденции воспрепятствовать: именно для того, чтобы школьники осваивали программу, а не готовились к экзаменам, и придуманы всероссийские проверочные работы (ВПР), так удачно обрушенные на головы выпускников и учителей в мае месяце (впрочем, это не первое и не последнее решение, заставляющее думать, что в Минобре действует тайное общество «Долой здравый смысл»). Кроме того, министерство регулярно обещает сделать обязательным еще какой-нибудь ЕГЭ (историю, литературу, географию), но пока точно известно только про иностранный язык.

Как долго министерству удастся продержаться против здравого смысла — сказать трудно, но понятно, что пока на кону стоит поступление в вуз и огромные для семей деньги за внебюджет, семьи и школы будут саботировать ВПР и «лишние» ЕГЭ изо всех сил (кстати, обязательные «лишние» ЕГЭ наверняка придется делить на базовый и углубленный уровень). А здравый смысл еще требует разрешить сдавать ЕГЭ не только вместе со всей страной в мае-июне, но и в течение года. Дождемся ли?

В-пятых, те самые дети, которые так серьезно учатся, предъявляют серьезные требования и к вузам (они, кстати, после дней открытых дверей довольно часто говорят — сюда хочу, это современный вуз, сюда ни за что — он какой-то замшелый). Или вовсе делают выбор в пользу обучения за рубежом (оно вполне может оказаться доступнее, чем в интересующих отечественных вузах). А «замшелые» вузы уже сейчас расплачиваются низким средним баллом студентов, и перемены тут давно назрели.

Наконец, проходной балл в вузы неуклонно растет последние несколько лет. А с будущего года и число абитуриентов будет постоянно увеличиваться еще лет 15: абсолютный минимум рождаемости пройден в 1999 году, с тех пор кривая рождаемости ползла вверх до 2015 года. Весьма вероятно, что конкурс в вузы тоже будет расти.

Так что легко не будет.