Чейз Винтерс, человек-антисанкция

На бруклинском перекрестке стоит высокий темнокожий парень с гитарой и тщательно выговаривает в микрофон: «Наш дедушка Ленин хороший был вождь, а все другие остальные такое дерьмо». Мимо едут машины, гудит, светится Нью-Йорк, а он уже дошел до припева: «И все идет по плану, все идет по плану…»

Это Чейз Винтерс, фанат Егора Летова, человек, который взялся привить американцам любовь к русскому рок-н-роллу. Получается пока не очень. Как-то подошли к нему двое. Слушали-слушали и говорят: «Смотри, какой красивый язык китайский».

Другое дело на Брайтоне, там местная братва подпевает. Особенно если исполнять не Летова, а Киркорова и Агутина. Как выражается Чейз, русский поп. Подходят и говорят: «Круто, спасибо, брат».

— Когда мне было двадцать, я работал на фабрике с русскоязычными с Украины, из Узбекистана, кто-то дал мне послушать Земфиру, и я всерьез заторчал. А первой песней, которую спел, было «Когда твоя девушка больна» Цоя. Только пел, еще не играл. Подруга сказала: «Давай сделаем из нее караоке». И понеслось, я начал петь одну за другой. А кончилось тем, что стал сам сочинять по-русски.

Один его альбом называется «Дорога. Любовь и т.д.», другой — «Это на вкус как болезнь». Больше всего это похоже на сольные песни Леннона. И метод ленноновский: упаковать социальный смысл в приятную на слух форму. Вроде, попса, а на самом деле всерьез. Под видом поп-музыки тебе продают совсем не попсовое содержание. «Там есть важная для меня вещь, очень личная. О том, как ушел отец, когда я еще был ребенком. Было ощущение, что я все потерял. И песня «Чудовище» — о людях, для которых деньги и власть значат больше, чем жизнь других. Все это знают и все молчат».

Первый раз он приехал в Москву, когда ввели санкции. Но ведь не он их ввел, он как раз наоборот — антисанкция, способ разорвать шаблон и разрушить стереотипы. Язык знал тогда еще плохо и немного опасался, как бы русские не сорвали на нем злость на Америку. В первый же день в магазине к нему подошел мужик и что-то сказал. Чейз не понял, попросил повторить. Мужик повторил: «Как там дела в Америке?»

— Американцы не очень любят ездить по миру. Некоторым лень, некоторые боятся. У меня дядя такой: все нас ненавидят, всюду враги.

— Но ведь действительно ненавидят. Как и нас.

— Кто? Вот ты ненавидишь? И я тебя нет. Всем эти вещи пофигу. Если ты приедешь завтра в Нью-Йорк и скажешь, что русский, знаешь, что тебя первым делом спросят? Нет, не о Путине. Тебя спросят: «А правда, что у вас дико холодно?» Кстати, неправда: я был в Краснодаре, там бешеная жара. Но да, конечно, многие встревожены, людей волнует, будет ли война. Не с Россией, а в принципе. Если с Северной Кореей, тоже ведь ничего хорошего.

Москва — космополитичный город, как и Нью-Йорк, поэтому на его цвет кожи реагировали спокойно. А вот на Алтае, конечно, пялились. Один мальчик сказал: «Мама, смотри, какой дядя!» Там таких никогда не видели.

— Я их понимаю. Представь, мы с тобой сидим, пьем чай, открывается дверь, входит инопланетянин. И начинает петь на твоем языке. Тоже ведь удивишься.

В Питере ему что-то нехорошее проорали местные гопники, но Чейз пропустил это мимо ушей. Ну проорали и проорали.

— Я видел неприятные вещи, но я и в Нью-Йорке их видел. Может, поэтому Россия не показалась мне такой страшной. Бруклин — очень модный, крутой район, но там есть несколько неприятных мест. Все перемешано, рядом богатые и бедные. Даже в центре, даже в Таймс-сквер много бездомных и сумасшедших. Иногда бывает опасно.

Он поет всюду — в барах, в метро, на улицах. Когда у нас начались гонения на уличных музыкантов, многие кивали на Америку: там ведь тоже нельзя петь где хочешь, надо иметь лицензию. Оказывается, не совсем так.

— Да, есть специально отведенные места, и там играют люди с лицензией, но это не значит, что можно играть только там. Музыканты стоят прямо на платформе в метро, и полиция их не трогает. Играют везде. Приоритет у тех, у кого лицензия, это да. Но можно и без нее, особенно если не в центре.

Этим летом он опять здесь. Дал концерт в клубе на Китай-городе с московскими музыкантами. Как старый фанат «Кино» сыграл у цоевской стены на Арбате.

— Один чувак подошел и хотел дать мне денег. Я хотел взять, но не мог — я играл. А потом он ушел куда-то.

Чейз все время улыбается, а русский рок — тяжелая мрачная музыка, далеко не развлекательная. С множеством культурных отсылок и социальных кодов. В это и нынешние двадцатилетние не врубаются. И есть все-таки непереводимые вещи: может ли американец понять, что имел в виду Летов, когда пел: «Убей в себе государство»? А «Мальчики-мажоры» Шевчука? Совсем другая реальность.

— С Шевчуком у меня не сложилось. Все слова понимаю, а смысл ускользает. Даже в «Осени». «Я вчера похоронил корешка» — красивая песня, а о чем, понять не могу. Мне почему-то легче с Летовым, хотя все говорят, что у него сложные тексты. Но я их понимаю на чувственном уровне, мне понятны эти эмоции. Очень сильные, просто сшибает с ног. Как ни странно, и «Все идет по плану», и даже «Государство» — приятные на слух песни. Недаром же Massive Attack пели «Все идет по плану», причем по-русски, а это вообще фантастика, поскольку англоязычный мир зациклен на себе. Пол-Америки говорит по-испански, но я тебя уверяю, испанские песни у нас имеют мало шансов на популярность.

У Чейза смешной акцент. Я, например, долго не мог понять, что такое «биррас». Оказалось, «Битлз». Но это не важно. В конце концов и в России каждый второй говорит с ошибками. Или без ошибок, но глупости.

Ни разу не видел, чтобы он вызывал отрицательные эмоции. Чейз, что называется, взорвал интернет. Его ролики всюду, его все любят. Нажимаешь play, он лучезарно улыбается, говорит «На счастье!» и начинает петь «Если у вас нету тети, то вам ее не потерять». Ну как его не любить.

Находятся, правда, люди, которые ворчат: зачем он ездит в эту ужасную Россию, настоящая жизнь в Штатах. Или наоборот: Америка совсем прогнила, там чувствуют, что будущее за нами. Глупости, все это не имеет отношения к Чейзу. Он редкий пример того, что можно жить в другой системе координат. И в Америке, и в России, и где угодно.