это приветствие выкрикивает из беседки Маринка, чуть не падая со своей инвалидной коляски, так тянется руками и всем телом к пришедшему Леониду Ивановичу Мусатову, директору интерната. Стоящая рядом Ната (только имя и можно разобрать в ее говоре: «Я — Ната») тоже машет руками и с трудом вторит Маринке: «Здравствуйте, папа!» Леонид Иванович отвечает широкой доброй улыбкой и взбегает на крыльцо, по пути успевая кого-то приобнять, кому-то взъерошить волосы. Высокий, статный, с элегантной седой стрижкой. Недавно ему исполнилось 70 лет, с чем мы его и поздравляем. Мои друзья в один голос заявили: «Он похож на киноактера». А другие считают: на директора школы.

Вот уже второй год я, живя в нашем ПНИ, брожу по длинному коридору отделения милосердия, по всему роскошному имению Мусатова. Именно имению, а не просто интернату. С одной стороны — огромный кусок Тропаревского леса (березы, сосны, ели, дубы, дятлы, белки), внутри леса — фонтаны, тренажеры; роскошный ФОК (физкультурно-оздоровительный комплекс) с зимним садом, бассейном, бильярдной, тренажерами, фитобаром, водолечебницей, соляной пещерой. Есть и конный спорт. А с другой стороны — яблоневый сад, цветники, ели.

Разными участками хозяйства заведуют воодушевленные, креативные люди. Цветовод и садовник Роман Горшков предпочитает, чтобы его называли агрономом. Хозяйка водолечебницы Оля Маршева объяснила, что она больше всего ценит здесь то, что ее пациенты (молодые колясочники в основном) говорят в глаза то, что они думают на самом деле: «А не так как в городе — в глаза одно, а за спиной совсем другое». Тут все говорят об окружении «город», хотя территориально это юго-запад Москвы. А посетители тоже изумляются: «У вас тут оазис!»

Дело не просто в экологии, микроклимате. С ними тут крепко связано чувство красоты. Перед новым годом директор обходил отделения с целью посмотреть, у кого убранство красивее. В водолечебнице пол, стены, потолок выложены плиткой с дельфинами и дельфинятами и бликами света, будто и впрямь лежишь на дне морском. По всем стенам — множество замечательных картин интернатского художника Андрея.

И конечно, в формулу особой здешней атмосферы входит обычная, но столь труднодостижимая Доброта.

В нашем отделении милосердия есть и лежачие бабушки, и колясочницы, и девушки с развитием ребенка. Миловидная Маринка не ходит, а шустро передвигается на коленках. Весь день твердит беспрестанно: «Ма-ма и протяжно: Фе-едьаа!» Так зовут ее брата. Других слов не знает. На выходные высокая, стройная, стильная мама забирает ее домой. И тогда кажется, что нет на свете счастливее их двоих. Радостная, победная улыбка мамы, заливистый смех дочери…

Тут будто сдают ежедневный незримый экзамен на подлинный гуманизм.

Постоянно моют старушек, меняют памперсы.

Настя не столько говорит, сколько полумычит, то и дело пытаясь докричаться до нас всех неизменным «Э-а!» и жестами. Логопед, судя по всему, совсем с ней не занимался в детском интернате. Здесь много таких выпускников — единицы из них умеют читать или писать. Я была в шоке, когда столкнулась с этим, решив выпускать стенгазету. В лесу на прогулке увидела девочку на самокате — по виду пятиклассницу. Думала ее задействовать как подростка, пока Надя, тренер ФОКа, не напомнила, что здесь находятся только после 18 лет.

Мысли Мусатова на сей счет мне глубоко созвучны: прочтя мой давний очерк о Ефиме Борисовиче Штейнберге, патриархе внешкольной педагогики, бессменном руководителе разновозрастного отряда «Надежда», Леонид Иванович попросил его с ним познакомить. И объяснил: большинство молодежи здесь не только внешне похожи на детей, но и внутренне им по 10, 12 лет. И потому ему нужен педагог — мастер, консультант.

Сейчас лето, среди лесных деревьев у главного входа появились фигурки гномов и других сказочных персонажей, разрисованные скворечники перезимовали на березах. Поставили скамьи с качелями, высадили цветники. Стрекочут газонокосилки и прочая уборочная техника — ее здесь много, новейших моделей. Ребята с ДЦП (у них тут целый корпус для проживания) продолжают бесконечные забеги вокруг здания. Они тут почти все — обладатели различных спортивных медалей. Медали гроздьями висят на этажах в ФОКе, за стеклом — кубки. Волонтеры по субботам будут проводить занятия на улице в беседках, концерты и спектакли из актового зала переместятся на открытую площадку.

В кабинете у директора на стене напротив его стола — изящная картина: утонченный фрегат, подняв паруса, уходит в море, а ему навстречу из тумана идут к берегу два парусника. Мусатов поясняет: «Большой корабль — это мечты и планы. А силуэты возвращающихся в гавань кораблей — это уже сделанные дела».

Я не сразу разглядела в нем романтика. Внешне он вполне соответствует дресс-коду образцового чиновника. По образованию педиатр, он много лет руководил Управлением здравоохранения Западного административного округа, но в 60 лет в Москве принято уходить с государственной службы. Вот ему и предложили возглавить интернат.

— Сначала я думал, что это не мое. Оказалось — мое.

На столе у него стоит золоченая чернильница с черными чернилами. «Как сюда пришел, решил ставить подпись на документах только живыми чернилами».

(Эх, вернуть бы в начальную школу чернильницы-непроливайки и перьевые ручки! Каллиграфию, нажимы и волосяные линии… Ведь с почерком у компьютерных поколений — катастрофа. Да и бездействуют участки мозга, которые развивает при письме именно рука.)

А главное — в нем органически уживаются взрослый, ответственный человек и ребенок, мальчишка. Пацаненок лет двенадцати, тринадцати. В моем кругу мы с ребятами таких людей называем Волшебниками (талант, энергетика, биополе, экстрасенсорика — просто слагаемые этого Волшебства). И, как всякий мальчишка, бывает совершенно несносен. Ну и непредсказуем, конечно.

Спрашиваю, читал ли он сказку Гоффмана «Крошка Цахес»? Говорит, прочтет в интернете. Прошу его обратить внимание на эпизод встречи мага Проспериуса и феи Розабельверде — как они соревнуются в волшебстве. Думала, забудет. Но вот на следующий день интернат содрогается от громоподобного звучания по внутренней радиосвязи: так и есть, включил чтение сказки часа на два. У охранников просим сделать потише — те отказывают: директор не велит. Мне и приятно, и досадно. При встрече критикую его за громкость и усложненность текста для вещания. Надулся.

Но зато как-то сама собой родилась инициатива молоденькой психологини Светланы Шатиловой: «В нашем интернате, — написано на желтой бумаге объявление, — начинается сезонная программа музыкотерапии и сказкотерапии. Трансляции будут вестись по громкой связи на всех этажах интерната с 11.00 до 12.00…» Цепная реакция творчества и доброты.

В приемной, как всегда, полно народу. Мусатов распахивает дверь, приглашающе кивает парню и девушке: «Сначала дети».

Или заходит бабуся в кабинет, по бумажке с трудом читает самой себе памятку, зачем пришла. Директор терпеливо и два, и три раза выслушивает, повторяя, помогая ей формулировать, что сказать дочери, чтобы та забрала ее под расписку. Мягко старается объяснить, что ей лучше быть в интернате среди людей, а дома ей нельзя одной выходить на улицу — потеряется.

Кажется, Майн Рид сказал: «Рай — это место, где каждый будет заниматься своим Призванием». Что ж, счастливы те, кто еще на земле нашел это призвание, пусть даже и после 60-ти, как Мусатов. (Призвание — от слова «призыв», «призванность». В Евангелии: «Много званых, но мало призванных».)

Был педиатром, чиновником. Стал учителем. Педагогом. Пусть по паспортным данным его детям гораздо больше лет, чем по реальному психологическому возрасту, — но в мировой практике не зря же активно развивается геронтогогика, то есть педагогика для пожилых людей.

Так называлась книга финского нейропсихолога Елены Вяхякуопус, изданная на русском языке несколько лет назад. В ней отражен ее первый опыт общения с инвалидами в интернатах Финляндии и России.

«Зачем нужны инвалиды? — задает главный вопрос автор книги. — Может, затем, чтобы помочь нам жить по-человечески?

…Каждый из нас рождается в этот мир для чего-то своего, что только он один может сделать. Кто-то пишет книги, кто-то делает ракеты, а кто-то просто побудет немного в этом мире, подарив тем, кто рядом, важные мысли, сильные чувства, глубокие переживания. И это только то, что мы видим. Но кто знает, может быть, есть еще и невидимый нам мир, в котором решаются наши судьбы и будущее и в котором те, кто кажется нам особенно тяжелым инвалидом, ведут свою борьбу за Свет против Тьмы. Безмолвные и недвижимые здесь, они скачут там на белых конях, одетые в серебряные доспехи, и, зная тьму лучше нас, вызывают ее на бой в самых страшных и глубоких ущельях запредельного мира. Рыцари особого назначения, спецназ человечества, дающие каждому, кто приближается к ним, особые возможности делать добро и становиться лучше».

Я вспоминала эти слова из книги Елены, когда смотрела в Театре Наций любительский спектакль слепоглухонемых актеров или репетиции Даун-театра в Доме-музее Николая Островского на Тверской, где уже много лет существует Всероссийский клуб «Преодоление» для особых людей (слово «инвалид» стараются поменьше употреблять те, кто работает с ними).

Эти люди все больше выходят на авансцену общественной жизни, да и просто на всероссийскую сцену, как поразительно красивый мальчик-лилипут из телепроекта «Голос», как девушка-певунья Юлия Самойлова в инвалидной коляске.

И параллельно нарастает встречное движение интеллигенции в детдома, интернаты, дома престарелых. Листаю газеты и журналы, в том числе специальные издания — «Русский инвалид», «Психиатрия», «Нить Ариадны», «Страна и мы — вместе», «Жизнь с ДЦП». На фото мелькают то художник Никас Сафронов с рассказом о его визите в подшефный ПНИ № 4 (оказывается, он из семьи потомственных священников), то Гоша Куценко, то актриса Юлия Пересильд, пришедшая в благотворительность с легкой руки Чулпан Хаматовой.

За полтора года моей жизни в интернате здесь выступали Спиваков со своими «Виртуозами Москвы», певицы сестры Зайцевы, неизменная скрипачка Наталья Шмырева, гитарист Владимир Волков. Ну и непременные волонтеры по субботам, настоящие друзья здешних ребят.

Интернат просто на глазах перестает быть закрытой системой, все больше открывается навстречу обществу в целом.

Но само общество явно отстает от этого движения.

«Наш фонд «Галчонок» занимается детьми с органическими поражениями центральной нервной системы, рассказывает актриса Юлия Пересильд. — И самый большой ужас матерей этих детей — детские площадки. Они ходят к психологам, они проходят всевозможные курсы, а потом они приходят на детскую площадку, и начинается ад. Потому что родители других, обычных детей, хватают их и тащат оттуда, приговаривая: «Пойдем, пойдем, не надо тебе…» Я видела это не раз. Мы же так делаем нравственными калеками наших детей!»

Такой изоляции инвалидов, как в России, попросту не знают другие развитые страны. У нас же замалчивается и тот факт, что сразу после войны, в 1945-м, Сталин втихаря отправил наиболее покалеченных фронтовиков в отдаленные северные лагеря — чтоб не портили «картинку» Победы.

Высылали из Москвы калек, инвалидов и в более поздние времена. Мусатов с горечью сравнивает два подхода: в Париже с гордостью показывают Дом инвалидов, Площадь инвалидов, которые построены в честь инвалидов войны 1812 года; в Москве же еще недавно высылали таких людей за 101-й километр.

Изоляция, отторжение инвалидов глубоко засели в подсознание российского общества, так что работая, общаясь с этими людьми, люди «обычные» и сами словно оттаивают, выздоравливают, оживают.

Вот отзыв моего товарища-журналиста и настоящего гражданина мира Валерия Хилтунена о нашем интернате: «Я считаю, что вы — российский флагман в общемировом процессе гуманизации и гармоничного включения людей с ограниченными возможностями в социум. Отдельных моделей и в мире, а теперь и в России — немало, но целостной — пока не было. Для этого у вас есть все возможности.

Нигде, кроме вас, нет такого разнообразия тренингов личностного роста, оздоровительной, образовательной работы с непростым контингентом. И даже удается уже и самих воспитанников поставить в позицию инструктора, наставника, что даже для продвинутой мировой психиатрии — проблема из проблем.

Очень сложно организовать грамотную работу с волонтерами. Администрациям многих специальных заведений частенько они не столько помогают, сколько мешают, внося суету и бестолковость, повышая и так-то немалый градус нервозности. Вам — удается!»

А ведь в свое время заведовать российским ПРИЗРЕНИЕМ была откомандирована одна из умнейших женщин страны, легендарная Александра Коллонтай. Она сумела взять самое ценное из дореволюционного опыта, привлечь к работе крупнейших специалистов. Советская система социальной работы с самыми сложными контингентами населения при всей скудости тогдашних ресурсов в 20-е годы была едва не лучшей в мире. К сожалению, многое потом было утрачено.

В то же время маршал Маннергейм, так и не научившийся толком говорить по-фински, до конца жизни считал себя последним генералом империи и старательно оберегал все то ценное, что он помнил с детства, — особенно то, что касалось ПРИЗРЕНИЯ — недаром он руководил и Красным Крестом, и обществами защиты детей.

Можно с уверенностью сказать, что финская модель работы с пожилыми людьми, инвалидами, по праву считающаяся сейчас лучшей в мире, — это в большой степени грамотно развитая и адаптированная для XXI века система ПРИЗРЕНИЯ, земского образования и здравоохранения, которую выстраивали лучшие умы России.

Говорят, что, возможно, в ближайшем будущем будет изменено название: вместо ПНИ (психоневрологический интернат) — Центр реабилитации. Даже смена терминов многое значит, а общемировая тенденция — расселение интернатов. Строительство для их жильцов социальных квартир с поддержкой медперсонала, где это необходимо. Финский нейропсихолог Елена Вяхякуопус, уже знакомая нам по своей книге «Искры, летящие вверх», работала последнее время экспертом Программы развития ООН по реформированию интернатов, сейчас руководит проектом Евросоюза «Развитие служб социальной инклюзии» в Македонии. В Италии, к примеру, закрыли все психиатрические больницы. В Финляндии осталось всего 500 человек в интернатах.

За всеми этими мудреными явлениями и терминами встает совершенно новая реальность: совместный мир «особых» людей и людей «обычных». Вернее, сперва сама возможность такой реальности.

Будем следить за ее реализацией.