Крестная мать

Мы знакомы — смею сказать, дружны — с Людмилой Михайловной Алексеевой, которую я по старой памяти называю Людой, уже более сорока лет. Ее можно назвать крестной матерью литовской Хельсинкской группы.

Времена это давние, уже не каждый разбирается во всех их сложностях и поворотах, не каждый помнит их детали, да и самый дух. Прежде чем начну рассказывать о нашем знакомстве и о роли Людмилы Михайловны в литовских делах, придется сказать два-три вступительных слова.

К середине семидесятых годов было, в общем, очевидно, что Советский Союз развалится, но непонятно когда. И экономически, и политически страна находилась на грани банкротства. Система, стремившаяся изолироваться от мира, контролировать каждое слово и мысль, трещала по швам. В разных республиках это ощущалось по-разному.

Литва, как и вся Прибалтика, была в Союзе явно чужеродным телом. С самого своего возникновения она ориентировалась не на Москву, а на Запад, к Союзу была присоединена насильственно и стремилась к восстановлению независимости (это стремление отнюдь не было чуждо большинству литовских коммунистов, хотя на словах, а то и на деле они сохраняли полную лояльность). Существовал обширный литовский самиздат, прежде всего Хроника литовской католической церкви(католики были в Литве существенной политической силой, ибо к ним относилось большинство населения). Хроникапроникала на Запад, причем с помощью российских диссидентов. Этим занималась и Людмила Михайловна.

В 1974-м году был арестован Сергей Ковалев — именно за поддержку литовских католиков. Судить его решили в Вильнюсе, подальше от иностранных дипломатов и журналистов, но несколько просчитались, так как именно к моменту суда академик Сахаров, самый известный участник тогдашнего диссента, получил Нобелевскую премию мира. Вместо Осло, куда его не пустили, Сахаров оказался в литовской столице, у дверей суда (куда его, естественно, тоже не пустили, но резонанс получился большой). В его беседах с литовскими диссидентами, дежурившими у тех же дверей, возникла мысль о создании в Литве группы, следящей за выполнением Хельсинкских соглашений, которые СССР незадолго до того подписал — как оказалось, подписал на свою беду, но тогда это еще не было ясно.

В мае 1976 года Хельсинкская группа образовалась в Москве. Дел у нее было невпроворот, хотя правительство СССР публично обещало соблюдать права человека, оно по старой сталинской привычке считало это словами, не имеющими ни малейшего отношения к действительности. Группа сообщала миру о нарушениях национальных, религиозных прав, права на свободное передвижение и так далее, причем делала это в открытую, не скрывая имена своих членов и подчеркивая, что действует в рамках закона. Это было простое, но гениальное открытие вроде колумбова яйца. Власти, поставленные в тупик новой диссидентской стратегией, полгода с лишним не реагировали, хотя было более или менее очевидно, что прореагируют, причем с удвоенной злобой.

За московской группой возникла украинская, за ней литовская — по словам одного тогдашнего дипломата, началось «соцсоревнование между республиками». Инициатором литовской группы был один из вильнюсских собеседников Сахарова, Викторас Пяткус, многолетний политзаключенный — человек спокойный, даже флегматичный, но очень упорный. Он создавал неофициальные кружки молодежи, которую учил истории Литвы и начаткам католической веры. Несколько парней, участников такого кружка, были «разоблачены» и с треском отчислены из последнего класса средней школы (что означало призыв в армию с ее дедовщиной и прочими удовольствиями). Отчисление из выпускного класса, причем без соблюдения каких бы то ни было формальностей, было исключительным фактом даже в СССР. Викторас Пяткус и несколько его друзей решили, что это нарушение прав человека следует зафиксировать в первом документе Литовской Хельсинкской группы, которая тем самым заявит о своем существовании. Но в деле хотела разобраться и московская группа (первый документ решили сделать общим). В Вильнюс приехала едва ли не наиболее активная ее участница — Людмила Михайловна.

Я был с ней уже несколько знаком и оказался в числе встречающих. Вдвоем с Людой, как мы сразу начали ее звать, пошли выяснять ситуацию к тогдашнему министру просвещения Литовской ССР Антанасу Римкусу. Тот решил, что гостья из Москвы — представительница каких-то высоких кругов и что хельсинкские группы суть партийно-правительственное начинание. Поэтому принял нас с отменной вежливостью, даже с подобострастием, и послал разбираться в среднюю школу. Там мы услышали от директора многое, что послужило отличным материалом для нашего документа. Правда, полчаса спустя директору позвонили: очевидно, министр навел справки и понял, кто мы такие. Директор побледнел и немедля дал понять, что разговор окончен, но было уже поздно.

Следующий день оказался еще более интересным. Темой второго документа было положение двух литовских католических епископов: одного звали Юлионас Стяпонавичюс, другого — Винцентас Сладкявичюс. Не поладив с властями, оба были сосланы в глухие деревушки, где не могли исполнять свои пастырские обязанности — в явное нарушение закона об отделении церкви от государства. Мы решили с ними встретиться и поговорить. Выехали из Вильнюса вместе с Людмилой Михайловной полшестого утра (по сведениям Пяткуса, а он в таких делах был знатоком: КГБ так рано еще не приступал к работе). Вернулись ровно через сутки, тоже полшестого, видимо, наша поездка так и осталась незафиксированной. Нас, будущих членов группы, было трое, машину мы вели сменяясь и успели не только посетить обоих епископов, живших в противоположных концах Литвы, но и обсудить с ними множество дел. Когда Людмила Михайловна уехала в Москву, Литовская Хельсинкская группа уже была фактом. О своем существовании группа заявила, а документы опубликовала спустя примерно два месяца.

Эти истории напоминают обычное журналистское расследование, но в советское время оно было сопряжено с явным риском (подобный риск, во всяком случае в России, иной раз существует и теперь — но все же, вероятно, меньший). Литовскую группу, как и московскую, вскоре постигли тяжелые репрессии. Викторас Пяткус получил пятнадцать лет, из которых отсидел одиннадцать: впрочем, к этому он был готов, а после тюрьмы едва ли не до кончины был советником президента независимой Литвы по правам человека. А Людмила Михайловна Алексеева была награждена литовским орденом и стала в моей стране (которую она еще не раз посещала) знаменитым и любимым человеком.

Сегодня, вспоминая эти давние дела, хочу поздравить Людмилу Алексееву с юбилеем! Думаю, не только от своего имени, но и от имени демократической Литвы.

Томас Венцлова — специально для «Новой»