Голоса расстрельных рвов

А сегодня 30 июня. 30 июня 1937 года. Москва залита солнцем, и страна вокруг нее. Это мы знаем, чем закончится лето 37-го. А тогда, на исходе его первого месяца, население СССР радовалось солнцу и дождям. Снизились цены на ширпотреб. Подешевели электролампочки, стекло, патефоны, спички… Продуктовые карточки отменили еще в начале 35-го.

«Годы голода позади», — пишет Лион Фейхтвангер: он недавно гостил в Москве, и его книгу «Москва 1937» сдадут в набор в ноябре. Прозаик восхищается «поразительно дешевыми» галошами. «Вся Москва дышала удовлетворением и согласием и более того — счастьем». 9 января 1937 года, «Правда»: «Вчера товарищ Сталин принял германского писателя Л. Фейхтвангера. Беседа длилась свыше трех часов». Потом на радио писатель расскажет: «…Сталин в своих словах ясен до резкости. Он готов спорить, хорошо умеет это делать и твердо защищает то, что говорит. <…> Скоро начинаешь понимать, почему массы его не только уважают, но и любят. Он — часть их самих».

Из «Москвы 1937»: «…разумное начало, наложившее свою печать на всю жизнь Советского Союза, особенно ярко проявляется в величественном плане реконструкции Москвы. <…> повсюду беспрерывно копают, шурфуют, стучат, строят, улицы исчезают и возникают. <…> Никогда еще город с миллионным населением не строился так основательно по законам целесообразности и красоты, как новая Москва».

В дачных поселках шуршат по опавшей хвое велосипедные покрышки, тени деревьев лежат на зеленой воде, удлиняясь. И ничего этого для сотен тысяч людей совсем скоро не будет. Позавчера Политбюро постановило применить высшую меру «ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков» и создать тройку (Миронов, Барков, Эйхе) в Западной Сибири — «для быстрейшего разрешения вопроса». Послезавтра, 2 июля, в регионы уйдет подписанная Сталиным телеграмма с предложением немедленных расстрелов наиболее враждебных антисоветских элементов и высылки менее активных. Хозяйство в СССР плановое, и для деления жертв на категории, выведения лимитов под каждую, утверждения персонального состава троек, разработки конкретных процедур, инструктирования, подготовки полигонов для расстрелов и сокрытия следов потребовалось еще четыре недели. 30 июля Политбюро утвердит оперативный приказ НКВД о репрессировании антисоветских элементов. И Большой террор советского государства против народа перейдет в практическую плоскость.

По данным комиссии под председательством секретаря ЦК КПСС Петра Поспелова (1956 год), в 1937–1938 годах по обвинению в антисоветской деятельности арестовали 1 548 366 человек, из них к высшей мере приговорили 681 692. Похожие данные — у многих историков, в т.ч. современников. Олег Хлевнюк (доктор исторических наук, НИУ ВШЭ): «Репрессии обрушились по меньшей мере на 1,6 млн, 680 тыс. из них расстреляны». Известный новосибирский исследователь советских спецслужб и политтеррора Алексей Тепляков: «В 1937–1938 годах, в апогей коммунистического террора, расстреляно почти 682 000 человек».

В старинном и уютном сибирском городке Минусинске за 30-е и 40-е — репрессии, война, миграция — почти 30-тысячный состав населения сменился не менее чем на три четверти. В сентябре 37-го здесь расстреляли 109 человек, в октябре — 357, в ноябре — 416. В декабре — 590; в одну лишь ночь на 9 декабря — 222. Стволы клинило, добивали ломом. За ночь 5 августа 1938-го расстреляно 309.

По данным разных исследователей, в Минусинске в 1937–38 годах расстреляно не менее 4500 человек.

В еще более старинном и красивом и тоже тогда 30-тысячном Тобольске за тот же период расстреляли не менее 2500 человек. За одну ночь 14 октября 37-го — 217.

Почему говорю о Тобольске и Минусинске? Не из-за масштаба зверств, они не выдающиеся. Тюрьму в тобольском тюремном замке упразднили в 1989-м, тогда же гулял по нему: здесь сидели Короленко и Чернышевский, пекшиеся о народе, здесь потом расстреливали «врагов» этого народа. И тут же, недалеко, вышел к надгробиям декабристов. И в Минусинске, где расстреливали в основном не в тюрьме, а неподалеку — в сосновом бору под горой Лысуха, — тоже могилы декабристов. Декабристы в Тобольске и Минусинске умирали своей смертью, и у них есть могилы.

Напомню, по итогам реального восстания казнили в 1826-м пятерых. В целом, что касается политических дел, с 1825 года до первой революции в среднем приводилось по два смертных приговора в год. Во всей России. А с середины августа 1937-го по ноябрь 1938-го интенсивность расстрелов антисоветских элементов составила более полутора тысяч в день. В среднем. Это к мифологии верхов, к вопросу о скрепах и к тому, что с этим народом без жесткости нельзя.

А еще Тобольск и Минусинск — это и к нам, теперешним, к низовой мифологии. К тому, что в 37-м стреляли партхозэлиту и красную интеллигенцию. К тому, что откопанный Сталин видится народу мстителем Пугачевым или заступником Разиным, кто однажды наконец сдерет кожу с партхозэлиты, расплавит все их золото и вольет в их глотки. Ну да, в Тобольске и Минусинске жили сплошь начальники да интеллигенты.

***

Если показалось, что, упоминая программу реконструкции Москвы 1937-го, намекаю на нынешнюю, что, вспоминая Фейхтвангера, имею в виду Стоуна и ищу черты Сталина в Путине, — это ложное впечатление. Сравнивать, конечно, можно, но ничто никогда не повторяется. Все аналогии чрезмерны.

Сейчас о другом. Как происходит этот одномоментный слом жизни? Можно ли уловить то мгновение, когда каток вдруг сорвется и расплющит вас?

Да, массовые аресты начались уже со второй половины 1936-го, застенки переполнены. У красноярской тюрьмы (она и сейчас там же, ею завершается улица Республики, как улица Диктатуры Пролетариата упирается в Колхозный рынок, а проспект Свободный — в кладбище) постоянно наблюдалось скопление сотен людей, пытавшихся узнать хоть что-то о близких. Требовалась технология, что разгрузила бы тюрьмы, ускорила этапирование з/к в лагеря, упростила процедуру расстрела. И, по оценке Вадима Роговина (доктор философских наук, Институт социологии РАН), в 37-м число расстрелянных увеличилось в 315 раз (к 1936 году).

Да, народ уничтожали почти всегда, его история (уж с 1917-го по 1953-й точно) описывается известной формулой — чередование длительных периодов страха с короткими отрезками ужаса. При этом пик репрессий — коллективизация. Тогда пострадало народа куда больше, да и урон нации нанесли куда непоправимей. Меж тем в революции и последовавшим за ней красном терроре, в коллективизации, в создании лагерей и заполнении их — под возведение индустриальных чертогов — порочная, но все же логика присутствовала. Но вот этот конвейер убийств, иррациональный, мистический, когда нет ответа, что нужно предпринимать, чтобы не стать следующим, чтобы сберечь членов семьи?

В ночь на 12 июня 1937 года завершилось расстрелами дело Тухачевского. Да, по всем мировым событиям было видно, что человечество готово к новой грандиозной бойне. Да, предположим (хотя твердых доказательств нет): заговор в армии зрел. Но — еще раз — после реально состоявшегося мятежа Николай I повесил пятерых. Сталин репрессировал десятки тысяч офицеров и военачальников, в т.ч. 66% высшего состава РККА.

Впрочем, о связи 37-го, 39-го и 41-го надо говорить отдельно. И, по-видимому, это станет возможно только в отдаленном будущем: немыслимые потери в той войне не позволяют — по-человечески — задавать вопросы. Победа списала всё.

Что же все-таки запустило конвейер? Приближение войны, первых парламентских выборов (12 декабря 37-го)? Это — версии, ни одна научным сообществом окончательно не принята.

Разумеется, заговоры необходимы для удержания власти. Но всему есть цена. 0,7 млн жизней — не слишком?

И возможно ли повторение — вопрос висит над нами, поскольку чего у нас нет сегодня из того же набора? Синдром осажденной крепости — во всей красе. Выборы теперь надвигаются перманентно. Проскрипции относительно «национал-предателей» — снова тут. В списках — люди, организации, целые социальные группы. Злоба и муть, как в 30-х, снизу поднимаются регулярно. Политическая целесообразность вместо права, игнорирование мирового сообщества, отсутствие разделения властей… Эксперименты с доносительством. Чего еще нет, что было 30 июня 37-го? Моральной катастрофы?

Экономическая жизнь организована столь патологично, что любой активный человек оказывается на крючке, будь то бизнесмен, мелкий торговец, директор театра или режиссер. В социальное пространство внесено столько нелепых запретов, что появляться в нем тоже небезопасно.

И вот наступает торжество алогичности, непостижимости, разрыва причинно-следственных связей, невозможности спрятаться. По Дарвину, выживаемость обеспечивалась маскировкой, приспособляемостью, но теперь, в 37-м, лояльность власти и известность имени уже не имели значения. Что, может, и радовало низы, но лишь временно, далее массовый психоз усиливался. Сейчас не так? И как взаимодействовать с миром, если правил не осталось и есть только случай, нарастание хаоса, что выливается, например, в немотивированное насилие — все эти последние резонансные ЧП, когда берут в руки оружие и убивают подвернувшихся.

То есть картинка похожа, условия идентичные, но гостеррора нет. И не будет.

Нас, может, подводят к мысли, что сидел бы в Кремле кто другой, давно бы в стране стреляли и вешали?

***

А пока тянется длинный день 30 июня 1937-го. Челябинский тракторный начал серийный выпуск первого советского дизельного трактора С-65. Шостакович, подвергшийся травле в начале 36-го, заканчивает 5-ю симфонию. Сам он ее называет «ответом советского художника на справедливую критику», и она резко отличается от всего, что написано им до этого. В ноябре в Ленинграде ее представят, и будет триумф.

Человек не для того, чтобы противостоять. Он создан гонять на велике по тенистым тропам и смотреть на медленную зеленую воду. Покупать подешевевшие галоши. В детстве нас учат, что добро побеждает, потом обнаруживаем, что зло на коротких дистанциях может держать верх, и временами кажется, что выхода нет, но в конечном итоге оптимальные решения находятся, поскольку мир в целом рационален, прогресс и гуманизация, несмотря ни на что, происходят.

Человеку свойственно верить в это. Но потом вдруг рациональный мир, в котором все должно наладиться, куда-то обрушивается. И тогда ты понимаешь, что вот оно — естество жизни. А не галоши с великом. Мир есть только этот — с пытками, сломанными ребрами, выбитыми глазами. Просто тот мир, что был раньше, сбросил маску.

Сформулирую иначе. Что сделал человек, народ за 80 лет, чтобы террор против него не повторился? «Можем повторить» — это только про май 45-го? Но ведь его не было бы без лета 41-го, а того — без сентября 39-го, а того — без террора 37–38-го годов… Что «можем повторить»? Причины для ночных расстрелов найдутся всегда. Враг у ворот, обострение международной обстановки...

И все же времена изменились. Избирательность сегодняшних репрессий, точечность насилия — главное отличие. Зачем расстреливать, если можно манипулировать сознанием миллионов с куда меньшими затратами и напряжением? Все-таки научно-технический прогресс — великая вещь. Инженерные решения, техника, буравящая землю и качающая нефть, интернет, позволяющий в режиме реального времени всем знать всё, — это надежней людей.

С людей какой спрос? Они всегда одни и те же. Однажды кто-то из них идет в палачи, других пускают в расход.

Или не одни и те же? Сталин их уничтожал — значит, боялся. С другой стороны, он умер своей смертью на Ближней даче. И он тогда, в 37-м, и в 53-м, и в 2017-м остается светом в окошке для миллионов. Правильно ли, коли так, говорить о коллективном Сталине?

Нас потому и не отпускает прошлый век. Мы в нем застряли, и оттуда —никуда, пока не ответим на все эти вопросы о 37-м и 41-м, не разберемся с жертвами и палачами, не выслушаем все потусторонние голоса и не разглядим все тени, которыми полон наш дом. Не в том ли обязанность русского человека сегодня — перед собой, детьми, народом, всем миром? Собраться наконец, увидеть весь прах и пепел, услышать все голоса из-под земли. Не осмыслив опыт, его не изжить.

***