Выше руки, Красная площадь!

Собираюсь писать колонку, но не могу сосредоточиться. Над домом нагло жужжит вертолет. В Новопушкинском сквере голосят звезды проекта «Голос». На Тверском бульваре с надрывом предается вокалу казачий хор. В соседнем дворе неистовствуют поклонники Тимати. Страна отмечает День своей независимости громко, демонстративно. Плотно закрываю окна, начинаю привычно метаться от телевизора к компьютеру, смотрю одновременно на две разные России. В первой — лепота и благодать. Не стирая с лица дежурной улыбки, дикторша в розовом рассказывает о благополучном завершении малочисленного митинга оппозиции на проспекте Сахарова. Этим сообщением информационная повестка дня исчерпана. Во второй России — протесты несогласных с розовой идиллией, автозаки, шеренги «космонавтов» от правопорядка и угрожающее здоровью нации количество задержанных.

Давно отшумели дискуссии о том, что именно страна празднует 12 июня. Корреспонденты не донимают прохожих с вопросами о расположении цветов на триколоре. В поисках идентичности телеканалы не шарахаются, как прежде, от «Кубанских казаков» до «Александра Невского». Они просто тихо наваривают рейтинг: то на старом советском «Экипаже», то на «Трансформерах», то на «Полицейском с Рублевки». Если 10 лет назад словоблудие на тему любви к Родине, традиционно обостряющееся в начале июня, имело подобие осмысленных форм (вспомним перспективную акцию «Роди патриота — и получи джип»), то теперь формы отсутствуют. Ритуальный концерт венчает исполнение гимна на манер караоке. На сцене установлен гигантский суфлер, без которого ни исполнители, ни зрители, скорее всего, не вспомнили бы чеканные михалковские строки.

Интеллектуальная история России может, полагают некоторые исследователи, трактоваться как история меняющихся определений пошлости. Пошлость, имитирующая все на свете — от красоты до патриотизма, разрушительна не только для эстетики, но и для государства, что убедительно подтверждает нынешний праздник. В столице бушует фестиваль реконструкторов разных эпох, но проблема в том, что в нашем отечестве не всегда отличишь реконструкцию от реальности. Заметить разницу между ряжеными хоть в кольчугу, хоть в мундир наполеоновского гвардейца легко. А вот вычислить энкавэдэшника тридцатых уже сложнее, особенно на фоне работающих здесь и сейчас современных стражей порядка. В контексте пересечения реконструкции с реальностью даже радостные вопли ведущего концерт Баскова: «Выше руки, Красная площадь!» — звучат амбивалентно. Концерт называется «Я — Россия». А те, кого винтят рядом, уже не Россия? Ощущение средневековья в центре Москвы — одно из самых сильных праздничных чувств.

Сегодня уже невозможно представить давно забытое: новейшая история отечества знавала и другие времена. Некогда 12 июня телеканалы могли себе позволить роскошь выбора. Они легко монтировали сюжет о венчании на царство Ельцина под малиновый звон колоколов вперемешку с видами Чечни в аспидных руинах. Шли годы. Свободу выбора похоронили под пеплом общих слов. В дни торжеств народных как никогда понимаешь: водораздел в обществе проходит не между левыми и правыми, либералами и охранителями, поклонниками Путина и Навального. Он, водораздел, — между теми, кто готов засыпать шелухой громких фраз о любви к Родине весь мир, и теми, кому стыдно произносить важные слова, ничем не оплаченные ни политически, ни социально, ни нравственно. Первым — всё, вторым — ничего. Эта мысль особенно укрепилась во мне после сочинения Андрея Кондрашова «Время России». Сочинение вялое, предсказуемое, с набором известных штампов, но интересен один из главных героев, Дмитрий Киселев. Он искренне благодарен Америке и Евросоюзу, которые «позволили нам встать на собственные ножки». Сам горделивый Киселев стоит на собственных ножках в красных шортах посреди внушительного имения в Коктебеле. Жена, дети, дом, машины, мотоцикл, катер — есть. Собственная рыбацкая артель — есть. Собственное винодельческое хозяйство тоже есть. Радостно пьет свое вино за Родину и «Крымнаш». А всего-то нужно ничего для подобного благоденствия: всегда расставлять правильные слова в правильном порядке. Он и сейчас, жаря рыбу, как мантру, повторяет тезисы своих программ: «Украина брошена, там будет НАТО».

Россия страна слов. Тем важнее понять сенсацию последних дней — Путин дал пространное, на четыре серии, интервью Оливеру Стоуну. Первый канал отошел на почтительное расстояние — покажет документальный фильм через неделю после американской премьеры. Удивляет не столько собеседник Владимира Владимировича, сколько вновь открывшиеся обстоятельства. Из утечек и разрозненных фрагментов соотечественники уже узнали много нового: у президента есть внуки; он не всегда согласен со своими зятьями; ему не снятся кошмары и много еще чего. Стесняюсь спросить: а почему личное, человеческое никогда не доверялось российским интервьюерам? Давным-давно Путина пытался разговорить нынешний диссидент Виталий Манский. Да что там Манский, у нас есть и свой оскароносец, Никита Михалков. Он в отличной форме, даже в праздничном концерте на Красной площади (между Газмановым и Киркоровым) соизволил спеть свой хит «Мохнатый шмель». Никита Сергеевич вовремя напомнил о себе. Может, к следующему Дню России и ему позволят сделать интервью с президентом.