Сюжеты · Общество

Суд истории

Почему люди, возвращающие наше прошлое, все чаще оказываются в группе риска

Екатерина Фомина , корреспондент
В Петрозаводске начался процесс над историком Юрием Дмитриевым, он проходит в закрытом режиме. А в Москве в Музее истории ГУЛАГа во вторник собрались коллеги и друзья Дмитриева — рассказать о ходе дела и презентовать две его последние книги.
Памятный знак на месте массовых казней в урочище Сандормох вблизи г. Медвежьегорск, Карелия
В первой — Книге памяти Карельского народа «Их помнит Родина» — историк собрал имена карелов, проживавших в восьмистах населенных пунктах, расстрелянных или погибших, находясь под следствием в 1937—1938 годах. Юрий Дмитриев завершил ее буквально перед арестом. Для каждой деревеньки он указывал количество жителей — и рядом, сколько человек было убито.
— Карелы — народ заметно пострадавший, они попали под финскую операцию, — объясняет Ян Рачинский, член правления международного общества «Мемориал». — Эта Книга памяти естественна, как существуют они у поляков, евреев. В Саранске вышла целая серия — о мордве и других репрессированных народах.
Другая работа Юрия Дмитриева — давняя, кропотливая, хранившаяся в рукописях почти 17 лет, потому что деньги на издание такой книги найти трудно. Это Книга памяти «Красный Бор». В ней — 1196 имен расстрелянных под Петрозаводском, около села Деревянное.
— Дмитриев провел колоссальную работу: занимался раскопками, чтобы сопоставить останки с расстрельными актами, которые он сам находил, — вспоминает Рачинский. — Попутно он установил и расстрельную команду.
Все коллеги и друзья сходятся в том, что причина уголовного преследования Дмитриева — его профессиональная деятельность.
— Миллионы людей были лишены права не только на жизнь, но и на могилу, — рассказывает Анатолий Разумов, историк, составитель «Ленингардского матриролога» и базы данных «Возвращенные имена». — Дмитриев занимался соотнесением имен с местами погребения, куда людей сваливали, как в скотомогильники. Его задачей было сделать места массовых расстрелов местами памяти. Юрий не останавливался в поиске мест погребения. За это он арестован, я считаю. Он искал места погребения третьего большого Соловецкого расстрельного этапа. И я уверен, что мы их найдем.
Разумовский вспоминает: с мая прошлого года в некоторых изданиях возобновилась дискуссия о том, что обнаруженное Дмитриевым урочище Сандормох — «сомнительное место».
— Некоторые историки ратуют за то, что пленных расстреливали финны. А в прошлом августе правительство Карелии решило не принимать участие в официальном дне памяти, на который съезжаются люди из разных стран. Не хотят это выводить на международный уровень.
К слову, в день, когда в Москве собралась пресс-конференция по делу Дмитриева, в Петрозаводском институте истории проходил круглый стол, на котором обсуждали, кто же все-таки расстрелял пленных в Сандормохе.
Разумовский подчеркивает, что у Дмитриева нет исторического образования, но удивительное чувство истории.
— Наше счастье, что им не удалось основное, хотели бахнуть в общество: вот он гад, сволочь, ролик по центральному телевидению против Юрия крутили… Но за него защитительное письмо написал и Легойда из РПЦ. И тут не спихнешь, что какие-то отщепенцы, «пятая колонна», его поддерживают. За него встали люди из разных кругов.
Ян Рачинский считает, что таких фанатиков-историков, подвижников в России — единицы.
— Карелии повезло: он и поисковик, и архивист, работает за целую команду. На презентацию двух его книг в Петрозаводске пришла женщина и спросила: где достать книгу «Поминальные списки»? В ней есть имя ее двоюродного деда. Память у народа только начинает прорастать, но быстро угасает — давно это было.
Член Совета по правам человека Николай Сванидзе отметил, что дело Юрия Дмитриева не единично:
— Власть, силовые структуры обращают пристальное внимание на историков. История, наше прошлое воспринимаются как идеологическая подпорка режима. Поэтому и честные историки воспринимаются как оппозиционеры, в этом смысле они идут по минному полю. Историю в современной России надо излагать не по правде, а так, как требуется. Субъективные представления этих людей о прекрасном накладывают свой отпечаток: памятники Ивану Грозному, возвеличивание Сталина…
Родная дочь Дмитриева Екатерина Клодт призналась, что до случившегося она не знала, какой серьезный масштаб имеет дело жизни ее отца.
— Суд больше похож на цирк. На первом заседании отца привели десять конвоиров, три огромных амбала охраняли зал.
В последнее время Дмитриев работал над Книгой памяти спецпереселенцев Карелии. Последние ее варианты находились на изъятом при обыске компьютере. Но у его коллег из «Мемориала» сохранились электронные копии. Дмитриев продолжает работать в изоляторе.
По обвинению, которое предъявляют Дмитриеву, ему грозит до 15 лет заключения.