— Я, кстати, и над собой постоянно иронизирую, над своим лирическим героем. Ироническим — так будет точнее. Но вы правы. Очень часто, хотя и не всегда, этот герой — представитель большинства населения.

— Люблю, но, как писал Лермонтов, странною любовью.

Я последние годы живу на две страны, вторая — Израиль. И много раз убеждался, что некоторая, не очень большая, но очень шумная часть граждан, приехавших из бывшего Союза и бывших его республик, привезли туда все свои советские комплексы. Любое критическое слово воспринимают в штыки, считают, что еврей плохим быть не может уже потому, что еврей: критикуя отдельно взятого человека, ты бросаешь тень на весь Израиль… и так далее. Когда-то, забыл, к сожалению, у кого, прочитал: «Запомни, изменяя мне, ты изменяешь всей стране». Не правда ли, похоже?

— Так это и в России теперь на каждом шагу встречается.

—Я же говорю, что чудаки составляют большинство в любой стране независимо от ее социального устройства и места на карте. Это нормально.

— Помню заголовок конца 90-х: «Иртеньев как зеркало капиталистической революции». Вы действительно чувствовали себя таким зеркалом? Это была ваша революция, ваше время?

—Насчет зеркала не уверен, но, да, я чувствовал токи того времени и совпадал с ними. Коммунисты всех достали, даже тех, кто задним числом их сейчас полюбил. А о перестройке до сих пор вспоминаю с теплотой. Типа, как молоды мы были. Хотя не так уж и молоды, в 1987-м мне уже был сороковник.

— Так главное произошло не в 1991-м, а раньше?

—Конечно. Были некие этапные вещи: программа «Взгляд», фильм «Покаяние», отмена 6-й статьи Конституции, десакрализация Ленина. А в 1991-м все уже гуляли по буфету как могли.

— Оно объяснимо: на выходе получили не совсем то, что закладывали на входе. Дикое социальное расслоение, демонстрацию наглого преуспеяния…

— По-другому и быть не могло, это ж капитализм. Разочаровались в итоге и богатые, и бедные, и интеллигенция, и народ, которому по старой русской традиции полагается сочувствовать. Вы сочувствуете?

— Как вам сказать. Пожалуй, не очень. Народолюбие свое я слегка подрастратил еще в начале путинского правления, когда увидел, с какой страстью основная масса населения купилась на халявное богатство, как легко пожертвовала свободой. Тут в порядке самопиара приведу свой стишок:

Вспомните, с каким олимпийским спокойствием, а то и плохо скрываемым злорадством реагировали люди на разграбление ЮКОСа и разгром НТВ. А какая поразительная вещь со Сталиным! Пятнадцать лет горбачевских, а потом и ельцинских, шла централизованная планомерная десталинизация. Все, что можно было сказать о зверствах того времени, было сказано.

— Несколько специфический. Во всяком случае, триста лет так называемого монгольского ига, хотя многие современные историки скептически относятся к этому определению, и тот любопытный факт, что крепостное право в России отменили в том же году, когда в Лондоне пустили метро, наложили, вероятно, отпечаток на национальный характер. В общем, заезженная формула «народ заслуживает то правительство, которое имеет» — видимо, справедлива, как и большинство банальностей, впрочем.

— С таким же успехом можно было бы сказать, что шесть миллионов евреев заслужили свою смерть во время Холокоста. Вам не кажется, что это людоедская логика?

—Несопоставимые вещи. Те шесть миллионов погибли за колючей проволокой под дулами автоматчиков. А в России после смерти Сталина репрессивная машина была если не демонтирована, то существенно ослаблена. Стали выпускать лагерников, смертельного риска уже не было, а сопротивлялись режиму все равно единицы, диссидентов можно пересчитать по пальцам. Основная масса приспособилась: воровали помаленьку, рассказывали анекдоты про генсека, жили себе и жили. И если бы не свободы, которые нам дали сверху в 1986-м, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Да и в 1991-м, я хорошо помню, как на станции «Краснопресненская» из вагона выходило человек пять-шесть идти защищать Белый дом, а остальные ехали дальше, уткнувшись в газеты, в лучшем случае бросали взгляд: типа, ребята, мы с вами, если чё. Так что эта пропорция — 86 к 14 — не нова для России, процент свободных и несвободных людей всегда более или менее одинаков. И в 15-миллионной Москве, и в сибирской деревне, и где угодно. Как, кстати, и процент уже упоминавшихся чудаков.

___