Уже десятилетие число заключенных в России снижается, и в этом году был достигнут исторический минимум (623 642 человека на 01.04.2017). России удалось справиться с подростковой преступностью, охватившей страну в 90-е, и за последние 10 лет осужденных подростков в России стало в 7,5 раз меньше (их численность снизилась с 12 752 до 1 655 человек).

Означает ли это, что мы видим позитивную картинку?

Нет.

Во всем мире в разговоре о состоянии тюремной системы используют другой показатель: число заключенных на 100 тысяч населения. И здесь Россия по-прежнему в лидерах: 434 на 100 000. Для сравнения: в Германии этот показатель составляет 76, во Франции — 101, в Италии — 92, в Испании — 130, в Великобритании — 143. Но самый главный критерий качества работы с осужденными — это процент рецидива. Повторное совершение преступлений гражданами, которых, по идее, несколько лет исправляли в специальных учреждениях и тратили на это серьезные деньги — это, конечно, сбой системы. Прямой брак в работе.

По данным ФСИН, сегодня процент брака службы достигает 83 (такой показатель рецидива озвучил недавно замдиректора ФСИН Анатолий Рудый). Для сравнения: в Норвегии он 20 %. Департамент статистики Верховного суда считает по-другому, не принимая во внимание снятую судимость, но даже его данные впечатляют: в 2016 году каждый третий осужденный, в этом же году гражданин успел совершить еще одно преступление. Как минимум еще одно — за 365 дней.

А что это значит для общества?

Ничего хорошего.

Это означает, что от уменьшения количества сидящих в местах не столь отдаленных наше общество вовсе не стало более безопасным. Наоборот. Если количество совершаемых повторно (и кратно) преступлений растет, значит, ты тратишь все больше и больше денег на свою защиту. И помогает это все меньше и меньше.

Александр Аузан, декан экономического факультета МГУ, сформулировал постулат российской жизни коротко и емко: «Современное общество воспитывает человека в трех институциях: школа, армия, тюрьма». Через тюрьму прошла значительная часть населения страны, а если прибавить членов их семей и друзей, да и сотрудников системы исполнения наказаний с семьями, приплюсовать сюда прокуратуру, следователей и судей — выйдет, что едва ли не половина населения России так или иначе причастна к тюрьме.

И чему учит тюрьма на сегодняшний момент? Она учит врать и приспосабливаться. Юлить, давать взятки, чтобы тебя отпустили на УДО, чтобы у тебя были положенные по закону условия. Учит не перечить начальству и не проявлять инициативу, быть винтиком в системе.

Итак, главное: положение с преступностью, особенно с рецидивной преступностью, стало во многом хуже, чем было даже пять лет назад.

При этом количество удовлетворяемых ходатайств на УДО резко упало. В 2010 году в России на свободу по УДО вышли более 100 тыс. человек, а в 2016 году лишь 54,5 тыс. Сокращается и число удовлетворенных судами ходатайств об УДО: если в 2004–2005 годах удовлетворялось до 80–90 % ходатайств, то в 2010 году — уже 57 %, в 2011 — 56 %, 2012 — 51 %, 2013 — 46 %, а в минувшем году — лишь 41 %. В результате стало сокращаться и само число подаваемых ходатайств — с 207 тыс. обращений в суды в 2010 году до 132 тыс. в 2014 году.

Что это означает на практике? Осужденный, оступившийся впервые, выполняет все требования администрации — и все равно остается отбывать наказание до конца. Система отчетливо демонстрирует свою двуличность, хотя должна показывать пример безупречного поведения. Реакция на это может быть только одна: человек, освобождаясь, живет по своим законам. Он считает, что общество и государство его обманывают. И это огромная проблема.

Человек озлобляется. И никому не верит.

Более того: помимо веры в государство и людей, тюрьма еще и отнимает у человека его будущее — то, которое могло бы быть у него после освобождения.

Россия не является самой большой по населению страной в мире, рабочая сила — это не наш конек, здесь мы не соперники Китаю. Мы можем развивать общество только за счет технологий, мы можем быть умными. Но современная тюрьма не просто не дает навыков жизни в современном обществе, предлагая на выбор лишь самые низкоквалифицированные работы. За то время, которое человек проводит за решеткой, общество уходит существенно вперед, и ему очень тяжело нагнать упущенное время.

Тюрьма стремительно деградирует. Доступ заключенных к современному образованию резко сократился. В последние годы фактически оказалось запрещено дистанционное образование с применением скайп-технологий. Простые осужденные не в состоянии обойти эти безумные и бездумные запреты. Тогда как представители криминалитета, попавшие в места лишения свободы, с помощью интернет-технологий при попустительстве коррумпированных сотрудников системы совершают новые преступления в сфере высокотехнологичного мошенничества — и государство фактически никак этому не препятствует.

Нам говорят, что в колониях невозможно установить порядок. Но это не так. Находятся же способы установить контроль, например, на монетном дворе. Дело в другом: внутри системы исполнения наказаний многих устраивает существующая ныне ситуация. Она устраивает и криминалитет, и коррумпированных сотрудников, и начальство, для которого самое главное — отсутствие жалоб. Она не устраивает только общество. И общество, и государство существующий порядок вещей устроить не может.

Порядок — это не только безопасность. Порядок — это еще и инфраструктура. Огромная проблема — это старая, отсталая инфраструктура зон и тюрем. По данным самой ФСИН, 80 % всех ее инженерных сетей требует срочной реконструкции. 52 учреждения функционируют без централизованной системы канализации. Если к этому прибавить переполненность СИЗО (в Москве их «наполняемость» превышена на 50 %, «Русь Сидящая» ежемесячно получает обращения от руководства СИЗО с просьбой купить 100–200 раскладушек), то мы увидим, что содержание в колониях не соответствуют не то что европейским, но даже и российским стандартам санитарии и гигиены. Да уж какая тут санитария — наоборот, колонии и СИЗО способствуют тому, чтобы здоровый человек превращался в больного.

При этом часто осужденный попросту не может себе позволить приобрести элементарные средства гигиены. На сегодняшний день лишь около 30 % осужденных обеспечены рабочими местами (хоть какими-то). Средняя заработная плата осужденного не позволяет ему обеспечивать себя простейшими бытовыми вещами. Это подталкивает его к контактам с криминальными авторитетами: он просто вынужден просить выделить из общака зубную пасту, чай, сигареты, мыло, стиральный порошок. Так государство само толкает оступившихся в руки криминала, и криминал, давая человеку совсем немного, получает над ним серьезную власть, которая сохраняется и после освобождения.

В 20 веке в нашей стране было много денежных, судебных, военных, административных реформ, но ни одна из них, по сути, не затронула пенитенциарную систему.

Советская лагерная система была создана по приказу Льва Троцкого. В конце мая 1918 года (скоро юбилей) появились первые концентрационные лагеря, куда был помещен разоруженный чехословацкий корпус. Сама идея концлагерей относится к 1895 году: тогда во время войны за независимость Кубы испанцы интернировали мирное население в campos de concentración — вот отсюда и слово «лагерь». Идея была подхвачена англичанами во время англо-бурской войны 1899–1902 гг. Однако в СССР она расцвела в полную силу.

В 1930 году был создан ГУЛАГ. В 1953 году, когда Лаврентий Берия передал ГУЛАГ из ведения Министерства внутренних дел в ведение Минюста (как и сейчас — ФСИН в составе Минюста), его население превышало 2,5 миллиона человек. Фактически это была последняя (и первая) попытка проведения масштабной реформы системы исполнения наказаний. Тогда («Холодное лето 1953 года») по амнистии было выпущено 50 % тюремного населения — 1 миллион 250 тысяч человек. После смерти Берия ГУЛАГ вернули в структуру МВД, где он и существовал, изменяя названия, до 1998 года, когда произошла передача ведомства обратно в структуру Министерства юстиции.

От советских времен нынешний ФСИН унаследовал не только принцип организации, но и географию. В СССР колонии основывали там, где шли передовые стройки народного хозяйства. Экономика давно изменилась, как изменился весь мир, включая концепцию преступления и наказания, а ФСИН продолжает существовать в парадигме середины прошлого века. И это очень затратная история — и для государства, и для родственников.

Удален любой контроль, заключенные не могут здесь получить навыки, с которыми они могут выходить в современный мир; поддерживать социальные связи трудно, дорого и тяжко.

В новой России единственная относительно осмысленная попытка реформирования системы была предпринята в 2011 году тогдашним директором ФСИН Александром Реймером (ныне узник «Лефортово», обвинение — мошенничество в особо крупном размере). Реймер много чего замышлял, в том числе реформу УДО, строительство новых тюрем по американскому типу (что не слишком нам подходит, но все лучше, чем сейчас) — однако мало успел. Но одну важную вещь ему сделать удалось: разделение осужденных по зонам на «первоходов» и рецидивистов. По идее, это должно было снизить влияние криминалитета на случайно оступившихся граждан, но существующая система успешно преодолела этот барьер и окончательно превратилась в механизм производства новых преступников.

Что ж со всем этим теперь делать-то?

Есть вариант номер один — вообще ничего не делать. Но за последние 10 лет число рецидивов по насильственным преступлениям удвоилось. Численное же сокращение тюремного населения не явилось заслугой тюремного ведомства, а произошло из-за внесения изменений в УК, декриминализации ряда статей, назначение иных видов наказания (штрафов и т. д.), что можно только приветствовать.

Тюрьма свой вклад сюда не внесла. А это означает, в свою очередь, что деньги, которые выделяются на содержание осужденных, расходуются неэффективно для общества — раз уж люди, прошедшие тюрьму, то есть наказание лишением свободы, возвращаются туда снова и снова. При этом система находится далеко от европейских стандартов, прежде всего по условиям содержания, что вызывает огромное количество исков в ЕСПЧ. А за удовлетворенные иски расплачивается опять же общество — в лице Минфина.

По динамике роста рецидивов и по текущему кризису понятно, что нас ждет всплеск криминальности: люди выходят из тюрьмы без работы, без денег, без надежды на будущее.

При этом надо понимать, что система с каждым годом будет обходиться стране все дороже — все коммуникации окончательно придут в упадок. В условиях кризиса бюджетное финансирование будет снижаться (что по факту уже происходит), а это будет и без того ухудшать материальное положение как осужденных, так и сотрудников ФСИН.

Конечно, ФСИН тоже осознает весь трагизм ситуации. У ФСИН есть целый ряд идей. Во-первых, свежепринятая Федеральная целевая программа «Развитие уголовно-исполнительной системы», рассчитанная до 2025 года. Основная суть программы — дайте денег, и побольше, и мы существующие объекты перестроим и реконструируем; а поскольку общественного контроля нет и не предвидится, то вы никогда не узнаете, что мы сделали на самом деле и сделали ли вообще.

Еще ФСИН предлагает никаких внутренних реформ в самой системе не допускать, а дать ей опять же денег для того, чтобы эта неэффективная система продолжала существовать. Это можно сравнить со старой котельной, которая тратит огромное количество ресурсов, чтобы отапливать самое себя.

Во что нам это будет обходиться в деньгах: объем финансирования ФЦП 2017–2025 — 96,5 млрд руб., плюс отдельно бюджет ФСИН на 2017 год — 247 млрд, 2018 г. — 204 млрд, 2019 г. — 203 млрд руб.

Во-вторых, ФСИН предлагает модернизировать (это на его взгляд — «модернизировать») систему трудовых отношений посредством принятия ряда изменений в законы. Основная идея — это создание некой концессии, где ФСИН дает концессионерам свою собственность и ничего больше не делает. А концессионер вкладывается дополнительно в имущество и производство. Это удобная позиция: приходите к нам, берите, инвестируйте.

Но это не будет работать, и вот почему.

Прежде всего эта идея предусматривает очень громоздкую систему согласований самого концессионного соглашения. Предполагается, что текст концессионного соглашения и самих концессионеров будет утверждать — тадам! — правительство РФ. Очевидно, что это очень неповоротливая конструкция, рассчитанная на чрезвычайно ограниченное число госкорпораций, но не на средний и мелкий бизнес.

Кроме того, исходя из этого предложения, инвесторы будут меньше всего заботиться о дальнейшей ресоциализации осужденного. Они будут прежде всего заботиться о максимальном извлечении прибыли, то есть направлять осужденного на самые неквалифицированные работы за минимальное количество денег. В то время как задача ФСИН — дать человеку навыки в профессии, если он того хочет. Профессии, которая была бы востребована на свободе.

Как мы видим, все эти предложения очень напоминают обновленный вариант ГУЛАГа. А чтобы у читателей не оставалось сомнений, что предлагается возродить именно ГУЛАГ, достаточно посмотреть предложенные ФСИН изменения в Уголовно-исполнительный кодекс в рамках этой концепции. В частности, предлагается изменить ст. 129 УИК ч. 3 — и допустить оговорку о том, что перевод осужденного на работу в другую местность может осуществляться по согласованию с администрацией колонии-поселения и по возможности с учетом мнения осужденного. Иными словами, получается так: вот, например, вы отбываете наказание где-нибудь в Ивановской области, где есть РЖД, которая подписала контракт с колонией, чтобы вы подсыпали щебень на железную дорогу. И вот РЖД решила построить мост через реку Лену. РЖД обращается к ФСИН, и вы уезжаете на Лену. И ваша семья из Подмосковья больше не приедет вас навестить до конца срока.

Более того, в пояснительной записке идет речь о том, что осужденные, которые будут привлечены на концессионные работы, обеспечиваются питанием из расчета 76 руб. в день. То есть уже очевидно, что никакого существенного улучшения бытовых условий осужденных не произойдет.

Но это далеко не все, что предлагает ФСИН. Он предлагает совместно с Министерством здравоохранения и социального развития утвердить «Порядок оказаний медицинских услуг в местах лишения свободы». Этот порядок существенно ухудшает и без того крайне неудовлетворительное положение людей за решеткой. В частности, согласно этому Порядку, обвиняемым и осужденным будет запрещено хранить при себе лекарственные препараты — любые. Это означает, что в СИЗО для того чтобы принять таблетку по расписанию (после обеда, например), осужденного надо будет выводить к врачу. Как мы знаем, из-за нехватки персонала в СИЗО многие осужденные не могут реализовать положенное по закону право на совершение телефонного звонка и по многу часов вынуждены находится на сборках, ожидая, что их уведут в камеру после судебного заседания. А теперь представьте, что вам врач предписывает принять таблетку после приема пищи. А прием пищи по режиму. Это означает, что одновременно надо будет вывести 20–30–50 человек из разных корпусов и привести их к одному врачу. Давайте вообразим, как это будет выглядеть.

Такого понаписано в этом новом Порядке много.

То, что ФСИН вообще не предусматривает изменить, самое важное — снятие погон с большинства сотрудников. Погоны ФСИН — гиря на ногах общества. С одной стороны, человек, имеющий погоны, обязан исполнять приказ, будь то медик, который должен прежде всего защищать интересы пациента, но может ими поступиться, если ему отдадут приказ.

Не только медики, но и другие сотрудники выполняют часто не свои собственные обязанности, а приказы. У них военный менталитет, хотя здесь нужны психологи, социальные работники, люди, профессия которых реально могла бы повлиять на исправление осужденных.

Это с одной стороны. С другой стороны, то, что эти люди носят погоны, приводит к получению ранних пенсий, что существенно сказывается на бюджете и Пенсионном фонде.

Мы считаем, что вялый кризис, в котором пребывает экономика страны, — это хороший шанс перестроить саму систему, приблизить ее к европейским стандартам содержания, снизить процент рецидива, сделав отбывающих наказания полноценными членами общества на момент их освобождения. Просто надо расстаться раз и навсегда с давно отжившей системой наказаний, которой в будущей году фактически стукнет сто лет. И хватит уже слушать ФСИН, почти сто лет слушали.

Как поправить уголовное право — в общем, очевидно: гуманизировать законодательство и его правоприменение, ввести новые виды наказания, в том числе не связанные с лишением свободы.

В этой связи Центр стратегических разработок Кудрина работает над проектом реформы уголовно-исполнительной системы, необходимость которой понимают все. Мы готовим серьезные изменения в четырех реперных точках нынешней системы наказания: снижение тюремного населения, кадры, организация труда, социальная адаптация.

Что конкретно мы считаем необходимым сделать?

1. Разгрузка мест лишения свободы. Основное внимание уделяется реформированию института условно-досрочного освобождения. УДО предлагается разделить на условное (аналог нынешнего УДО, с отметками в уголовно-исполнительной инспекции) и досрочное (безусловное — за хорошее поведение при отбывании наказания за ненасильственные преступления). При этом колонии-поселения должны стать основной единицей уголовно-исполнительной системы. Все это (и другие меры) позволит существенно сократить тюремное население (помимо изменений в уголовном законодательстве, делающим упор на пробацию, то есть наказание, не связанное с лишением свободы). 2. Реструктуризация системы управления кадрами Уголовно-исполнительной системы. На сегодняшний день в системе отсутствует конкуренция за должность, за место в учебном заведении — и все это приводит к тому, что профессионализм, если хотите «качество» сотрудников, оставляет желать лучшего. Низкая оплата труда, неэффективность и отдаленность колоний, большие затраты на ЖКХ в силу изношенности коммуникаций не позволяет УИС всерьез заниматься переподготовкой и повышением квалификации кадров. Упор при этом делается на сотрудников отделов безопасности, оперативных служб, а не на психологов, социологов — то есть специалистов, которые должны готовить осужденных к освобождению. Существующее ныне воспитательные отделы в колониях носят формальный характер, а функции воспитателя сводятся к подготовке документов на УДО, выдаче характеристик, представлений на поощрение и т. д. Да и что могут воспитать в совершеннолетних людях специалисты, по уровню своего образования и менталитета неотличимые от «контингента»? В концепции реформирования ФСИН ведущее место занимает проблема персонала: частичная замена военнослужащих на гражданских специалистов, а также изменение территориального размещения мест лишения свободы. 3. Эксперты считают, что необходимо создание отдельной службы пробации, которая должна будет заниматься в том числе социальной работой с освободившимися из мест лишения свободы и получившими условные сроки. Нынешние уголовные инспекции выполняют чисто формальные функции, не влияя, по сути, на социальную адаптацию и реабилитацию осужденных, что ведет к росту рецидивных преступлений. 4. Изменение подходов к организации труда осужденных. Задача, которую ставят перед собой эксперты, — двукратное увеличение количества занятых в местах лишения свободы (с нынешних 30 %) — при увеличении размера заработной платы и улучшении условий труда, а также возвращение социальных гарантий. Необходимо добиться соблюдения действующего законодательства в отношении труда, прежде всего таких ключевых положений Трудового кодекса, как 40-часовая рабочая неделя, оплата сверхурочных, гарантированный отпуск и т. д.

В этом номере — о том, почему всего этого нельзя не делать.